Пока ждала Сашу с работы, раскаяние и чувство вины охватывали меня все сильнее и сильнее.
Надежда Игоревна твердо решила не уезжать, пока не поговорит с сыном. С одной стороны, это было мне на руку: я устроила их с Ванькой на большом диване в гостиной, обложила погремушками и ушла на кухню пить чай (огроооомную кружку) и читать книгу (наконец-то!).
С другой стороны – отдохнуть и толком расслабиться мне не удавалось, потому что свекровь дергала меня каждые пять минут:
– Оля, он описался, где у вас тут штанишки? Как это где подгузник? Я его выбросила, попробуй сама в таком компрессе походить целый день…
– Оля, у него на попе прыщик выскочил! Ты там сладкого не ешь – это все отражается на ребенке.
– Олечка, пеленку надо погладить. Что значит, зачем? Там же бациллы, это вредно для ребенка! И он, кажется, уже проголодался. Что ты, какая соска – она же прикус портит!
Успокоилась Надежда Игоревна только тогда, когда я объявила, что буду печь мясной пирог для уставшего после работы Саши. Свекровь притихла и принялась качать внука.
Однако Саша домой не торопился. Утром перед работой он позвонил мне и рассказал, что вчера они с Костиком перебрали лишнего и поэтому он забыл позвонить. "Да-да, буду в восемь. И хлеба куплю, ага".
Часы пробили восемь вечера, потом девять и даже десять. Пирог наполовину был съеден оголодавшим Андрюхой. Свекровь, виновато вздыхая, отправилась домой ("Там Пашенька совсем один, мы вас ждем в субботу на даче"). Василий безобразничал, гоняя по полу мою дорогую тушь, а ваша покорная слуга дойной коровой распласталась на диване с жующим (!) грудь ребенком – на четвертом месяце у Ваньки стали прорезываться первые зубки. Временами он от всей души прихватывал грудь набухшими красными деснами – весело улыбаясь при этом. А мне хотелось лишь одного: лечь лицом в подушку и разрыдаться.
Вот где он ходит, где?! Телефон у него снова выключен, а Костик, которому я снова позвонила в надежде застать там Сашу, наорал на меня, сказал, что семья Морозовых мешает ему устраивать личную жизнь, и повесил трубку.
Сашка пришел домой в двенадцатом часу – тогда, когда от моего раскаяния и вины не осталось и следа. Спокойная, домовитая женщина исчезла, испарилась вместе со слезами на подушке, и на ее месте вновь была уставшая, замученная бытом и декретом истеричка.
– Где ты был? – визгливым нервным голосом спросила я, сама не узнавая себя. Хотелось перечислить ехидные предположения, но перевернутое бледное лицо Сашки испугало меня.
Он, не отвечая, прошел в кухню и сел на диванчик за столом, задумчиво подперев голову кулаком. Взгляд тоскливый и обреченный, как у человека, приговоренного к смерти.
– Что случилось? Кто-то умер? Скажи, все хорошо? Ну не молчи, пожалуйста! – закричала я, не думая о том, что разбужу недавно уснувшего ребенка.
– Жизнь прошла мимо. А жил ли я так, как хотел? – загробным голосом спросил Саша, глядя на мерцающую вывеску в окне соседнего дома, – А ведь в двадцать лет думал, что в сорок буду жить как король. Где я был, что делал, чего добился?!
Васька, вскочив с подоконника – своего излюбленного места – подбежал и принялся подозрительно обнюхивать хозяина. "Уж не выпил ли ты часом?", – словно говорил его взгляд, – Что за муть ты тут несешь?"
Я была солидарна с Василием, но сейчас была уверена – Саша не пил. Никогда его не тянуло после выпивки на разговоры – обычно он добредает до дивана и спит там до утра, мучаясь потом от похмелья. И сейчас он трезв как стеклышко. Что это с ним? Клиническая депрессия с вечным поиском смысла жизни?
– Как же не добился, а я? А мы – твоя семья? – заговорила я, взяв лицо Саши в свои ладони и насильно поворачивая к себе, – Вот у Костика к сорока годам ни котенка, ни ребенка, а у тебя двое сыновей есть…
Саша пустым взглядом посмотрел куда-то сквозь меня так, что мне даже страшно стало. Ну теперь и не знаю, что сказать – и так с козырей пошла…
– Да, конечно, есть вы, – бесцветным голосом сказал он, вздыхая, – Но ведь я…
Он замолчал – то ли из боязни обидеть меня, то ли от нежелания говорить истинную причину своего настроения. Я сидела потрясенная, не зная, что и сказать. Собственная усталость, затянувшая меня в болото, теперь казалась каким-то пустяком – ерундой, не стоящей внимания.
В замочной скважине заворочался ключ. Андрюшка в последнее время поест после колледжа и убегает снова на какие-то гулянки. На расспросы мои не реагирует, знакомить с подружкой отказывается. Ну да ладно, возраст у него такой… Может, хоть он с Сашей поговорит?
– О, привет, хорошо, что вы оба здесь! – весело сказал он, проходя в кухню и эгоистично не замечая наших перевернутых лиц, – Мама, папа, я женюсь!
Саша икнул от неожиданности и уставился на сына взглядом, обретающим осмысленность с каждой секундой.
– Что, что ты сказал?! – потрясенно переспросил он у сына.
– Женюсь, говорю! – припечатал сын, – Беременные мы. Что-нибудь есть поесть? Жратеньки хочется, сил нет…
Брякнув чайник на плиту, он быстро вышел из кухни и пошел в комнату, по пути набирая какой-то номер в телефоне. Мы с Сашей потрясенно уставились друг на друга.
Из моего горла вырвался истеричный смех. Я всегда смеюсь в непонятных ситуациях, вызывая недоумение окружающих.
Ха-ха-ха!!! Вы слышали?! Они беременные!!!