– Миха! Ты цел, Миха? Скажи хоть что-нибудь? – раздался пацанячий голос.
Я часто заморгал, фокусируя картинку. Ты кто будешь, голубчик? Надо мной буквально в полуметре нависла молодая лоснящаяся харя с детским румянцем на пухлых щеках. Глаза выпучены, как у лемура, под правым глазом расплылся лиловый фингал. А на шее – красный пионерский галстук. Толстый еще такой парнишка, аж пуговицы расходятся в районе пупка… так, стоп! Во-первых, какой я тебе Миха, к чертовой бабушке? Во-вторых, вообще какого лешего тут происходит? Я, кажись, помер, а если и не помер, то отключился из-за нехватки кислорода… или жирдяй – это привратник у входа в рай? Допустим, что я заслужил райскую жизнь, но почему в таком случае я сижу на пыльной земле, а сверху припекает вполне себе земное солнышко?
Рядом лежал кожаный мяч грязно-бежевого цвета, глаз невольно зацепился за необычную маркировку на нем. Штамповка на нем гласила: «мяч футбольный, Синьковская кожгалантерейная фабрика, ОСТ 62-42-75».
Рядом с мячом валялась раскрытая деревянная шахматная доска с потертыми клетками. Фигурки были разбросаны вразнобой по земле.
Вопросы закружились вереницей, ставя меня в тупик. Правда, особо не до подумать было, потому что толстяк вдруг схватил меня за грудки и принялся судорожно трясти.
– Вставай!
Ну и я недолго думая, на автомате влепил хулигану боковой в ухо.
БАМ!
А нечего руки распускать. Тело среагировало послушно, как будто не было на плечах почти семи десятков прожитых лет, щедро приправленных спортивными и бытовыми болячками! Удар получился плотным, но одновременно каким-то вялым, будто не ударил, а так, похлопал ладошкой по одному месту. Резкости не хватило. И силы. Вот и толстяк не упал, хотя даже в семьдесят в моих руках остался ещё, так сказать, динамит. На двоих таких пионеров точно хватило бы…
– Ты че, дурак? – обиженно выдал парень, его верхняя губа затряслась.
– Что происходит? – проговорил я и не узнал своего голоса.
– Тебя мячом припечатало. И ты такой, брык об землю! Я думал все… А ты ожил, фу-ух! И дерешься!..
Он попятился, схватившись за ухо. Блин, да он же ребенок совсем, лет тринадцать-четырнадцать – школьник, просто здоровенный вымахал, особенно в районе пояса. Одет он был в белую рубашку с коротким рукавом, синие шорты выше колена и белые гольфы. На ногах простенькие сандалии. Я разглядел на рубашке пионерский шеврон со звездочкой и тремя лепестками пламени на макушке. Вылитый пионер, образцовый, только пилотки не хватает.
Я вскочил и тотчас почувствовал легкое головокружение. Тянуло в районе правого виска. Чувство такое, будто мне этим самым кожаным мячом чуть голову не оторвали.
– Ты кто такой? – спросил я, но тут же запнулся.
Что еще за ломающийся голосок, как у Макара Гусева из «Приключений Электроника»? Свой голос я снова не узнал. Больше того, взгляд мой теперь упал за спину толстяка, где высился забор и ворота с невероятной надписью на щите:
«Пионерский лагерь „Искра“ КГРЭС номер 3 им. С.М. Кирова».
По левую сторону от щита на ограде застыл рисованный герб СССР, по правую – портрет Ленина. Ну и декорации…
Боковым зрением я видел, что всё происходит у небольшого пустыря, рядом с забором, в котором имелась дыра, достаточная, чтобы в нее пролезть.
Интересный Рай… Вот только в этом Раю вместо Адама и Евы ко мне от забора шла троица молодых, но крепко сбитых подростков явно хулиганской наружности. Ухмылочка дерзкая, и сквозь зубы умело сплевывают.
Мелькнула мысль, что вся эта детвора – не такая уж и мелкая, где-то на голову выше меня теперешнего. А вот я прям заметно уменьшился в размерах. Будто попал в чужое тело.
Явно обиженный толстяк, держась за ухо, схватил лежавший на земле велосипед. Я тотчас узнал «Урал» и поймал себя на мысли, что велосипед видится мне каким-то громоздким. Ну конечно – моя нынешняя оболочка не такая габаритная, как раньше.
– Ну все, Миха, нам теперь крышка… – толстяк неуклюже попытался оседлать велосипед, но из-за трясущихся от страха рук получалось скверно.
