Лиза не отвечала. Несколько раз звонил на мобильный: но не то заигралась, не то замечталась. Скорее последнее, сестренка такая себе не уме, никогда не поймешь, где пребывает. Мама ее к психологу водила, там ей даже таблетки прописали, для памяти или еще чего, а только купить так и не решились. Страшно, вдруг что не так сделается. Лиза сообразительная не по годам, иной раз так скажет, будто не девять лет, а все двадцать. Наверное, поэтому с однокашницами у нее вечно не очень.
Дождь собирался, да и время к семи, я набросил куртку и скорей на улицу. Мама крикнула, чтоб одна нога здесь; ну не от меня ж зависит. Побежал к детсаду, там сестренка чаще всего играла. Сядет на лавочку, положит рядом мишку и кота и сидит, разговаривает или читает что. Возле детсада близняшек встретил, вот они с ней чаще всего играли. Лизу видели, поговорили-посплетничали, а потом она в дом игрушек пошла. Вроде на спор.
– Куда? – обе заспорили, видно, Олька сболтнула, насчет дома. Я насел строже, со всех своих пятнадцати лет. Да это тот старый дом за забором, через дворы, у него в окнах игрушки стоят, вот мы и прозвали. Никто не видел, чтоб кто жил, мы думали, она не решится позвонить, страшный дом ведь, сам знаешь, сколько про него всякого говорится, а она…
Не стал узнавать, на что спорили, наверняка для Лизы важное, просто так она не умела, даже книжки и то только со смыслом читала. Хотел с собой обоих взять, да тут дождь как из ведра, они домой прыснули. Небось и тогда сбежали, когда позвонила. Зачем подбили, да задиристые, но не вредины ж. Когда Лиза в нулевой пошла, они сестренку доставали, особенно Олька; я их тогда пауками в коробке здорово напугал. И напомнил, кто в два раза старше. С той поры меня уважают. А вот когда к Лизе с тем же подошел, в момент осадила: «но не вдвое умнее же». А шесть лет.
Дождь перешел в шквал, захлестал косо, куртка промокла вмиг. Ничего не видел, бежал какими-то огородами, дворами-колодцами, все почернело, фонари исчезли – и вдруг выбежал.
Ливень кончился, как и начался, разом, – только облака убегали, оставляя чернеющее небо. Передо мной тот самый дом за высоким забором: старый двухэтажный особняк в зарослях тальника. Я позвал, но сестренки не слышно, позвонил, надеясь, может, есть кто дома. Может приютили, хотя б на непогоду. Стекла черные, ну да это ничего не говорит. Мама тоже не любит ночи, вот и закрывается от нее, чем дальше, тем больше. Наш папа туда ушел.
Нет, как ни трезвонь, никого. Про сам дом и мне шептали в лизином возрасте, страшилки всякие. Подбивали залезть за ограду, лет в семь, я залез и тут же вылез, как дверь скрипнула. Ну и тикали ж мы тогда.
Вздрогнул. В самом деле скрипнула, вроде приоткрылась. В одном месте железная решетка раздвинута, может, сестренка забралась в дом переждать. Я пролез внутрь, добрался до крыльца, вошел.
Лиза объяснила бы лучше, что я увидел, у меня язык подвешен кой-как, я не все слова выговариваю, какие она знает, а уж пишу и того хуже. В нашей семье только на нее надежда, вырастет, поедет в столицу, в лучший университет, выучится, найдет работу. Не как я, работаю в автосервисе и ладно. Мы с мамой на Лизе сосредоточились. Лиза маленькая, не помнит, как папа ушел шесть лет назад, я и сам плохо его помню, папа всегда в стороне от нас: приходил да уходил. Раз ушел совсем. Теперь я ей заместо.
Темная зала, большущая, чуть не во весь дом, с балконом по всему периметру и крылечком небольшим над входом, не знаю, как называется. Крикнул Лизу, да голос будто сел. Еще раз, посильнее – едва не оглох. Ух и звук тут, даром мебели нет. Только паркет лаком блестит, как зеркало. Пыли нет, должна, а нет. И следов нет.
Дверей три: одна влево, другая вправо и третья у дальней стены, вот и выбирай. Хоть дом небольшой, мне кто-то из приятелей говорил, что надо всегда сперва влево идти, если нет, выйти на исходную, взять коридор правее и так далее, ну да у него даже телефон битком игрушками. Я тронул левую дверь, открыта. Длинный коридор, пустой, окна, и полосы рам на стенах. И дверь в конце. Быстро прошел, следом еще один. Такой же, окна, дверь, рамы, еще один, еще. И выскочил в залу. Даже головой помотал, вокруг дома обошел, а не понял. Странность какая-то.
