Я зашел в ворота и оглядел лагерь, чувствуя, как по коже расползаются мурашки. Бли-ин, как все тут знакомо, воспоминания накрыли меня просто-таки с головой! В «Искре» имени Кирова, конечно, я никогда не был, но все здесь казалось таким знакомым и узнаваемым. В детсво с головой…
От ворот струилась заасфальтированная дорожка, разветвляющаяся паутинкой в стороны. Дорожку «охраняли» две деревянные свежевыкрашенные фигурки пионеров в почти человеческий рост. Один из пионеров застыл с собачкой, другой держал в руках раскрытую книгу. Я ради любопытства заглянул на страницы и обнаружил там выцарапанное послание: Маша + Коля. И чуть ниже: Сука. Правда, последнее кто-то пытался такими же царапинами зачеркать.
Дорожка шла к статуе Ленина, возле которой обычно во всех советских лагерях проходили линейки. По периметру зеленой территории расположились кирпичные и деревянные спальные корпуса с крытыми верандами, оштукатуренные и уже покрашенные в тематику Олимпийских игр. Всеми любимого Мишки здесь еще не было, он появится чуть позже. Но изображений олимпийских колец и спортсменов из разных видов спорта было хоть отбавляй.
Обособленно стояла «избушка», сложенная из брёвен. Библиотека, конечно. Тут же пищеблок, прачечная, небольшое общежитие для персонала, душевые и постройки административного корпуса и клуба.
Когда-то в таких местах я, будучи прилежным пионером, отдыхал, знакомился, влюблялся и отлично проводил время! И неудивительно, что на меня так накатило сейчас, что аж в глазах щиплет.
Я вздохнул, ощутив прилив эмоций, и рассмотрел большую спортивную площадку. Качели, горка для катания, рукоход, лестница… заметил «паучка», сконструированного полусферой, с пересекающимися лестницами-дугами. Рядом разместились беговые ролики, в наше время давно исчезнувшие. Вкопанные землю автомобильные шины, через которые надо было упражняться – перепрыгивая. Но так никто не делал никогда. Вот и сейчас, ребетня скакала по ним сверху.
Все дышало простотой и практичностью. Спортивную площадку, как водится, успели подготовить к новому сезону и покрасили. Правда, в некоторых местах остались следы прилипших к краске газет.
Что было за площадкой, я уже не видел, но места в лагере было немало. Все утопало в зелени цветочных клумб и аллей. Тут же трудился пожилой дядечка, кто-то вроде садовника. Не помню, чтобы в пионерских лагерях имелись садовники. Наверное, просто в нагрузку обязали сторожа.
Невысокий крепкий старик с внушительной залысиной на макушке был занят тем, что пропалывал почву, и делал он это с такой тщательностью, будто цветы были его детьми. Никогда не понимал, чего так сверстников тянет к земле – еще успеешь в ней полежать.
На заборе, опоясывающем клумбу, кряхтел радиоприемник, подключенный к перемотанному изолентой удлинителю. Я узнал «ВЭФ-201», он же – главная рабочая лошадка 70-х годов. Помню, мечтал о таком аппарате и даже на него копил, стоил-то радиоприемник без малого сто рублей.
– В Москве продолжается строительство туристического гостиничного комплекса «Салют», приуроченное к проведению Олимпийских игр 1980-года… – вещал диктор из динамика.
Я решил подойти к старику и уточнить про медика.
– Дядь, а дядь, не подскажете, где тут медпункт? – спросил я, крепче перехватывая шахматную доску под мышкой.
Кстати, надо было спросить у Сени, на кой ляд нам с утра пораньше понадобилась шахматная доска, если мы с ним всё-таки не шахматисты. На линейку-то с ней не пойдешь и на велосипеде нормально не покатаешься.
Старик развернулся, и я увидел на его груди прицепленные наградные планки. Ветеран, значит, Великой Отечественной Войны. Так непривычно, что такой молодой… ну, как молодой, лет шестьдесят-то есть, но крепкий такой.
– А, это ты, сорванец, – он пошевелил седыми усами.
Вот тебе и очередной человек, который меня знает, а я его нет.
– Ага, – я нацепил улыбку.
Вообще чувство такое странное, когда первый встречный может рассказать о тебе больше, чем ты сам. Как у боксера после нокаута, когда на первых порах и не помнишь, что тебя нокаутировали.
– Как с шахматами успехи?
– Да нормально, дядь, – я коротко пожал плечами. – Карповым пока не стал, хотя некоторые вот обзывают.
Старик прищурился, посмотрел на мою шишку и зацокал.
– Во даешь, шахматист, кто тебя так? Доской по голове заработал?
Он снял резиновую перчатку и сунул руку в широченный карман штанов. Достал небольшую тоненькую брошюрку. Листы давно пожелтели, сама брошюрка была обернута в газетную бумагу.
– Держи! Думал тебе после обеда передать, но – раз встретились…
Старик с важным видом вручил мне брошюрку и по-отечески похлопал по плечу. Я что-то промямлил.
– Не благодари. Ипполитовна-то в курсе, что ты тут шлендраешь?