Он то и дело зыркал на приближающуюся троицу и облизывал губы.
– Куда собрался, а ну стой, Сеня! – крикнуло рыже-конопатое «чудо», выделяющееся из гоп-компании, явно вожак.
Пухлый, тем временем, вскарабкался на велосипед. Пускай едет, толку-то от него. С тремя у меня шансов справиться не очень много при нынешних моих вводных. И эти трое, к тому же, были не только высокие, но и, в отличие от толстяка, хорошо физически развитые. Спортивные. Конопатый, видимо главный из них, был широк в плечах. Второй имел бульдожью рожу, чуть побитую оспинами, и взгляд совсем не обремененный интеллектом. Еще и белобрысый. Третий высокий и худой, но не дистрофик, а жилистый.
Конопатый демонстративно размял шею и, переплетя пальцы, выгнул кисти ладонями вперед. Я за десяток метров услышал хруст костяшек, не предвещавший ничего хорошего. Они явно собирались отвалить мне звездюлей. С какого перепугу? Ну да ладно, потом разберемся о причинах и следствии. Что же, у меня для вас, парни, неутешительные новости. Вы не на того нарвались.
Я встал в боксерскую стойку, чем кстати вызвал неподдельное изумление на их лицах.
– Ребзя, он драться собрался! – загоготал Шпала.
– Ха-ха-ха!..
И все трое мигом набросились на меня. Но удовольствия «станцевать» нам не предоставили – со стороны ворот вдруг донесся крик.
– Вы что творите! Лев, а ну немедленно прекрати ребят обижать!
К нам торопилась здоровенная тетенька, по размерам готовая затмить даже толстяка на велосипеде. В спортивном костюме и со свистком, болтающимся в районе пышной груди. Рядом с ней семенил невзрачный мужичок с высоко натянутыми брюками, схваченными подтяжками, и с пышными усами, которыми он забавно шевелил.
Львом, судя по всему, звался заводила – конопатый. Если парочка его подельников остановилась, а толстяк Сеня вовсе струхнул, то Лев продолжил бежать на меня носорогом. Я встретил его с дальней руки, без замаха, прямым, попав в солнечное сплетение. Не челюсть же ломать – за такие дела с моей судимостью, пусть и погашенной, можно в колонию отправиться. Но удара вполне должно было хватить, чтобы усадить наглую рожу на пятую точку. Тем более, что этого он явно не ожидал, и секунду спустя, сидя на земле, принялся жадно хватать воздух. Глаза конопатый пучил теперь не хуже толстяка Сени.
Габаритная Женщина с большими грудями выросла между нами, сдув со лба упавшую прядь челки. Дружки Левы благополучно отошли подальше.
– Тамара Ипполитовна, Савелий Иннокентьевич, мы не при делах! – попытался отбрехаться шпала-блондин, корча невинную рожу. – Просто шахматисту мяч в голову попал! Через забор перелетел, мы за мячом полезли, а эти двое нарушителей тут! За территорией лагеря! В дырку пролезли, представляете?
– Я тебе дам «попал», Куропаткин! Случайно? Знаю я вашу компашку! – зарокотала гром-баба. – У нас по распорядку утренний туалет, а вы уже сыр-бор развели!
– Товарищи спортсмены, пройдите в лагерь, будьте так любезны, – подал голос усач, прежде внушительно прокашлявшись.
Выглядел Лева неважно, бледный как полотно и весь взмокший. Он тяжело поднялся и погрозил мне кулаком.
– Ну все, ты встрял, Карпов, блин… Урою, молись…
Он запнулся, схватил мяч и поочередно посмотрел на взрослых, но когда вернул взгляд на меня, глаза Левы говорили куда больше любых угроз.
– Ага, воротничок поправь, – я подмигнул ему, наконец опустив руки.
Глаза хулигана на секунду вспыхнули, но тут же погасли.
Троица потянулась к воротам. Это сюда они через дырку в заборе пролезли, а обратно – уже как положено.
Я не успел выдохнуть, как Тамара Ипполитовна подошла ко мне, взяла за плечи и, отстранившись на вытянутых руках, внимательно меня осмотрела, а потом обратилась к усатому.
– Савелий Иннокентьевич, проведите с хулиганами воспитательную беседу и сделайте замечание Виктору Палычу, в нашем лагере дети не должны обижать друг друга. Пусть оставляют всю злость в зале!