Игрушек в окнах нет, вот странно. Будто в другой дом зашел. Потоптался, а затем прошел залу, дернул дверь. За ней махонькая комната и на окне мишки и куклы. У меня отлегло даже, вроде ничего не нашел, а хоть что-то знакомое. В мое детство говорили, черные люди, что тут живут, не то цыгане, не то ведуны какие, детей этими игрушками сманивают. Смешно, откуда у нас цыгане, городок тихий, сонный, приезжают иногда разные, да не больно задерживаются. Родители сюда никогда лазить не велели, а все одно игрались. Тетя Люся, продавщица, рассказывала, когда одна девочка пропала, все туда разом нагрянули. Хоть сами страшилками называли. Это еще до меня случилось. Конечно, ничего не нашли, хоть весь дом исходили.
Ковер на стене с мишками, которые Лиза так любит, как на конфетах. Два креслица и низенький столик на витых ножках, рядом с дверью. За ней что-то скрипнуло; Лиза?
Какой-то парень. Лет двадцати пяти, кажется, в куртке, как у меня, трепаных джинсах, бледный, не то торкнулся, не то с детства такой. Пустая комната, крохотная, посреди он стоит, в свете луны как призрак. И молчит. Я подумал, немой, или глухой, раз на звонок не ответил. Но спросил про сестру; парень кивнул.
– Приходила девочка. Должно быть, у сестер, спросите их, – и вяло так махнул в сторону другой двери. Странный, меня на «вы» назвал, да еще так на месте и стоит, пришлось обходить. Дверь тугая, еле открыл. Обернулся, спросить, чей это дом, его нет, будто вышел со света и растаял.
За следующей дверью стояли двое пацанов, чуть меня старше. Опять в полутьме, чего они света нигде не жгут, непонятно. Стоят в такой же махонькой комнате и тоже без мебели.
– Будешь? – я думал, он меня спрашивает, оказалось, приятеля. – Тогда начинай. – И принялись мячиками перебрасываться, ну точно дети, да так же неумело, все по сторонам полетели, ни один не поймали. Мячики странные, не подскакивают, раскатились по углам. Они рассмеялись, и одежду долой, один другому рубашку, другой первому брюки, разделись полностью. Нет, еще сильнее, я вздрогнул всем телом, один руку отнял, другой ногу, стали дальше перекидываться. Меня чуть не стошнило, выбежал поскорей. А только не в другую комнату, а в ту же, или в той же, следующей за ней, все одно было. И в последующей. Тут меня к месту как приварило. Ничего с собой сделать не мог, смотрел, как сердца, почки, печень, легкие летели навстречу, мышцы, сухожилия, ребра…. Вырвало б, да ком в горле не давал. Черепа, мозги, вихрем просвистел таз, как бумеранг. Уж ничего не осталось, а все летело, бросалось, смеялось, пряталось по углам. И стихло.
– Еще будешь? – спросило из угла.
Как подорванный, бросился в другую комнату: тишина, темнота, кажется, ноги ступают во что-то липкое, нет, это кажется, слава богу. Еще одна. Или все та же? Никого отличия. Еще.
Да что происходит-то? Следующая освещена тусклым светом из-под двери. Наконец-то. Я распахнул, сощурившись.
– Лиза?
– Она играет, – человечки метр с кепкой, узкоглазые, желтолицые как китайчата. Чушь какая-то. Всё чушь. – А ты проходи скорее, видишь, как вошел, комнату сдавил. Все как ни приходят, комнату давят, ну проходи, больно же. Или обратно иди.
И верно, комнатка маленькая, а их много, я точно в пузыре шел, давил им воздух, прижимал к стенам, стены как резиновые, отступали, но с каждым шагом мой пузырь все больше, лица все бледнее, боль, всюду боль. На последних шагах они прям кричали.
– Так уйдите.
– Мы живем тут. Вы б все стороной ходили. В другую сторону открывай, – я толкнул, вздох облегчения за спиной. Впереди темнота кромешная. Хотел окликнуть, споткнулся. Дверь хлопнула. А я… упал, вроде падал в какой-то колодец, а когда оглянулся, маленький лучик света продолжал маячить за спиной.
– Чего пришел? Заняты, – нет не лучик, что-то странное, мелкое, вроде звездочек. Пригляделся, так и есть, звезды. Повсюду: внизу, вверху, по сторонам. Ни потолка, ни пола, я бултыхаюсь не пойми где, только голоса слышу. – Заняты сказано тебе. Иди куда шел.
