– Где-то я это уже видел… – Царь Салтан задумчиво пнул носком сапога разбитое корыто под стеной избушки.
Избушка была мала и почти вросла в землю, но на совершенно пустом, плоском морском берегу отец и сын заметили ее издалека. У воды лежала лодка, такая же маленькая и ветхая, на сушилках из жердей дрожали под ветром чиненые сети.
– Что? Избушка? – Гвидон подошел к нему и остановился, уперев руки в бока. – А черт водяной ее знает, была она здесь или нет. Могла и быть. Тут много разного народу жило…
Он испустил глубокий вздох. Будет о чем вздыхать, если ты засыпаешь рядом с молодой женой, на пуховой перине, в белокаменных палатах посреди большого богатого города, а просыпаешься на голом острове, пустом, словно блюдо из-под съеденного до крошки свадебного каравая. Ничего, кроме старого дуба на прибрежном холме.
– Такого бедного жилья не припомню, у меня все в хороших каменных домах жили, – не без самодовольства добавил Гвидон и еще раз вздохнул.
– Я про корыто. – Салтан кивнул на посудину с изогнутой полумесяцем трещиной через все дно, похожей на издевательскую ухмылку. – Как у нас с тобой – вчера было все, а сегодня ничего.
Гвидон скривился, потом сказал, уже не в первый раз:
– Может, нам это все снится?
– О, гляди! – с тревожной радостью перебил его отец. – Вон хозяин. Бог помочь, старче!
Из-за угла избушки показался старик с белой бородой ниже колен. Ветер с моря задул сильнее, борода заколебалась, будто морская пена. Салтан моргнул: зарябило в глазах, показалось, что сама фигура старика пошла рябью.
Завидев гостей, старик остановился и опустил наземь деревянное ведерко с рыбой, тоже не новое. Гвидон метнул заинтересованный взгляд – кто там плещет хвостом? Было уже за полдень, от вчерашнего пира горой осталась только головная боль, живот подводило, а поварня со всеми припасами исчезла заодно с палатами и городом. Хоть заново шнурок с креста нательного снимай и делай новый лук – да только дичины не видно, одни чайки орут, издеваются.
– И вам, добры молодцы!
Старик поклонился, потом выпрямился и оглядел царя и князя. Перед ним стояли два красивых молодца, оба лет двадцати, одного роста. Трудно было угадать в них отца и сына – не только из-за того чуда, что они на вид одних лет. Требовалось приглядеться, чтобы увидеть сходство в чертах продолговатых, высоколобых лиц. Салтан, с темными волосами и такой же бородкой, имел чуть более крупные черты, а смуглая кожа, угольные блестящие брови и разрез темно-карих глаз намекал на предков-степняков. Яркие губы были сложены так, словно в них всегда таилась легкая уверенная улыбка, под падающими на широкие плечи чуть волнистыми волосами блестела золотая серьга в левом ухе. Гвидон же рядом с ним был словно день подле ночи: белолицый, с более тонкими миловидными чертами и слегка курносым носом, с шелковистыми светло-русыми волосами. Особенно притягивали взгляд яркие синие глаза под бровями чуть темнее волос – наследство матери-царицы. От этих ее глаз Салтан, восемнадцатилетний жених, лишился рассудка в тот темный святочный вечер, когда подслушал у оконца разговор между тремя сестрами. Только взглянул в синие, словно зимние звезды, глаза Елены Диевны, младшей, и решил: только она царицей моей будет и никто другой! И плевать, что в Святки не венчают. Уломать патриарха было трудно, но Салтан оказался упрямее: пригрозил вокруг дуба старого обвенчаться, если будут ему препоны чинить.
И когда он, только вчера, впервые увидел лицо своего сына, эти же синие глаза поразили его заново. Неведома зверушка, ему говорили! А оказался рослый парень, ловкий охотник и меткий стрелок, красотой похожий на мать, на вид – ровесник собственного отца…
– Помоги нам, дедушка! – первым заговорил Гвидон. Все-таки он был здесь хозяином, а отец – гостем, ему и разбираться, что за злое чудо оставило их на пустом берегу. – Здесь вчера целый город был, а нынче нет ничего, один дуб да твоя избушка. Ты царевну Кикниду не видел? Жену мою?