– Поговорю всенепременно, – буркнул себе в усы мужик, как будто нехотя. – Я сразу предупреждал, что нечего в лагерь велосипед брать, это чревато!
Он поглядывал на дырку в заборе, видимо, размышляя, что ее придется все-таки заделывать.
– Так, а вы… – Тамара поочередно посмотрела на меня и толстяка. – Если еще раз увижу, что вы через забор лазаете, то пеняйте сами на себя!
Во как… я спешно переваривал происходящее. Тамара Ипполитовна обернулась к толстяку, тот с такой силой вцепился в велосипед, что костяшки на кистях побелели.
– Шульц, с тобой-то все в порядке?
– Что с ним может быть, – снова пробурчал усач, вздохнув.
Очевидно, он считал всё происходящее абсолютно скучной и незначительной вознёй, но такой, от которой не отмахнёшься, как от наглого комара. Тамара Ипполитовна поднесла указательный палец к губам, призывая усача замолчать и спросила Сеню.
– Маме не побежишь жаловаться?
Толстяк замотал головой, хотя вид у него был, будто пацан вот-вот расплачется.
Интресно, кто его мама?
– Ну вот и хорошо, это взрослое решение, – как могло показаться, с облегчением заявила Тамара.
Затем она взяла меня за подбородок и внимательно осмотрела шишку у виска.
– Миша, сходи-ка ты в медчасть, голубчик, пусть тебя посмотрят. Но одна нога здесь, другая там, – Тамара посмотрела на наручные часы. – Через пятнадцать минут начнется линейка! Всем пионерам быть обязательно, сам понимаешь. А ты, Сеня, его проводи.
Усач и гром-баба ушли, я слышал, как Тамара начала отдавать Савелию распоряжения по починке забора. Тот только коротко пожимал плечами и повторял, что нечего было разрешать брать велосипед. Я проводил их взглядом таких же выпученных глаз, как у Левы после моего удара. Что-то пошло не так, я уже понял что…
Так, стоп!
Какой, к черту, пионерский лагерь? Я ведь на больничной койке лежал, при смерти. Или из-за асфиксии пошли галлюцинации? Ну либо это действительно рай… Но при чем здесь пионерлагерь?!
Я осмотрел себя. На мне был точно такой прикид, как у остальных: рубашка с коротким рукавом, шорты, пионерский галстук. Та же самая одежда, малость разве что испачкавшаяся.
Но самое главное! Я тоже был… пацаном! Самым обычным, с худыми коленками, невысокого роста. Ужасно захотелось посмотреть на свое отражение в зеркале.
Ощущения были непривычные. Как в бане хорошенько пропарился и всю дурь из организма выгнал. Там выходишь – и будто заново родился, так и здесь. Я чувствовал, что мое тело откликается здоровьем, ничего не ноет, не болит и не скрипит. Я оглядел собственные руки. Ни морщинки, кожа загорелая, под ногтями ободки грязи. Если это тело когда-то было не моим, то теперь оно самое что ни на есть мое!
Допустим, я в пионерском лагере, скорее всего, со спортивным уклоном (не зря нас назвали «товарищами спортсменами»). И у меня тело… пионера, подростка. Вводные более или менее понятны, хоть это и чересчур поразительно. Вот так смейся потом над буддистами, хорошо хоть не жуком-носорогом возродился… Почему именно жуком? Его, ползшего по ветке, накрыл ладонью толстяк. Поймав, засунул в спичечный коробок. На меня Сеня был явно обижен, за то, что я ему в ухо зарядил, но не воспользоваться шансом поймать насекомое – не мог. Помниться, такой жук всегда был предметом особого внимания ребят.
– Слышь, малой, ты извини, что я тебя по уху стукнул, а? Ну, попутал, – примирительно сказал я.
Я решил, что будет неплохо узнать от Сени чуточку больше подробностей нынешних реалий, а для начала нужно помириться.
Толстяк обернулся, пряча коробок в карман, и неуклюже переступил с ноги на ногу. Поскреб нос грязным ногтем и наконец выдал немного обиженно:
– Сам ты малой, Миш. И вообще, я еще шестьдесят второго года, а ты на три месяца меня младше. Понял?
Ага… Уже понятно – звать меня Мишей. Это гуд, не придется к новому имени привыкать. И год рождения путём нехитрых подсчётов дал понять время, в котором я оказался сейчас – середина семидесятых. СССР в самом расцвете. Огромный, величественный и непотопляемый… как «Титаник».