Пинок, я пролетел мимо звезд, галактик, скоплений, или как там еще, врезался в планету и тут же оказался за дверью. А дальше…
Чего они все вереницей собраны, неужто обратно так же возвращаться. Хотя чего я, найти надо, где-то здесь, как-то тут, в этой каше из снов и глюков. Очень похоже на то, как я раз травку попробовал. Накрыли одеялом и я такие сны видел, до сих пор кошмарики.
В следующей комнате жила женщина, поджидавшая своего сына с битвы, там, за окном он должен сражаться с полчищами чудовищ. За окном он и был, стоял со щитом и в доспехах, поджидая – а вокруг громоздились порубленные тяжелым мечом тела. Я открыл окно, как дверь, за ней сидел усталый ребенок, с трудом поднявшийся при моем появлении.
– Еще будут гоблины? – и глаза вдруг зажглись в предвкушении новой битвы. Я дальше пошел.
Дальше трое девиц спасали планету от вторжения, пришедшего из светящегося портала. Еще дальше, парень сотворил камень, вроде философского, научившего создавать шедевральные книги. А за камнем охотились другие, бездарные неумехи. Потом был светящийся лес, потом планета подле Сатурна, комнаты не кончались. Я перестал удивляться тому, что находится за новой дверью, порадовался даже, что на меня не обращают внимания, хотя потом стало грустно. Уже стал ждать, когда закончатся, эти комнаты, может, в коридорах проще будет найти тех сестер, что укрыли где-то в доме Лизу. И раз сказали, играет, значит, с сестренкой хоть в этом порядок. Пусть играет, осталось чуть.
Следующая комната – когда кончатся – оказалась гаражом с на диво навороченной тачкой, таких я даже на картинках не видел. Очень красивое спортивное авто, цвета «металлик», жутко дорогое и еще больше притягательное. Обошел, странно, никого нет и не гонят, открыл дверь, она вверх откидывалась. Закрыл. Когда Лиза пойдет учится, а я немного раздышусь, у меня тоже будет машина, дядя Леша обещал отдать свой старый «шевроле». Говорит, сам не ездок, а тебе будет чем ходить с козырей перед девчонками. Дядя Леша его прокачал, так что теперь выглядит – только держись. Но пока ждет часа.
С детства машинками увлекался, конечно, когда Лиза в нулевой пошла, не до игрушек стало. Теперь не жалею, вырос, а когда она родилась, конечно, злой был жутко. Еще бы, все внимание теперь не мне. Год вообще не воспринимал, будто ее и не было. Вот когда ходить научилась, наверное, тогда. Зато у мамы с папой отлегло. Так и должно быть, разве ж я не старший брат. Тем более, она у нас золотая, ей особое внимание и нужно. Особенно после того, как папа ушел навсегда.
Вздохнул еще раз на машину и открыл дверь. Ну наконец-то коридор. Узкий, короткий и снова дверь в конце. Все время в одну сторону иду, никуда не сворачиваю, вроде дом кончиться должен давным-давно. Ну да не этим мне мозги загружать.
Я не понял, сперва открыл дверь, потом услышал голос или наоборот.
– Что ж ты не остался? – спросила молодая женщина лет… даже не знаю, около тридцати или меньше. Верно, та сестра и есть. Одета странно, в какой-то шахматный наряд, и прическа башней. Снова маленькая комнатка, на этот раз чистая, белая, и она в ней одна, в большом кресле с золоченой окаемкой. – Я вижу, тебе понравился мой подарок.
– Я за сестрой пришел, ваш брат сказал, вы ее на время грозы приютили, – не понял про подарок. Так та машина для меня? А где ж на такой ездить только. А бензин, эта крошка будет жрать литров по двадцать. Да и гараж нужен теплый и…. нет, что несу, сперва Лиза.
– Она сама пришла. И ей понравилось, – ответила женщина. – У нас давно договор – кому здесь понравится, может остаться насовсем, а нет, пусть уходит. Ей понравилось, она решила остаться и еще не наигралась. Я не могу ее неволить.
– Где она? – голос дал трещину.
– Сам поищи, – она рукой взмахнула, стена будто по взмаху в сторону отошла, за ней оказался коридор, большой, просторный, заполненный стеллажами до потолка. Игрушек видимо-невидимо, и куча детей, которые эти игрушки снимали, с ними бегали, возились, ломали, конечно. Ссорились и мирились за них, конфликтовали ради них, ну чисто песочница. Коридор расширялся, большая площадка для игр, за ней еще одна, с горками и лесенками. Я оглянулся, женщина по-киношному махнула рукой, я пошагал вдоль стеллажей. Остановился.
