Тем же вечером графиня Петровская встречала сына в гостиной. Выражение ее лица было куда менее светским, чем обычно, и сильно отличалось от того, с каким она всегда потчевала сына своими нравоучениями. Графиня казалась такой довольной и счастливой, что Василий засомневался, верно ли он догадался о причинах этого приглашения.
На собственном опыте он убедился, что добрые вести всегда сближали его с матерью, и в таких случаях она, как правило, старалась первая обрадовать сына. Так это, возможно, он сделал ошибку, избегая матери и скрываясь от ее гонцов. В конце концов Василий по-настоящему любил мать и старался по мере возможности не огорчать ее понапрасну.
Правда, у нее уже вошло в привычку здесь, на собственной территории, в доме, где Василий родился и вырос, только бранить и распекать сына, заранее ожидая от него отпора.
То, что двенадцать лет назад он переселился отсюда сначала во дворец, чтобы быть всегда под рукой у Штефана, а потом и в свой собственный городской дом, не имело ни малейшего значения. Его мать по-прежнему пребывала в уверенности, что в стенах родного дома, и в особенности в гостиной, у нее есть полное право проявлять свою власть над сыном.
«Как бы не так», – подумал про себя Василий.
Ему удалось застать графиню до ее отъезда на прием, и он рассчитывал поскорее покончить с делами и провести остаток ночи по своему вкусу. Василий надеялся, что общество, к которому собиралась присоединиться мать, достаточно представительное, чтобы решиться на опоздание, а это давало основание полагать, что их беседа не затянется. Впрочем, ее пышное платье и несметное количество драгоценностей, которыми она себя украсила, еще не свидетельствовали о важности предстоящего вечера, ибо графиня никогда не появлялась в обществе, не будучи одетой богато, пышно и модно.
Мария Петровская была красивой пожилой женщиной, ставшей с годами, пожалуй, еще очаровательнее, чем в молодости. Ее выдающийся подбородок и патрицианский нос, лишенные всяких признаков женственности, придавали ей сходство с братом Шандором, покойным королем, а фигура ее и в юности была крепко сбитой и плотной, но теперь, принимая во внимание ее возраст, это можно было бы любезно назвать приметой зрелости.
Сын всегда служил для нее одновременно источником изумления и неистовой гордости. Внешностью, правда, он пошел в отца, а от матери унаследовал лишь свои замечательные глаза Барони, глаза столь светлого коричневого оттенка, что, когда он волновался, они казались золотыми.
У молодого короля, кстати, были такие же глаза, но у того в сочетании с черными как вороново крыло волосами и смуглой кожей они выглядели довольно жутковато, а при золотистых волосах и бледной коже Василия лишь служили прекрасным дополнением к его тонким чертам и изящной фигуре, делая их владельца еще красивее.
– У тебя недостойный вид, – первое, что сказала мать Василию, едва увидев сына.
Он не дал себе труда зайти домой и переодеться, и, естественно, одежда его была слегка помята, а волосы всклокочены многочисленными руками, жаждавшими этим вечером ощутить их шелковистость. Правда, Василий в любой одежде имел слегка плутоватый вид, но женщины считали, что это невероятно эротично.
Услышав замечание матери, он немного занервничал: она улыбается – значит, что-то тут наверняка не так!
Его глаза сузились, и он подозрительно поинтересовался:
– А у тебя чересчур злорадный! С чего бы это, мама?
Она рассмеялась:
– Честное слово, ты несносен! Разумеется, я никогда не стала бы злорадствовать. – И добавила с улыбкой: – Может быть, нальешь нам по бокалу вина?
Решив до поры до времени подыгрывать ей, Василий улыбнулся в ответ:
– Великолепная мысль. – И направился к буфету, где держали разнообразные напитки для гостей, по пути пробормотав: – Судя по всему, мне это пригодится.
Он потянулся было к графину с вином, но мать остановила его:
– Пожалуй, я тоже выпью немного твоей великолепной водки.