– Как же ты уцелел, старинушка? – добавил Салтан. – Видно, крепко твоя изба к земле пристроена, раз все унесло, а ее нет.
– Истину молвишь, Салтан. – Старик засмеялся, показывая на удивление крепкие белые зубы без единого промежутка. – Прочно моя избешка стоит… да только не на берегу, а на самом дне морском, а там внизу ничья иная сила не сильна, кроме моей.
– Это как? – не понял Гвидон. – Вот же она…
Да неужели и мы сами – на дне морском, мелькнула жуткая мысль. Ничему бы он уже не удивился после этаких злых чудес.
– Ты меня знаешь, старче? – Салтан насторожился. – Ты разве… из моего царства?
– Я-то из другого царства, – усмехнулся старик. – Не узнал ты меня, Салтанушка… Да и не мудрено.
Старик распрямил согнутую спину… и снова зарябило в глазах. Старик выпрямлялся и выпрямлялся, делался все выше и выше… больше и больше… И вот он уже и не старик вовсе, а некто… Великан нечеловеческой красоты и мощи.
Перед отцом и сыном оказался мужчина втрое выше человеческого роста. Да куда там втрое – чем дольше они на него смотрели, пытаясь понять, что видят, тем огромнее он казался. От прежнего старца осталась только длинная белая борода и такие же белые длинные волосы – они буйно вились по ветру, который из них самих же и рождался. Могучее сложение, широченная грудь, мощные мышцы плеч и рук, не прикрытые никакой одеждой. Кожа его была голубовато-серого цвета, в бороде и волосах запутались ракушки и трава морская. Шею и грудь обвивало множество перепутанных золотых цепей разной толщины и рисунка. Иссиня-черные глаза под белыми бровями так сверкали, что Салтан и Гвидон разом опустили головы, не в силах смотреть великану в лицо.
И вот тут заметили главное его отличие от людей. На животе голубовато-серая кожа переходила в синевато-серую чешую, отливавшую золотом, а вместо ног великан стоял на мощном змеином хвосте, толщиной с хорошее дерево. Конец хвоста уходил в мелкие морские волны и там шевелился, производя брызги и волнение.
– Ну а теперь узнаешь меня, Салтанушка? – проговорил великан, и в низком голосе его ревели волны, растревоженные ветрами бури.
– П-понтарх… – выдохнул потрясенный Салтан.
– Признал! – ухмыльнулся Царь Морской.
Порыв ветра от его дыхания сбил у Гвидона с головы щегольскую его шапку-кораблик, но тот даже не заметил, вытаращенными глазами рассматривая владыку синего моря.
– Да как же тебя, владыка морской, забыть можно! – вырвалось у Салтана.
…Три года назад юный царь охотился в бору прибрежном и погнал редкостную дичь – белого оленя. Мчался за ним, не разбирая дороги. Давно стих позади лай собак и звуки охотничьих рожков, ни у кого из свиты не нашлось такого коня, чтобы угнался за царским, но Салтан и не заметил, что остался с чудным зверем один на один. Несколько раз пускал он стрелы прямо с седла, но ветки сбивали их полет. И вот впереди открылось море синее. Белой молнией промчавшись по песку меж сосен, олень бросился с обрыва в волны – Салтан едва успел отвернуть коня, чтобы не слететь вслед за ним.
«Эх, незадача! – задыхаясь после скачки, вымолвил он. И закричал: – Ну так пусть берет тебя сам Царь Морской!»
И вдруг… Вдали над синей гладью взмыла огромная волна, а когда опала, Салтан увидел великана с голубовато-серой кожей, с золотыми цепями на мощной груди, с вьющимися по ветру белыми волосами.