Толстяк смотрел на меня настороженно, и я вдруг четко понял, что меня окружают отнюдь не рослые подростки, просто мое новое тело было, так сказать, компактным. Средненьким таким. Скорее всего, роста во мне было метр шестьдесят, причём от силы. Толстяку я дышал если не в пупок, то куда-то в грудь.
– Да что-то не подумал, извини и за это тоже. Хошь? Я буду Малой, а ты Большой – идет? Пока не вырасту.
Логика была проста – если я каким-то макаром переместился в другое тело, причем в вполне себе уже взрослеющего паренька, то у того уже была своя жизнь, пусть и только начавшаяся. И если я начну не в тему вопросы задавать или нести бред, то так недолго белый билет схлопотать. А с толстяком мы, судя по всему, друзья. Потому он и обиделся, что я ему в ухо дал. Ну кто ж знал, предупреждать надо!
– Нехило тебя мячом припечатало… – он смотрел на мой висок, как будто и сам морщась от боли.
Я коснулся шишки пальцами и тут же отдернул руку. Шишак вон какой, не зря тянуло висок. Мячом так не могло, он мягкий. Наверное когда прилетело, я, то есть мой реципиент, упал и башкой припечатался о землю. Не зря Тамара послала в медпункт.
– Не помню, что случилось-то?
– Как что? я же говорил, тебе по скворечнику мячом прилетело, – захихикал толстяк. – Неужто не помнишь?
Получается, паренька, бывшего в этом теле до меня, тоже вырубило… и куда он теперь делся? И почему вместо него теперь я?
Ладно… Я не стал ломать голову, прикинусь, что просто не помню ни хрена. Бывают же всякие краткосрочные потери памяти после удара? Вот, будет мой случай.
– Сильно меня, похоже, приложили, – вздохнул я и осторожно добавил. – Ничегошеньки не помню. Год-то сейчас какой?
– Прикалываешься? – недоверчиво зыркнул толстяк, прищурившись. – Так-то семьдесят шестой на дворе. Хех! Нуты коры мочишь, Мих!
– Зуб даю, Сенька! Как у Жени Лукашина из «Иронии судьбы», память отшибло, – я намотал на ус дату, всё-таки правильно я сообразил, середина семидесятых.
Значит, у меня не только смена тела, но и времени. Здравствуйте, мои 70-е. Эх, вот бы еще в самого себя угодить, когда был молодой и дурной. Так бы и на Олимпиаду поехал, а зная, что Витьку доверять нельзя, с валютой бы в тюрягу не загремел. Но и такой новый шанс тоже неплох, правда? Лагерь, вроде, даже спортивный, сразу направление задано верно. Надеюсь, это все не глюки и я здесь подзадержусь… И не проснусь в палате или в морге. Хотя в морге не просыпаются.
Нет! Ну точно это никакой не сон. Такие детали невозможно выдумать. Говорят, во сне невозможно разглядеть собственные пальцы. А тут даже грязь под ноготками вижу. Как живую… И заусенцы погрызанные.
– Пить надо меньше! Надо меньше пить! – расплылся в улыбке Сеня, показывая свою кинематографическую осведомленность.
Я смекнул, что он парень добродушный, доверчивый и отходчивый. Кто он Мише? Товарищ? Друг?
– А чего это мы с тобой решили за территорией кататься? – я приподнял бровь и поморщился, в виске неприятно запекло.
На мимике надо пока экономить. Толстяк же отвел взгляд и пнул камушек. Зло так пнул, тема явно ему была неприятна.
– Так иначе они бы велик обратно забрали! Говорю тебе, Лева – дебил!
Ясно. Я, будто следователь, продолжил разматывать клубок, благо Сеня ничего не заподозрил.
– Это самое… – я наигранно поскреб башку. – Лева – это тот хмырь, который рыжий конопатый, убил дедушку лопатой? Самый здоровый из той троицы.
– Блин, мне бы вот так забыть, – мечтательно протянул Сеня и покосился на меня. – Может, тоже головой удариться?
– Ну это без меня. Если хочешь – бейся, только сам организовывай.
– Да шучу я… просто если ты Леву забыл, то быстро вспомнишь! – толстяк как-то невесело хохотнул и поник. – Он-то не забудет твою выходку. Сто пудов…
Еще яснее. Видимо, с Левой у нас сложились не самые хорошие отношения еще до сегодняшнего инцидента. Ну, буду иметь в виду при следующей встрече. Вообще похоже, что теперешний я не особо пользовался уважением среди сверстников. Ну, уважение – дело наживное, разберемся. Что я, себя среди юнцов не смогу поставить?
