– Первая, третья и четвёртая палаты, н-на ужин! Жрать, долбоёбы! Жрите, суки, давитесь! – закричал Палыч. Пока заведующий нюхал говно, медбрат уже успел накатить.
Больные послушно побрели в столовую. Сначала зовут палаты с наименьшим количеством коек – в первой, третьей и четвёртой их по восемь – потом уже остальные палаты, в которых по двадцать мест.
– Паша, ну просила же тебя не пить хотя бы сегодня! – на удивление тихо проговорила Жанна Ивановна. – Вот-вот главврач придёт на ремонт посмотреть.
– Да я же только опохме… – начал Палыч, но…
*буээээээ!*
На полу возле входа в столовую образовывается лужа оранжевой рвоты. Кому-то из больных обрызгало ноги.
– ТАК, А НУ ВСЕМ СТОЯТЬ! БУКА! ГДЕ БУКА, МАТЬ ЕГО? А НУ БЫСТРО БЕРИ ШВАБРУ И УБИРАЙ! ПАША, УЙДИ С ГЛАЗ ДОЛОЙ И НЕ ПОКАЗЫВАЙСЯ НА ГЛАЗА НИКОМУ, А ТО ПРЕМИИ ОБОИХ ЛИШАТ ИЛИ ВООБЩЕ УВОЛЯТ! – Жаба всё же повысила голос. – ВТОРАЯ И ПЯТАЯ ПАЛАТЫ, НА УЖИН!
Палыч пошёл блевать в туалет. Бука, местный грязнорабочий и по совместительству главная путана отделения, послушно убирал лужу вонючей рвоты.
Тем временем люди уже приступали к трапезе. Накрывала на стол тётя Рая. На ужин была вонючая перловая каша с редкими кусочками говядины.
– А почему мяса так мало? – спросил один тихоня из пятой палаты.
– А ты не видишь, кто на столовой работает? – ухмыльнулся Фархад. – твоё мясо ушло в фонд африканских горнолыжников!
– Поговорите мне, поговорите! – разозлилась тётя Рая.
– Да ладно, Раиса, мы же оба знаем, как твой муж по-тихому на велосипеде за вёдрами приезжает! – засмеялся Фара. – Мы с Лысым в субботу лично видели, как ты казённые харчи выносишь…
Рая побледнела – она не знала, что за ней тогда наблюдали.
– ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ?! – У неё сорвался голос. Она заметалась туда-сюда, незаметно отодвинув подальше под стол ведро с оставшимся казённым мясом. – ОЙ, КАКОЙ БЕССОВЕСТНЫЙ, В ЧЁМ МЕНЯ ОБВИНИЛ! Сколько дают, столько и накладываю! Ой-ой-ой! Сердцу плохо! Жанночка, у тебя есть корвалол?
По столовой проходили негромкие смешки. В истинности слов Фарика никто не усомнился ни на секунду.
На самом деле на питание одного человека в день государством выделялось около пятисот рублей. Половина пилилась ещё до того, как продукты будут отправлены, ещё часть – на пищеблоке; до столовой доходило максимум сто. И из этой сотни предприимчивая тётя Рая щедро откладывала себе половину. В основном мясо, сыр и хлеб.
– Рая, главврач заходит! – тихо сказала вдруг Жаба.
И тут с сердцем у толстой тёти Раисы всё вдруг стало хорошо. Под шумок она схватила ведро с мясом и спрятала глубоко-глубоко в раздатку – туда, где никто не увидит.
Зашёл главврач. В столовой наступила гробовая тишина. Неловкое такое молчание. И его нарушил Фарик:
– Лунтик, что ты делаешь за сигарету?
– Нюхаю писюн! – отвечает безотказный Лунтик.
Дикий гвалт и смех. Жаба Ивановна заорала бы, как цербер, но при главвраче не получится.
– Что-что, мы не расслышали? – повторяет Фара.
– Нюхаю писюн! – такой же весёлой интонацией отвечает Лунтик.
Вся столовая умирает со смеху. Врач молча стоит у входа в столовую. Жаба Ивановна мечтает провалиться сквозь землю.
– А за две сигареты? – спрашивает Стасик.
– Два раза нюхаю писюн! Ну или нюхаю два писюна. – с улыбкой отвечает Лунтик.
– А за пачку?
Главврач, не сказав ни слова, удаляется под аккомпанемент блюющего в туалете Пал Палыча. Вечером он напишет рапорт о произошедшем. Утром рапорт прочтёт Игорь Николаевич, наорёт на смену во время планёрки, пригрозит лишением премии, но этим всё и ограничится.
Планёрки гораздо больше боялась тётя Рая – Мышкин её уже несколько раз отчитывал за воровство продуктов. Но в этот раз всё обошлось, и она, перекрестившись, пообещала себе в следующий раз воровать осторожнее.