Василий замер с протянутой рукой и нахмурился:
– Ты ведь не любишь водку.
– Верно, – пожала плечами Мария. – Но мне кажется, сегодня это уместно.
Она снова улыбнулась и опустилась на диван. Василий налил ей небольшую стопочку и вернулся к буфету за бутылкой, после чего уселся на стул напротив матери. Дважды он наполнял свой стакан, прежде чем почувствовал себя достаточно уверенным, чтобы сказать:
– Ну что ж, приступим к беседе. Я вижу, ты чем-то отвратительно взволнована?
– В ближайшую неделю ты должен будешь поехать в Россию.
– И от этого ты в таком восторге?
Она кивнула, и улыбка ее стала еще шире и ослепительнее:
– Именно так, потому что там тебе предстоит познакомиться со своей невестой и привезти ее сюда.
Единственное, что пришло в голову Василию, так это сказать:
– Я не Штефан, мама. Это он ездил к черту на рога за своей невестой, но у меня, слава Богу, невесты нет.
– Теперь есть.
Вскочив со стула, он навис над Марией словно разъяренный тигр. Впервые в жизни мать до такой степени вывела его из себя. Василий ненавидел любые попытки вмешаться в его собственную жизнь, и мать об этом знала и всегда относилась с уважением к его принципам. Ей разрешалось читать сыну нотации, беспокоиться о нем и волноваться за его судьбу, но такое!..
И неужели она воображает, что это ей сойдет с рук?!
– Не знаю, что ты там задумала, но тебе придется идти на попятный, и немедленно! Мне все равно, как ты это сделаешь, ты заварила кашу, ты и расхлебывай, но я больше не хочу слышать об этом ни единого слова!
Невероятно, но графиня по-прежнему улыбалась и, по-видимому, вовсе не собиралась скрывать от сына причину своего хорошего настроения.
– Пару слов тебе все-таки придется услышать, мой золотой…
– Мама… – угрожающим тоном начал он.
– Видишь ли, я ничего не сделала, и мне не придется ничего улаживать.
– Что за чушь! Конечно, ты…
– Нет, не я. Дело в том, что своей невестой, которая тебя ждет не дождется, ты целиком и полностью обязан своему отцу.
Усилием воли Василий взял себя в руки. Столь неуклюжие шутки были не в характере его матери, и он подумал, что за всем этим наверняка что-то скрывается.
– И как же он сумел организовать мою помолвку? Из могилы?
Она задохнулась от гнева:
– Побойся Бога, Василий!
– Значит, это твоя шутка, – возразил он.
– Шутка? Да ты оскорбляешь меня, считая, что я стала бы шутить подобными вещами…
– Но ведь прошло уже четырнадцать лет…
– Я не хуже тебя знаю, когда умер твой отец. – Ее тон был колючим, она все еще сердилась. – Но, судя по тому, что говорится в полученном мной письме, договор о помолвке был заключен пятнадцать лет назад – видимо, когда твой отец в последний раз ездил в Россию.
– То есть он чуть ли не женил меня и даже не обмолвился об этом ни тебе, ни мне? Что за чушь!
– Не знаю, почему он никогда об этом не упоминал, но, без сомнения, дело обстоит именно так. Может быть, отец считал, что впереди еще достаточно времени. В конце концов ты ведь был еще так молод…
– В то время мне, должно быть, было шестнадцать, и едва ли я лежал в колыбели, – огрызнулся Василий.
Словно не слыша, графиня продолжала:
– Но в следующем году он умер.
Глаза Василия сверкнули. Положение было слишком серьезным, чтобы ограничиться одним возмущением.
– Это ложь, – с чувством заявил он. – У него не было никаких причин, чтобы сделать такое.
На этот раз ее улыбка говорила, что сыну предстоит услышать нечто малоприятное.