– А этот дом, он странный, я хотел сказать…, – нужные слова, вот как всегда, на ум не пошли. Но женщина поняла.
– Дом исполняет все, что человек хочет. Но только в его стенах. Любая фантазия воплощается в жизнь. Вот как машина, – она улыбнулась.
– Но где же ездить, если только в доме, – улыбка стала еще шире. Я вспомнил комнату в невесомости, со звездами и созвездиями.
– Здесь можно все. Потому отсюда и не хотят уходить. Да и зачем, дом исполняет мечты, это главное.
– Погонять можно здесь… но ведь не по-настоящему. Это ведь не реальность, что я видел? Ведь так?
– А что есть реальность? Ты, семья, может, квартира, или друзья? Они есть, или ты их представляешь себе? Подумай. Здесь у тебя будет точно такой же город, только без тех, кто тебе неприятен, с теми, кого ты хочешь видеть….
– Я понял, понял, – стало страшно. – Я лучше… это… Лизу поищу пока. Вы говорите, она тут, в коридоре.
– Иди пока, ищи, – согласилась женщина. – Найди и поговори с ней. Она много чего расскажет интересного.
И отрезала за мной свою комнату. Я даже не понял поначалу, вот вроде стоял перед ней миг назад, а теперь уткнулся в глухой тупик, и слышу голоса детей, играющих на площадках. Восторженные голоса.
– Лиза! Лиза! – она не отзывалась. Детей очень много, бегают, суетятся. Ничуть не обращая внимания на незваного гостя, все заняты, все поглощены. Все на одно лицо. Где же сестренка?
– Братик? – слабый голос, откуда он? Будто со стеллажа. И еще раз: – Братик…
Пригляделся, в дрожь бросило. Как же это.
Тряпочная кукла, пустая, один наряд знакомый и лицо на грубой холстине небрежно намалевано. Глаза – пуговицы, волосы – пакля, вместо тела ниточки да палочки. Руки задрожали, когда прикоснулся.
– Как же ты так…
– Ты так долго за мной не шел, я заигралась. Старенькой стала, видишь, встать не могу.
– Во что? – едва слышно.
– В жизнь. Выросла, поступила в университет, окончила, вышла замуж, устроилась на работу архитектором. А еще у меня друзей много, подруг, знакомых, меня любили и… и ты со мной все время, ты тоже устроился и жену нашел и мальчик у вас, – голосок, едва слышный сошел до тихого бормотания. – А потом мне сестра сказала, та что помоложе, что все, пора отдохнуть. Но можно начать заново, когда отдохну. Я отдыхаю пока. Прости, – и снова, – Почему ты так долго.
Я взял ее на руки: невесомая, хрупкая, точно пересушенный стебель. Спросил, не больно ли, нет, все в порядке, вот только руки, ноги замерзли, не чувствует совсем, потри пожалуйста. И сестру бы позвать, ту, что главная, сказать, что ты пришел.
– Она знает, я говорил с ней. Мне тоже поиграть предложила.
– А ты что? – такая маленькая, во внутренний карман куртки положить можно.
– Я за тобой пришел.
– Вот видишь, ты сильный. А я… совсем заигралась. Глупая, знала, что будет, а все равно пошла. Где бы тут свет включить, чтоб на тебя посмотреть? Глаза совсем слабые стали.
Крики и шум стали куда сильнее, среди стеллажей появилась какая-то девчонка в окружении свиты, все в нелепых одеяниях, несуразных прическах, напомаженные, накрашенные; ввалились из ниоткуда.
– Новые игрушки, новые игрушки! – Захватили стеллажи, перекапывали набросанные там куклы, автомобили, солдатики, все добро на полках. Бросали на пол, недовольные, шарили, выбирали, выдирали из рук, что нравилось. С полок доносились шепоты и стоны, едва слышные крики и хрипы. Хотел уйти, но наглая малышня окружила, требовала, хватала за куртку, трясла. Подошла главная в этом кагале, ткнула в меня разрисованной палочкой, сообщила: «Будешь моим сторожем». Повернулась, будто так и надо, и ушла. И вся орда мелких за ней.
– Это младшая сестра, она тут без старшей хозяйничает как хочет. Поосторожнее с ней, – только поздно. У меня ноги-руки будто деревянные, сумел только повыше положить сестренку и как остолбенел. Даже мысли и те выветрились. В тряпку не превращаюсь, видно, как Буратино стал, дуб дубом. Последней мыслью забраться повыше, чтоб вот эта подлая мелочь не добралась и не расколотила. Не такая уж подлая, играться нравится, как всем в их возрасте – так бы Лиза их оправдала. Она всех оправдывает. Даже меня, вот даже, когда ничего сделать не могу.