– Он тебе фингал повесил? – спросил я.
Брови у Сени сдвинулись домиком.
– Мих, а Мих, по чесноку только, ты придуриваешься? Ну как такие вещи можно забыть?! – он обходил меня по кругу, загребая за разговором сандалиями песок и камешки, и возмущённо пыхтел.
– Ничё не придуриваюсь! У меня эта… амнезия после удара. Частичная, слышь? Такое бывает, – заверил я.
– Э… амне… чего?
Сеня явно не знал этого слова, я отмахнулся. С этим, наверное, надо было до медпункта дотерпеть, а может, и вовсе промолчать. Впредь надо получше подбирать слова и вообще следить за языком. Не ругаться, например и поменьше умничать, а еще слов современных не говорить. Непросто будет сохранять образ юнца, когда ты считай что на пенсии и многое в жизни повидал и попробовал. Но придется справляться и получше вживаться в новую шкуру. Но черт побери! Она не такая уж и плохая. Ну хлипковат чуток, зато спина не ноет и астма не душит, дышу я ровно и свободно, а прыгучесть, как кузнечика. Ну, а мышцы, «мясо» и нарастить можно. Дело, так сказать, наживное. Но самое главное – все у меня впереди теперь. Уф… Пока даже не верится.
– Вообще-то, это они мне поставили фингал, когда вчера велосипед забрали! – с напором произнёс Сеня. – И ты сам предложил его сегодня выкрасть обратно и спрятать за забором!
Картинка окончательно собиралась в целое. У нас забрали велосипед, утром мы его собрались обратно отжать, только не вышло ничего. Велосипед наш, но нас спалили. Я кивнул. А Сеня в ответ громко фыркнул:
– Короче, все с тобой ясно, ты просто хочешь от тренировки увильнуть!
– По шахматам? – я скользнул взглядом по шахматной доске, так и оставшейся валяться на земле.
Сене она была до лампочки, значит, принадлежала мне. Надо бы собрать фигурки, а то непорядок. Я нагнулся и начал собирать в доску ферзей, слонов и пешек. Во как, я оказывается юный шахматист, понятно почему Карповым кличут.
– Каким шахматам, ну ты и кукуруза, царица полей! Шахматисты не ездят в спортивные лагеря, тебя к легкоатлетам приписали в отряд! Не знаю, как ты умудрился такое провернуть…
Шахмат в спортивных лагерях, сколько помню, действительно не бывало. Видимо, я поехал сюда по блату и оказался формально приписан к легкоатлетам.
– А… ты в каком отряде? – уточнил я.
Надеюсь, за это толстячок не разобидится на меня окончательно. Но выдвинуть каких-нибудь предположений я не смог по одной простой причине. Если посмотреть на Сеньку, напрашивается вывод, что он и спорт – это два противоположных берега. И его присутствие в спортивном лагере идет в разрез с логикой, если только здесь у них борьбы сумо нет.
– Ха! Ни в каком, конечно! Мне ваш спорт противопоказан. У меня вегетососудистая дистония! – гордо сообщил он, как будто гордясь заболеванием. Эти сложные слова он знал хорошо. – Просто у меня тут мамка работает. Поваром в столовке.
– Везет же людям, – присвистнул я.
– Точно. Захочу и скажу ей, чтобы в суп этих уродов положили лапки дохлых тараканов! Прикинь!
Я улыбнулся в ответ, а Сеня продолжил:
– Ладно, тебе сказали в медпункт идти, так ты лучше иди, а то потом достанется от Тамары Ипполитовны. Я поехал.
Пацан сел на велосипед. Дзинь-дзинь!
Это Сенька с довольной рожей нажал на звонок. В прошлой жизни, когда я сам пацаном ходил, у меня был точно такой же велик. Правда, на моем еще нарамная сумочка имелась. Надо будет взять у Сеньки погонять. Хотя мне под нынешние габариты больше подойдет «Школьник» какой-нибудь, ну или «Кама». Урал большеват, сидушка высоко, но можно под рамкой ездить.
– Все, контуженный, я погнал! Мне-то, в отличие от тебя, можно за лагерем гулять!
– А медпункт где искать, подскажешь? – спохватился я.
Но толстяк уже отъехал. Я пожал плечами и решил, что и сам не потеряюсь.