Мартин приехал за мной, как всегда, опоздав на полчаса, и потребовал поторапливаться. Мне было довольно сложно поторапливаться, имея при себе ведро, швабру и пылесос, поэтому я тоже ответила в приказном тоне:
– Хелп ми ту бринг зе вакуум ту ё ка!8
Я отнесла швабру и ведро в багажник, демонстративно оставив пылесос на крыльце дома в тридцати метрах от машины, а потом села на заднее сиденье слева от мешка с землей, так как справа уже сидела Агнешка. Мартину ничего не оставалось, кроме как идти за пылесосом самому.
– Царица Наташа, – процедил Мартин, внезапно вспомнив уроки русского. Надеюсь, в далеком советском детстве учительница била его по рукам указкой.
– Пьекний шалик9, – сказала мне Агашка, для лучшего понимания обведя рукой вокруг своей шеи, а затем показав сжатый кулак с оттопыренным вверх большим пальцем.
– Колежанка дала10, – ответила я, вспомнив, как Марина вручила мне этот подарок в честь моего карьерного взлета до главного редактора отдела в крупном издательском доме. С тех пор прошло пять лет, шарф был порядком побит жизнью, но все еще не потерял своего очарования. Как и мы с Мариной.
Вот кому я никогда не завидовала, так это Марине, хотя у нее была престижная работа – недавно ее повысили до начальника пиар-управления в крупной компании, большая квартира в центре и самый стильный гардероб, какой я только видела. Но еще я видела, что она все время пропадает на работе, отпуска у нее не было уже несколько лет, а мужчины еще дольше.
Во многих вопросах она была для меня авторитетом, и я часто обращалась к ней за помощью – и консультационной, и, чего уж скрывать, материальной.
Но первые годы нашего знакомства скорее было наоборот. Мы с ней вместе учились в универе и жили в одной комнате в общаге, обе были отличницами, но вот усилия для этого прилагали совсем не одинаковые.
У меня была отличная память, я быстро читала, и норматив студента-филолога в 300 страниц в день мне не казался чем-то невероятным. Мне легко давались все предметы, даже латынь и древнеславянский, и слово «сессия» не заставляло меня холодеть и потеть одновременно.
Я всегда была готова к экзаменам намного раньше, чем начиналась сессия, и курса с третьего сдавала их заранее или и вовсе получала свои пятерки автоматом, так что каникулы у меня начинались сразу же после окончания курса лекций.
Марина же сточила о гранит науки не один зуб. Она постоянно сидела за учебниками, пока я бегала то на свидания, то по заданиям от газет – писать отзывы о спектаклях, концертах и выставках. Тем не менее, зубрежка не особо помогала: на экзаменах преподаватели часто говорили ей, что ставят ей «отлично» за старания и дисциплину, а после сессии сокурсники троллили Марину за натянутые оценки.
Все знали, что я буду писателем. Это не поддавалось сомнению: я выигрывала литературные конкурсы, публиковала рассказы в областных газетах, а порой и в федеральных журналах. За это мне даже многое прощалось – преподаватели сквозь пальцы смотрели на мои опоздания (правда, нечастые), а порой и на более серьезные огрехи.
Так, однажды на третьем курсе я очень плохо написала тест по русской литературе, который неофициально считался экзаменом. Узнав результаты, я подошла после лекции к своему преподавателю – Солнечной дочери Победителя, как она нам представилась на первом занятии. Тогда же без ложной скромности она заявила, что является ученым с мировым именем, а уж после мы сами узнали, что Юлия Викторовна встречалась с Ахматовой и пила чай с Пастернаком.
– У меня тройка за тест. Можно я сдам обычный экзамен?
– Что же вы не подготовились?
– Честно говоря, у меня приступ творчества, и в такие моменты я могу только писать и пить кофе с бутербродами.
– Зачетка с собой?
Я дала ей зачетку, она написала «отлично» и протянула мне ее обратно.
– Пишите, только пишите. И завязывайте с бутербродами.
Кем станет Марина – никто даже не задумывался. Я даже сомневалась, что она сама тогда знала, кем хочет быть. Ее ярое стремление к красному диплому было проявлением не амбиций, а затюканности: мать вечно ей внушала, что без этого Марина станет дворником. И девушка искренне в это верила, игнорируя тот факт, что ее маман, сама отнюдь не академик, работала не дворником, а директором магазина одежды.
В этой связи, кстати, особенно странно, что Марина так плохо одевалась – вечные длинные юбки и водолазки коричнево-серых оттенков начисто отбивали у окружающих желание ее разглядывать. При этом, как я могу судить после совместного посещения общажного душа на десять персон, фигура у нее была просто отличная. Да и личико очень симпатичное, если не закрыто ужасными очками и нелепой челкой.
Первый месяц знакомства я никак не могла понять, почему же мать не выделит Марине денег, чтобы та могла приодеться и сменить очки на линзы, но потом до меня дошло, что денег у подруги достаточно, просто ей нравится прятаться от жизни.
Мои студенческие годы были яркими и беззаботными, хоть и довольно нищими. Зато поклонников у меня было много, иногда за месяц я успевала сходить больше, чем на тридцать свиданий, в некоторые вечера сходив с одним парнем в кино, а с другим в кафе. Тем не менее, влюблялась я редко, и мало с кем встречалась во второй раз, не говоря уж о том, чтобы заводить отношения. Чаще всего свидания после пятого, тщательно изучив характер кавалера с помощью различных испытаний и расспросив его о планах на жизнь, я приходила к выводу, что такую жизнь разделять с ним не хочу, и махала ему ручкой.
Если уж все же доходило до шестого свидания, ставки повышались: не кафе, а ресторан, не задний ряд в кино, а партер в театре, не посиделки с друзьями, а знакомство с родителями. Я не хотела, чтобы секс – свидании где-нибудь на десятом – казался моему избраннику легким достижением.
Марина, напротив, влюблялась часто, но на свидания ходила очень редко. Каждый раз, влюбившись в какого-нибудь лабуха из гаражной группы или глубоко женатого профессора, она мечтательно сообщала мне шепотом, что хочет родить ему сына – точную копию его самого. А я молча думала, что личная жизнь у женщины налаживается тогда, когда она хочет, чтобы ее ребенок был похож на нее.
Обо мне в выпускном альбоме кто-то из сокурсников написал, что я самая яркая звездочка курса, а о Марине – что она вещь в себе. На выпускном на вопросы сокурсников о дальнейших планах я заявляла: «Подробности узнаете из газет», а Марина лишь пожимала плечами. И кто тогда мог знать, что через год я буду провинциальной матерью-одиночкой, а Марина – восходящей, но уже вовсю сияющей звездой питерского пиара?