Этим, как и любым другим ранним утром в роскошных покоях было промозгло и сыро. Ойтеш ёжился у себя в постели, думая о том, как изумительно было бы и дальше в ней оставаться. И пусть это бесноватое дурачьё само правит, коли угодно, только бы от него отделались.
Всё утро его мучила жажда, но встать с кровати для него оказалось не так-то просто. Усеянное бархатными подушками, кружевными одеялами и покрывальцами ложе не хотело отпускать единственную персону, которой позволительно в них нежиться. Ойтеш расстегнул ночную рубашку, расшитую белыми шёлковыми полосками, возможно, слишком уж вычурную. В ней он выглядел довольно нелепо, что, между тем, нисколько не тревожило его. Ойтеш с удовольствием почёсывал затёкший за ночь упитанный живот и не беспокоился ни о чём, разве что о несвоевременном пробуждении. Ему хотелось запереться в своей любимой спальне навечно и не впускать внутрь даже слабые рассветные лучи, но и у него имелись свои обязанности, хоть и весьма мелочные, как он сам о них думал.
Нацепив первое, что попалось на глаза, а именно пёстрый шерстяной халат, Ойтеш даже не посмотрелся в зеркало. Его раскрасневшееся лицо вызывало у него не самые приятные чувства. Зеркало было слегка отвёрнуто от кровати, и только оттуда Ойтеш и смотрел в него. Так ему думалось, что плохо освещённое помещение успокаивающе пустует. Зеркало будто оберегало Ойтеша от собственного ненавистного ему отражения.
Капризные волосы никак не желали укладываться, как бы Ойтеш ни причёсывал их. Вконец отчаявшись, он попробовал пристыдить их.
– Послушайте, множественные господа, – укоризненно проговорил он. – Причешетесь вы или нет? Кто же разговаривает с волосами? Не будь хотя бы безумцем…
Ойтеш раздосадовано скривился. По обыкновению, скомканным прядям будто нарочно вздумалось показать все изъяны его пухловатой рожицы. Он и без того был весьма плюгавеньким и низкорослым мужчиной, что не добавляло ему обаяния, а тут ещё эти проклятые волосы. Ему хотелось выглядеть хотя бы прилично, не говоря уже о том, чтобы выглядеть привлекательно.
Покончив с тщетными попытками привести себя в порядок, Ойтеш отпер дверь спальни. Возле неё стояли двое высоких стражников, и он ощутил их презрительные взгляды, когда шёл по коридору к лестнице – они сопровождали его, оставаясь на почтительном расстоянии.
На первом этаже Королевского особняка располагался роскошнейший холл, и сегодня там было как никогда много народа. Они толпились, толкались и наперебой выкрикивали что-то, чего Ойтеш не слышал, но догадывался, что причиной их недовольства является именно его персона.
Представ перед толпой, он громко попросил тишины. Все нехотя умолкли.
Настал ещё один день "королевских выслушиваний", как их про себя называл Ойтеш. Жители требовали, просили, молили и сетовали, а он слушал. Он неуклюже мялся перед ними, стараясь втолковать, что не в его возможности сделать их счастливыми. Так происходило каждую неделю уже в течение нескольких месяцев с того дня, как король Ойай исчез неизвестно куда. Никто так и не захотел занять его место. Народ будто устраивала подобная неразбериха и сумятица, хотя они всё равно считали обязательным высказывать Ойтешу, что их заела нужда, да и знатные господа и вельможи не любили попросту наслаждаться своим положением дольше отведённого времени, которое они сами почему-то и назначали. "Повсюду разруха, ваша ясность", – кричали одни. "Где нам взять еду, если ваши богатеи всё поели, ваша ясность?" – вторили им другие. А его ясность господин Ойтеш не хотел всё это слушать, он хотел только одного – запереться у себя в спальне, залезть под одеяла и не вылезать оттуда, пока все их растреклятые просьбы не затихнут.
Пропавший король приходился ему ни много ни мало родным дядей, потому его исчезновение подкосило Ойтеша, несомненно, больше всех остальных. Вдобавок королевскому племяннику сделалось необходимым замещать правителя, вернётся ли который, никого не волновало. Никого, кроме Ойтеша. Все обращались к нему: "Ваша ясность, ваша ясность", хотя что означало это обращение, ни Ойтешу и никому другому не было ясно. Его ясность пытался делать хоть что-то для поддержания порядка в Таргерте, но у него это плохо получалось, тем более что он не выходил за пределы поместья, в котором жила королевская чета.