«За дар благодарю! – прогремел над морем голос, схожий с ревом бури. – Много коней разных в моих угодьях, а рогатого коня впервые вижу! Услуги не забуду тебе, царь Салтан! Будет случай – отплачу».
Подтверждая его слова, прыгали меж волн морские кони – покрытые серебристой чешуей, словно рыбы, с длинным плавником вместо гривы, с перепончатыми лапами вместо передних копыт, с длинным хвостом вместо задних ног. И были они перед господином своим малы, словно мыши.
Морской Царь откинулся назад своим исполинским телом – и пропал, только брызги взлетели к небесам. Мелькнул в волнах хвост последнего из морских коней, и море синее снова сделалось гладким. Салтан поворотил коня и поехал назад в бор искать своих ловцов – и сам не уверенный, что не ветер морской сыграл с ним шутку…
И вот привелось им снова встретиться – наутро после пира в тот день, когда Салтан обрел сына, а сын потерял всю свою державу, сам не зная как.
– Я-то тебя тоже не забывал, – пророкотал Понтарх. – Помогал чем мог. Позвал сынок твой на помощь из той бочки – я дочерей послал, чтобы бочку на остров вынесли. Город ему подарил, чтобы было где жить и чем править – царский сын все же, негоже ему без владений. О чем просили меня – все давал вам, даже сыновей своих посылал в дозор, да…
Понтарх не договорил – глубоко вдохнул, широкая грудь раздулась, словно парус большого корабля, ветер заревел сильнее, злее.
– Обманули меня… – с глухой яростью продолжал он. – Провели! Я тебе, Гвидон Салтанович, город большой и все чудеса его дарил по первой твоей просьбе – отцу твоему отдаривался. А видишь, иные нашлись для того добра хозяева. Хитростью тебя заставляли тех чудес желать, а меня дарить. Да не тому мой дар пришелся, кому назначался.
– Какие хозяева? – Мало что понимая, Гвидон сделал пару шагов к Понтарху. От мощного встречного ветра его шатало. – Где мой город? Где жена моя, царевна Кикнида? Ты знаешь? Ответь! Она – твоя дочь, да? Коли те витязи морские были твои сыновья…
– Витязи – сыновья. А Кикнида-Лебедь мне не дочь. – Понтарх покачал головой, из его белой гривы посыпались дождем соленые капли, заскакала бешено по песку мелкая живая рыбешка. – Иные у нее родители. Где она теперь, где витает, – мать ее ведает, не я. Одно знаю: где она, там и город твой. Она моих даров просила – она им и госпожа теперь. В разлуке вашей не вини меня – не того я желал.
– Кто ее мать? Где она?
– Дорогу укажу. Возвращайся, Салтан, к кораблю своему. Пришлю тебе провожатых. А там, где живет Медоуса-Стражница, уж моей власти нет, там ничем не помогу тебе. Бывай здоров!
Не успел Салтан ответить, как великан исчез – лишь взметнулась на том месте, где он стоял, огромная волна, обрушилась на берег и на двоих мужчин перед избушкой. Оба зажмурились, согнулись, принимая на головы и спины поток соленой воды, не слыша ничего, кроме грохота волн. А когда открыли глаза, мокрыми ладонями стирая с лиц морскую воду, на берегу было совершенно пусто. Огромная волна катилась от берега в синюю даль, а избушки больше не было. Исчезли и сети, и сушилки из жердей, и лодка, и даже разбитое корыто. Языки волн начисто слизали с песка следы своего могучего владыки.
Проморгавшись и проводив глазами волну, что стремительно таяла вдали, Салтан огляделся. И увидел: кое-что все же осталось. Деревянное ведерко стояло там, где его поставили, и в нем кишмя кишела серебряными, радужными спинками свежая морская рыба.
– Гляди, Гвидоша! – окликнул Салтан. – С голоду не помрем. Спасибо тебе, Понтаааарх! – во всю мочь закричал он в море, приставив ладони ко рту.
Где-то в дали взметнулась ввысь волна – словно махнула исполинская рука.