Только забрался, шаги. Еле голову повернул – старшая идет. Осматривает стеллажи, собирает игрушки, поломанные и побитые. Часть обратно на полки, если поправить можно, частью в мешок, если ни на что не годны. И ногой притаптывает; чтоб не мучились. Меня увидела, улыбнулась.
– Вижу, сестру нашел.
– Столько детей… откуда? – даже губы переставали двигаться.
– У нас уговор. Кто хочет придти, приходит, или приводят ваши же. У вас ведь не любят чужих, да? Они все здесь, играют.
– Вам это зачем?
– Мы этим живем. Всем хорошо и нам тоже, – снова улыбнулась и спросила: – Играть будешь?
Денег на машину нет, а за такой уход да внимание. Кто поцарапает, считай, зарплата уйдет. А и что, что свой мир, он все равно по людским законам живет. Это Лиза может навоображать всякого, а потом мечты в жизнь перетаскивает. Я существо куда проще, мне большого не надо, даже боюсь я его, необычайного, великого. Ну вот скажем, зарплаты в миллион – не могу себе представить. Или хотя бы владельцем сервиса нашего, как дядя Леша – не могу. Не умею. Наверно, потому Лиза за нас двоих фантазирует, придумывает всякое. Она, если старание приложить, горы своротит. Это мне по земле ходить, а Лиза…
Старшая дальше пошла, а я чую, оцепенение с меня как-то незаметно сходить стало. Руки задвигались, ноги, сам зашевелился. Мимо меня брат их прошел, я замер, нет, не заметил, пошел за сестрой, побежал даже. Чего ж он без удовольствия тут живет, в этом доме игрушек? Или переиграл уже? Или не научился? Да какая разница, сваливать надо.
Снял осторожно Лизу с полки и спрыгнул. Зря, ноги подкосились, еле встал, рано расходился, выходит. Медленно, по чуть-чуть, пошел, нет, не назад, ну их, через комнаты. Коридорами лучше, может где дверь та самая сыщется. Поди пойми этот дом.
Повернул налево, повернул направо. Стеллажи кончились, коридоры начали ветвиться. Лабиринт, одни коридоры петляют, расходятся, сходятся. Лиза пошевелилась во внутреннем кармане или мне показалось? Спросил, не надо ли чего? Нет, хотела узнать, мы домой пойдем или ты решил…. Нет, твердо, уже идем. Я тебя несу. «Спасибо, братик», – прошептала, меня в слезы бросило. Пока утирал, увидел дверь в конце пути. Может то, а может и нет. Подкрался, открыл – махонькая комната с узким окошком. И кромешная тьма за ним, неужто так поздно, ведь час от силы побыл. Неважно, мама волнуется, дверей тут поди найди, надо через окно махнуть,. Открыл, свет ослепил. Утро уже. Спрыгнул наземь, побежал через хлесткий тальник, тут где-то забор должен быть, где-то тут, тальник мешает, не продерешься, ни тропки, ничего, джунгли.
Вдруг на поляну выскочил. А там четыре тигра одного доходягу-льва не то охраняют, не то добивают. Я замер, аж в пот бросило? Чья-то игра или взаправду вижу? Хотел назад бежать, да вдруг на брата бледного наткнулся; как назло. Стоял за спиной с пикой, сверлил глазами. Я смотрел на него, пока сзади не рыкнули, утробно так. Парень молча копье протянул и будто испарился, только ветви хлестанули по лицу, ослепив.
Я обернулся, пика заискрилась, а рука снова начала деревенеть. «Будешь моим сторожем», – вспомнил слова младшей, разом передернуло, не такое ли оружие братец подал. Тигры сжались и отошли, обнажая решетку. Я проскочил мимо хищно улыбавшихся зверюг и бросился к решетке. Одна пика содрана, как раз. Рука уже болеть перестала, когда перепрыгнул, пика со звоном встала на прежнее место; не оборачиваясь, побежал через арку к улице. Солнце слепило. Распахнул куртку, парит.
– Ты как? – рисованное лицо сжалось, головка едва заметно кивнула. У меня сердце екнуло.
– Все болит… как будто отлежала. Братик, но ведь это лучше, я ведь уже чувствую, значит, я есть. И буду.
Я кивнул, и побежал, стараясь смотреть под ноги, только чтоб не упасть, не сбиться. Слезы застили глаза. Ничего, осталось немного, поскорее б добраться. Мама, конечно, испугается, но это так всегда вначале. А потом мы вместе что-нибудь придумаем; обязательно.