Я взял книжку, открыл ради приличия и прочитал название на титуле: «Программа подготовки юных шахматистов IV и III разрядов». Автором был указан Голенищев В. Е., год выпуска: 1969-й.
– Спасибо большое! Тамара Ипполитовна меня как раз в медпункт отправила.
– Расти большой, – хмыкнул старик.
Для виду я полистал пособие, рассматривая желтые странички с черно-белыми картинками, тоже немного выцветшими. Куча схем, шахматных ходов, без ста граммов не разберешься, как говорится. Никогда особо не разбирался в этой игре, и помнил разве что знаменитое «лошадью ходи, лошадью».
Сделав вид, что крайне впечатлен подарком, я сунул книжку за пояс, чтобы не таскать в руках.
– Медпункт там, – старик махнул на еще одну постройку в один этаж, больше смахивающую на вагон. – Поторопись, Алла сегодня в город собралась.
– Еще раз спасибо, – я благодарно кивнул. – Ну я пойду?
И уже собрался уходить, получив искомое, но старик добавил задумчиво:
– Ты это, Миш, подумал?
Ну вот, те самые моменты, из-за которых можно быстренько прослыть психом. О чем я тут должен был подумать? Я решил, что не буду переспрашивать, с такими как старик о договоренностях забывать нельзя. Добродушная его физиономия явно не зря контрастировала с холодным и вдумчивым таким взглядом.
– Думаю еще, – заверил я.
Постепенно, может быть, и выясню, о чём тут речь, а пока решил отбрехаться.
– Ну смотри, а то заходи ко мне, цветочки поможешь высадить. А с ребятами я поговорю, чтобы вас не трогали.
Я улыбнулся шире, снова буркнул что-то вроде «спасибо» и пошел к зданию медпункта. Выходит, ни для кого не новость, что мне местная шпана прохода не даёт. А насчет «с ребятами поговорю», наивный он всё-таки старичок. Вряд ли шпана его станет слушать. Он кто? Сторож, наверное, ну или завхоз, да еще и в глазах моих нынешних сверстников – доисторический динозавр…
Я подошел к двери, на табличке черным по белому было написано: «Медицинский пункт». Трижды коротко постучав, подождал, когда меня пригласят войти, но никто не ответил. В окна было не заглянуть, все они оказались завешены белой тканью, больше похожей на фрагменты простыни, вместо занавесок. Значит Алла успела смотать удочки чуть раньше, чем обещала. Так – значит, так, всё равно на деле в помощи я не нуждался, и подобные шишки обычно заживали на мне, как на собаке. Хотя зеленкой помазать все же стоило, чтобы воспитательница, или кто там она, успокоилась, а то ведь всю плешь проест.
Для приличия я подергал ручку, но дверь была заперта. Ну что же, не срослось. Я развернулся, собираясь уходить, как послышался шорох по ту сторону двери, следом раздался звук отщелкивающегося шпингалета и скрип петель.
– Мишенька, ты ко мне? – спросили звонким, как ручей, голоском.
Вот блин, не успел уйти. Я замер и медленно развернулся, мельком подумав – интересно, а в лагере есть девчонки? А то ведь без них скучно будет.
На пороге стояла девушка с волнистыми каштановыми волосами. Скорее всего, вчерашняя выпускница. А может, даже еще студентка, проходящая в лагере практику.
– Здрасьте, – я зажевал слова, чувствуя, что почему-то краснею при ее виде.
Девчонка же была не только красивой, отдаленно смахивая на Светлану Тома из культового «Табор уходит в небо», но и стильно одетой, что в Союзе встречалось реже естественной красоты.
Аккуратная блузка, кокетливый поясок, юбка чуть ниже колена, тоже в кассу. Блин, Алла, что ты делаешь, Алла, что ты делаешь со мной! Будь я постарше годков на пять… но есть как есть, для окружающих у меня пока на губах не обсохло молоко.
Я поймал себя на мысли, что засмотрелся на врача (или медсестру, я пока не знал точно), и поспешил отвести взгляд, чтобы не спалиться. В четырнадцать (мне примерно столько сейчас) до взрослых девчат, особенно таких модниц, как до Луны.
– Что случилось? – она вырвала меня из шальных мыслей.
И да, она явно переодевалась, чтобы уйти, поэтому и не открыла дверь сразу.
– Извините, не хотел никого отвлечь, у меня все в порядке, – заверил я.
Но девушка оказалась внимательной, еще секунда, и она воскликнула уже совсем другим голосом:
– Где же в порядке, Миша! У тебя гематома, и на лбу кровь. Вчера только Сеню лечила, а теперь ты!
Ну, в боксе и не такие гематомы встречаются, а вот кровь… не знал, что у меня кровь на лбу. Видимо, стесал лобешник при падении.
– Что же вам эти негодяи прохода не дают, – Алла всплеснула руками. – Заходи, я тебя осмотрю.
– Да это царапина, – я попытался отмахнуться, чувствуя неловкость.
Непривычно как-то, что за меня заступается девчонка.
– Заходи, кому говорю!