"Дядюшка бы такого не допустил, – рассуждал про себя Ойтеш, окидывая взглядом переполненный взволнованный холл. – При нём эти бестолочи не осмелились бы вломиться в Королевский особняк в такую рань. А стража? Куда они смотрят, эти проклятые стражники? Им будто всё равно. Вдруг этим простолюдинам вздумается разорвать меня на кусочки, так и не защитит никто бедного Ойтеша. Сдаётся мне, стража ещё и порадуется необдуманному поступку этих дурней. Или обдуманному?.."
– А вот и почтенный и достопочтенный его ясность собственной персоной, – перед Ойтешем из ниоткуда появился Тьюкс, почти что беспрестанно смеющийся молодой мужчина, и по своему обыкновению захохотал.
– Господин Ойтеш, – напомнил его ясность, слегка обидевшись.
– Да, да, ваша ясность. Ну и дурноваты же вы сегодня. Неужели поднялись с утра пораньше, дабы королевством воротить? А оно-то не спит, не храпит, а вы спите так долго, так долго.
Самое роскошное облачение наиболее вульгарной из придворных дам не было и вполовину столь же заметным, как яркий халат Ойтеша.
– А вы вырядились так, будто хотите есть с королём из одной миски, ваша ясность! – не унимался Тьюкс.
– Ваша ясность, да вы же совсем не слушаете нас! – донеслось из толпы.
– Да его ясности плевать на нас, мы слишком скучны для него!
– Ваша ясность, а наряд ваш, хочу заметить, весьма непрост. Ну и королевский же у вас видок! Вам бы только корону, ваша ясность, – Тьюкс изнемогал от смеха. – Подать корону королю Ойтешу!
– Ах, он корону захотел? – выкрикнула какая-то женщина с корзиной, она стояла достаточно близко, чтобы Ойтеш её услышал. – А еды нам кто-нибудь пожалует? Моя корзина пуста, наполните её вашим враньём, ваша ясность!
– Гнать его отсюда и дело с концом! – рявкнул кто-то. – До наших бед и горестей ему дела нет, он вон как отъелся, пока мы голодаем!
– Мы не хотим жить рядом с этими выродками!
После этих слов все притихли, только Тьюкс не перестал ухмыляться. Ойтеш, наконец, очнулся. Все уставились на него, нетерпеливо затаив дыхание, ожидая, что же он скажет на это. А Это было совсем другое дело.
– О чём это вы толкуете? – спросил Ойтеш. Из толпы вышел пожилой мужчина безобидного вида и приблизился к Ойтешу. Стражники не сочли нужным преградить ему путь.
– Ваша ясность, – сказал он, и Ойтеш впервые услышал учтивость в этих словах. – Вы, верно, не знаете…
– Разумеется, не знает! – перебила женщина с корзиной. – Откуда ему знать?
Пожилой мужчина медленно повернулся и так впился в неё глазами, что она стыдливо сморщилась.
– Ваша ясность, я говорю о выродках, – продолжил он. – Об этих омерзительных тварях, что поселились среди нас.
– Да, я что-то такое слышал, – замялся Ойтеш. – Но чем же они вам так неугодны?
– Ваша ясность, это проклятые создания. Им не место здесь, эту скверну нужно искоренить. Не удивлюсь, если именно она и является первопричиной всех бед, что заставляют нас молиться Неизвестным богам со всем усердием, на которое мы способны.
– Поэтому у нас и нет короля! – крикнул кто-то.
– Ведь кто захочет встать во главе выродочьего королевства?
Раздались одобрительные возгласы. Вечно весёлая физиономия Тьюкса искривилась.
– Позвольте, но я даже не король, – нервно улыбнулся Ойтеш. – Я не вправе распоряжаться судьбой других.
– Ваша ясность, я и не прошу вас распоряжаться.
– О чём же вы тогда просите?
– Я прошу лишь об услуге королевству и его подданным, которые будут превозносить вас, если ваша ясность откликнется на их страдания.
– Как твоё имя?
– Гегес, ваша ясность.
День близился к концу. Уставший от собственного возмущения народ понемногу разошёлся по домам, но у Ойтеша ещё было над чем подумать. В королевских апартаментах было тепло и душно, наверное, даже слишком, потому Ойтеш думал не о предстоящем утомительном разговоре, а о том, как бы поскорее взобраться на прохладную постель. Он устроился в дядином кресле поудобнее и незаинтересованно слушал то, о чём Гегес выразил намерение рассказать исключительно наедине, настояв на личной аудиенции. Впрочем, Ойтеш был не из тех, с кем непозволительно на чём-либо настаивать.