– Причина есть. Твоя нареченная – дочь лучшего друга Сергея, барона Русинова. Ты должен помнить, как часто отец говорил о нем и как высоко его ценил. Каждый год он на несколько месяцев уезжал в Россию, чтобы погостить у друга.
Василий все отлично помнил, в том числе и то, сколько времени отец проводил вдали от дома. А когда Василий с друзьями отправились в большое путешествие – оно включало посещение России и императорского дворца, – он узнал не понаслышке, чем привлекала отца эта страна. Тамошние аристократки были неслыханно смелы и крайне неразборчивы в связях и не ждали брака, чтобы обзавестись любовниками. Судя по всему, добродетель и девственность не имели там большой ценности, как во всем цивилизованном мире.
– Так что я легко могу представить твоего отца подписывающим договор, – продолжала графиня. – В конце концов, даже в Кардинии у него не было такого друга, и, если бы наши семьи породнились, он был бы в восторге.
Слово «договор» привело Василия в ярость, и одновременно его охватила паника.
– Но барон-то почему молчал пятнадцать лет?!
Мария пожала плечами:
– По тону письма я поняла, что он не считал, что сообщает нам нечто неизвестное.
– Но почему именно сейчас? Она что, школьница и он ждал, пока она вырастет?
– Барон не говорит о ее возрасте, но, видимо, она не так уж молода, раз он пишет, что девушка не спешила с замужеством, и поэтому он до сих пор не поднимал вопрос о помолвке. Кстати, он упоминает, что ждал письма от тебя, но раз ты сам не пишешь…
– Дай-ка я взгляну на это чертово письмо.
По-видимому, графиня ожидала этой просьбы и тотчас же извлекла письмо из кармана юбки. Василий рывком развернул его и пробежал глазами изящные строчки. Барон писал по-французски, а Василий рассчитывал, что письмо будет по-русски – тогда оставалась еще слабая надежда, что мать могла неправильно понять его смысл, потому что, хотя оба они говорили по-русски бегло, никто из них не умел свободно читать и писать на этом языке. Но французский язык был весьма распространен при дворе Кардинии, так что письмо не допускало возможности иного истолкования. При всей дипломатичности изложения было ясно, что оно содержит требование оказать уважение к договоренности о помолвке, согласно которой Василий Петровский должен был жениться на Александре Русиновой.
Василий скомкал письмо и швырнул его через всю комнату. По пути оно задело вазу с цветами и скатилось на пол. Едва удержавшись, чтобы не втоптать его в ковер, Василий схватил недопитую бутылку и поднес ее к губам, плюнув на то, что мать сочтет подобное поведение верхом грубости и невоспитанности. Она осуждающе кашлянула, но Василий как ни в чем не бывало сделал несколько внушительных глотков и, обернувшись, ответил на ее неодобрительный взгляд насмешливым поклоном, а потом, напустив на себя равнодушный вид, хотя внутри у него все кипело, сказал:
– Ну что ж, придется ответить на это письмо, мама. Ты можешь написать, что я уже женат. Или что я умер. Мне все равно, что ты там придумаешь, но барон должен понять, что я не могу жениться на его дочери.
Графиня выпрямилась и, поджав губы, приготовилась к бою.
– Конечно, ты можешь.
– Могу, но не сделаю. – Он снова поднес бутылку к губам.
– Сделаешь!
– Нет!
Василий закричал так громко, что оба удивились. Ни разу в жизни сын, как бы ни был раздражен, не повышал голоса на мать. Но сейчас в нем кипела ярость, вполне понятная для человека, который угодил в ловушку.
Тоном ниже, но не менее выразительно молодой человек добавил:
– Когда я буду готов к браку, я женюсь, но это будет мое решение и мой выбор.
Решив поставить на этом точку, Василий уже направился к выходу, не забыв прихватить и бутылку водки, но ушел недалеко – слова матери впились ему в спину тысячью острых осколков:
– Даже такой отпетый негодяй, как ты, не опозорит имя своего отца.