И Алла отошла от дверного проема, освобождая проход. Ну раз она настаивает, я не буду мяться и зайду внутрь.
– Присаживайся, а я переоденусь, нельзя проводить медицинские процедуры без соблюдения санитарных мер.
Она скользнула в подсобку. Я пожал плечами, сел на стул и огляделся. Взял со стола зеркальце, видимо, забытое Аллой, и впервые увидел в отражении нового себя. Из зеркала на меня смотрел мальчишка с загорелой кожей, с большими голубыми глазами и высоким лбом. А что, мордашка вполне себе не отвратная, даже где-то симпатичная, я улыбнулся сам себе и подмигнул. Что, Мишаня, повоюем?
Опустив зеркало, осмотрелся. На стене висел плакат для проверки зрения, неподалеку стояли весы и ростомер. Тут же старый лакированный стол из дсп и парочка грубо сколоченных табуреток, свежевыкрашенных.
Пока Алла переодевалась снова в халат, я решил не терять времени и провести эксперимент. Встал на весы и измерил рост. Я с некоторым унынием смотрел на эти показатели. Метр шестьдесят два и пятьдесят килограммов… Не густо, но для подростка вполне сойдет. Пока сойдет…
– Вырастешь еще, не переживай, – Алла вышла из боковой двери в белом халате, который шел ей не хуже прошлого наряда. – У меня брат до пятнадцати не рос и был метр с кепкой, а потом ка-ак вымахал! Меня перерос за лето.
И она показала рукой в воздухе отметку – сантиметров на десять выше собственной макушки. Утешение так себе, да и голос этот её сочувствующий…
Я не ответил, вернулся к стулу, сел и смиренно сложил ладони на коленях, как и подобает подростку… Будем играть новую роль, которую судьба мне уготовила.
Алла взяла со стола йод и вату, подошла ко мне:
– Голову повыше. Вот так, еще чуть-чуть, – она взяла мой подбородок и зафиксировала рукой.
Я даже сглотнул – декольте врачихи оказалось всего в десятке сантиметров от моих глаз. Она тем временем аккуратно обработала йодом рану, начало щипать. Я не показал, что испытываю боль, и вытерпел процедуру, как пленный партизан.
– Какой ты сегодня молодец даже не пикнул, – Алла выкинула ватку с йодом в железный лоток и следом взяла еще одну, но смочила ее уже чем-то другим. – Шишка у тебя серьезная, надо обязательно понаблюдать, голова не кружится?
– Неа, – выдал я, сдержавшись, чтобы не мотать головой.
– Ну-ка коснись пальцем кончика носа.
Я проделал манипуляции, и вышло это достаточно ловко. Алла оттерла ватой кровь с моего лба, пришлось немного потереть, потому что та успела запечься.
– Все, теперь я тебе повязку наложу, и завтра обязательно покажись мне. Хорошо?
Она взяла бинт и, сделав несколько витков вокруг моей головы, зафиксировала повязку, обрезав излишки специальными ножницами. Всегда было интересно, почему хирургические ножницы имеют такую необычную форму. Надо будет завтра спросить, потому что сейчас, закончив со мной, Алла заторопилась.
– Директор велел ехать в город, там лекарство нужно получить, – пояснила она, хотя могла бы ничего не говорить.
– Тамара Ипполитовна?
– Миша! – Алла с укором посмотрела на меня. – Туда же? Шутишь?
– Эм… – я дал понять, что не понимаю, где пошутил.
– Не надо перенимать от Льва всякие глупости. Директор у нас Савелий Иннокентьевич, а Тамара Ипполитовна – старшая пионер-вожатая и тренер по гимнастике.
Понятно, значит, усач – директор. Ну неудивительно, что я попутал. Тут никаких подначек от Левы, в принципе, не нужно. Никогда не подумаешь, что директор – этот щуплый и безынициативный мужичок. Другое дело Тома, она из тех, кто коня на ходу остановит.
– А в какой город едете за лекарствами? – я решил переключить тему.
– Так в Ростов-на-Дону, других тут рядом все равно нет, – заверила Алла и ускользнула в подсобку, снова переодеваться.
Ага, выходит, лагерь у нас на Дону.
Переоделась Алла теперь куда быстрее, действительно торопилась.
– Михаил, мы с тобой заболтались. Передай Тамаре Ипполитовне, что сегодня тебе показан постельный режим.
Я решил не возражать, вышел из медпункта, бросив напоследок дежурное «до завтра». Повязка на голове давила и была жутко неудобной (а кроме того, выглядела наверняка совершенно идиотски и в целом не имела никакого смысла), но я не спешил ее снимать, чтобы никого не нервировать. За спиной Алла закрыла дверь медпункта и побежала к воротам. Там ее ждал молодой человек лет двадцати. Он был занят тем, что копался под капотом «Москвича». Но когда Алла подбежала, махнул рукой и закрыл капот. И чмокнул Аллу в щеку. Ясненько.
Понятно, что никакой постельный режим я соблюдать не собирался, а двинулся прямиком к корпусу, где уже собирались пионеры.