– Ваша ясность, – тревожно сказал Гегес. – Как я уже говорил, выродки заполонили Таргерт. Недавно мне довелось отлучиться к дальним родственникам, и в пути я замечал эту нечисть на каждом тракте, в каждой небольшой деревушке. Они вторгаются туда, где люди не способны отказать в пристанище в силу того, что сами находятся в том же положении, а может, и ввиду опасений. Ясно только одно – выродки скоро вытеснят нас из наших же домов. Я слышу ропот среди горожан, ваша ясность. Если бы и вы захаживали в местные трактиры, на постоялые дворы или просто настороженно слушали бы, что говорит тот или иной житель, вы бы сами удостоверились в моих словах.
– Послушай, Гегес, – Ойтеш безучастно вздохнул. – Не надеешься же ты, что это я разгоню этих выродков? Я всего лишь временный заместитель моего дядюшки, короля Ойая. Это он был вашим правителем, мне же это всё несвойственно. Мне остаётся лишь уповать на то, что он в скором времени возвратится. Я ничего не смыслю в правлении и к тому же ничего не смыслю в выродках.
– К этому я и веду, ваша ясность. В вашей власти как королевского заместителя, его ясности почтенного и достопочтенного господина Ойтеша, пустить часть средств, что вы тратите на бесплодное задабривание вечно разгневанного народа, на то, чтобы избавиться от отвратных существ. Вы раздаёте крупицы, когда одним указом могли бы возвыситься в глазах ваших подданных. Ваших подданных, ваша ясность, ведь в отсутствие короля именно вы являетесь наиболее уважаемым человеком в королевстве.
Ойтеш, несомненно, понимал, что это вовсе не так, и что эти слова привели бы в радостное исступление Тьюкса, но всё равно важно хмыкнул. Ему понравилось, что хоть кто-то в этом неблагодарном Таргерте способен выказывать его персоне должный трепет.
– Хорошо, и как же ты намереваешься избавиться от выродков? – с любопытством спросил он.
– Не я буду избавляться, ваша ясность, – Гегес загадочно улыбнулся.
– Кто же тогда? У стражи есть обязанности и поважнее, Ксо нуждается в защите.
– Нет-нет, ваша ясность. Это вовсе не обязательно. Я слышал как-то об одних людях…
– Каких людях? – нетерпеливо перебил Ойтеш. Немудрено, что его давно угасший во всех отношениях разум взбудоражился.
– Людях в молочно-белых одеждах, ваша ясность, – закончил Гегес, вежливо не обратив внимания на излишнюю поспешность королевского заместителя.
– Белых?
– Да, ваша ясность, молочно-белых.
– Не забыл ли ты, что указом моего скоропостижно пропавшего дядюшки, твоего короля Ойая, белый цвет был запрещён в нашем королевстве? Уж не знаю, что послужило тому причиной, но уверяю тебя, мой дядя никогда не действовал необдуманно.
– О нет, ваша ясность, я ни в коем случае не подвергаю сомнениям указания вашего многоуважаемого дяди, короля Ойая. Но наше неспокойное время требует повышенной, скажем, заботы.
– Люди в белом, – повторил Ойтеш недовольно. – Раз ты слышал о них, значит, они существовали уже, когда мой, как ты верно подметил, многоуважаемый дядюшка Ойай издал указ о запрете белого цвета. А людей, что ослушиваются королевских указов, можно назвать только разбойниками или, и того хуже, грабителями и головорезами. Не хочешь же ты, чтобы я, как ты верно подметил, его ясность, обращался за помощью к таким людям? Они заслуживают наказания, и уж никак не королевской милости.
– Ваша ясность, я ручаюсь, что эти люди не хотят зла королевству, а тем более его жителям. Думаю, у них были особенные причины для того, чтобы ослушаться указа вашего дядюшки. Вы как человек многогранного ума, это сразу видно, наверняка и сами это понимаете. Эти люди, как мне помнится, называют себя вайчерами.
– Ну, если это пойдёт на благо народа… – задумался Ойтеш.
– Несомненно, ваша ясность.
– И если они не потребуют непозволительно огромную плату за свои труды…
– Не потребуют, ваша ясность.
– Что ж, хорошо, – Ойтеш хлопнул в ладоши. Он уже чрезвычайно устал от этого разговора и хотел побыстрее закончить его.
– Превосходно, ваша ясность. Ваши слова достойны королевского заместителя.
В следующий момент за дверью раздался какой-то шорох. Гегес вскочил с места, будто только и ждал этого, и распахнул дверь, но там никого не оказалось. Лишь глупая песенка Тьюкса разносилась по коридору. Тот частенько не спал ночью, играясь сам с собой, как бродячий котёнок, и к этому все давно привыкли. Гегес надменно фыркнул и затворил дверь, а Тьюкс начал насвистывать что-то, но этого он уже не слышал.