– Входи, Мона, – сказал Хед и похлопал по стоявшему рядом с ним креслу. Одетая в платье из двенадцати первоклассных почтовых марок, она выглядела обольстительно. Красивая женщина, подумал Хед. Жаль, что сын у нее такой обормот.
– Ты, конечно, знаешь, зачем я пришла? – Она попыталась изобразить улыбку.
Хед пожал плечами, покачал головой.
– Понятия не имею. – Он откинулся на спинку кресла, сцепил на затылке руки и начал насвистывать.
Мона поерзала в кресле.
– Из-за зверушки Боба. Понимаешь, я вообще-то не имела права ставить ее на кон, потому что, строго говоря, Экк мне не принадлежал.
Лицо Хеда решительно ничего не выразило.
– Боюсь, мне придется занести это в графу «Тут Ваша Проблема, Не Моя». – Бездонные глаза его сузились. – Ставка есть ставка, Мона. А кроме того, мне так не терпится попробовать самую вкусную в девяти тысячах галактик дичь.
– О, это! – Мона с нервической шаловливостью тряхнула головой. – Ха-ха-ха-ха! Я всего лишь повторила то, что слышала. Ты же знаешь, что такое слухи, праздная болтовня, в которой едва ли найдется крупица истины.
В горле Хеда возник и стал нарастать, точно при сходе лавины, некий звук. Лицо его исказилось, произносимые им слова взрывались в окружавшем Мону воздухе, а сам он был везде и нигде, внутри ее и снаружи.
– Искренне надеюсь, ради твоего же блага, – прогромыхал он, – что это не окажется пустым слухом.
Мона задохнулась.
– А иначе я могу найти себе и другое пропитание.
Последние слова потонули в стене звуков.
Мона отшатнулась, стараясь не завопить, ее руки и ноги стали тяжелыми, как покойники, издаваемые Хедом звуки проглотили ее – и переварили.
– Как прошло? – спросил ждавший ее дома Боб.
– Чудесно, дорогуша, просто замечательно.
Мона бледно улыбнулась.
Боб посмурнел.
– Врешь.
Она прижала ладонь ко лбу.
– Разумеется, нет, дорогой.
– Я тебе не верю. Но, полагаю, мы скоро узнаем правду.
Лицо Моны стало каким-то вороватым.
– Боб, дорогой.
– Да?
– Ты не хотел бы оказать мне совсем маленькую, крошечную такую услугу?
– Нет.
Она вздохнула.
– Я насчет того, что с радостью раздобуду тебе десяток новых зверушек, ты только согласись забыть об этой.
Боб топнул ногой:
– Нет! Ты хотя бы раз подумала о моих чувствах? Проиграть моего зверька в карты, это так на тебя похоже. Ты вечно делаешь только то, что тебе нравится, лезешь куда не просят, хватаешь мои вещи, проигрываешь моего Экка в какой-то паршивый покер, а обо мне и не думаешь. Ну так вот, я не хочу десятка других зверьков, я хочу моего…
Мона не слушала. Конечно, ставка есть ставка, думала она. И о моей репутации тоже стоит подумать. Не говоря уж о безопасности. Особенно о безопасности. Потому что она боялась Имото Хеда, у которого также имелась репутация, – когда дело шло о неоплаченных долгах, он проявлял жестокость поистине творческую. Люди исчезали, оставляя после себя только крайне долгие, крайне пронзительные вопли. Мона хорошо понимала, что вечность может стать очень утомительной, если проводить ее в постоянно ускоряющейся агонии.
И право же. Так ли уж много он значит, этот самый Экк? Что касается Боба, не значит ничего. Да и сама она чувствовала, что исчезновение Экка не опечалит никого – кроме других Экков, а их больше нет, ни единого. Задачка решена!
Ладно, хватит уже томиться угрызениями совести. Если Хеду охота съесть последнего из Экков, будем считать это его прерогативой.
А Боб уже кричал:
– И сейчас ТО ЖЕ САМОЕ! Ты меня даже не слушаешь! Что же ты за мать?
Моне оставалось надеяться лишь на то, что Экк не будет жилистым и горьким. Ей здорово не повезет, если именно у этого Экка окажется худшее во всех девяти тысячах галактик мясо.
Она подняла взгляд на сына:
– Прости, дорогуша, ты что-то говорил?
Ответ Боба мы воспроизводить, пожалуй, не станем.