Он любил смотреть.
Откидывался в подушки дивана, здоровой рукой закуривал сигарету, глубоко затягивался и выпускал из ноздрей белые облака дыма. Его вторая мёртвая рука неподвижно лежала рядом и была похожа на пластиковый протез. Тут же стоял низкий цилиндрический стеклянный стакан, на 2/3 наполненный его любимым коньяком.
По дому он всегда ходил голым и лишь изредка накидывал шёлковый халат или костюм, если ожидал визитёров.
Иногда, видя, как он беспомощно копошится, пытаясь одной рукой справиться с нелёгкой процедурой одевания, я начинала ему помогать, расправляла шёлковые складки, с которыми он никак не мог совладать, направляла в рукав его неживую конечность, но тут же непременно нарывалась на какую-нибудь изощренную грубость.
– Не подходи ко мне! Пока не попрошу, даже не смей мне помогать, пОняла?! – иногда он нарочито коверкал слова или расставлял неправильные ударения. – Я не беспомощный! И думать забудь! Нахуй иди со своей опекой! Я и котлет тебе сам могу нажарить, и мяса кусок. На той неделе, помнишь, мясо тебе пожарил? И макароны сам сварил. Вкусно?! Бестолочь. Отвечай, когда спрашивают!
– Вкусно.
– То-то же. Запомни: мужик должен давать бабе что-то ещё, кроме своих соплей. Чего ты хочешь?
– Ничего не хочу. Отстань.
– Что за баба такая! Ничего не хочет. Да я сейчас свистну, и тут очередь из первоклассных шлюх в парадном выстроится, только чтоб ПОЗВОЛИЛ к двери подойти, и команды будут ждать, чтоб у меня отсосать за эпизодическую роль. А за главную они вообще на всё пойдут! И все, заметь, хотеть будут меня искренне, да ещё и передерутся! И парни молодые тоже приедут и ягодицы раздвинут. Красавцы! Не веришь?! Сейчас позвоню при тебе, хочешь?! Такие, блядь, Аполлоны приедут, охуеешь! Не то что ты. Сидит тут зеленая замухрышка, кочевряжится, дедушку любить отказывается.
– Звони.
– Вот же дурак. Баба-дурак! Да я этих дворняжек даже на порог не пущу. И ты никогда с дворняжками не связывайся, – глубоко затянулся и выдохнул огромное сизое облако, – и на руки им всегда смотри. Запомни, бестолочь: руки не врут так, как лица, – и вдруг задохнулся страшным приступом хлюпающего кашля, который продолжался минут десять, а после ещё долго и тяжело дышал, прихлёбывая коньяк из стакана, который подносил ко рту трясущейся старушечьей рукой. – Тинка, порадуешь дедушку? А? Покажи, как ты девочек любишь. Я клянусь, приставать не буду! Даже не притронусь к тебе. Просто посмотрю на тебя. Обещаю.
– Не знаю. Я по заказу как-то не умею… любить.
– Сучка. Разборчивая сучка. По заказу она не умеет. А если влюбишься? Если влюбишься, покажешь?
– Мне сложно влюбиться, ты же знаешь… Я, как горбуш, изрядно зачерствела.
– А ты не пизди и коньяком размочи то, что у тебя там зачерствело, – он подлил мне свой любимый Хеннесси из нескончаемой бутылки. – А тебе в кого проще влюбиться, в мужика или в бабу? А? Влюбись в меня, Тинка, всё для тебя сделаю – пару лет ещё у меня есть.
– В тебя не могу. Ты глухой как пень и ещё куришь. Зови свою Лолиту. Если подружимся с ней, то, так и быть, покажу.
Он довольно крякнул и взял в руку телефон.
* * *
В её взгляде было что-то… что-то ускользающее.
Будто ты видел уже этот взгляд когда-то давно. Когда-то… в прошлой жизни. Что-то до боли знакомое и хорошо забытое или нарочно потерянное в закоулках памяти. Будто скомканный конфетный фантик, оброненный украдкой в людском потоке подземного перехода. Сейчас я смотрела на неё и ощущала, как этот бумажный комочек снова катается и покалывает кончики моих пальцев.
– Будешь коньяк? – я освежила свой стакан и протянула ей бутылку.
– Давай, – она пододвинула мне бокал. Спокойный, ровный и довольно низкий голос, – заодно согРеюсь, а то я немного подмёРзла.
Моё извращённое сознание мгновенно встрепенулось, споткнувшись об эту её скруглённую картавую «р», и безвольно повисло на нем, как на крючке.
Мне всегда нужно за что-то зацепиться. Всегда неосознанно ищу какую-то кривизну или шероховатость и начинаю ею любоваться. Безупречно-красивые люди не трогают моё воображение, и Он, безусловно, знал об этом, но ничего не сказал заранее, решив преподнести мне её дефект в качестве приятного сюрприза.
Она была красивой девкой.
Высокая длинноногая брюнетка с яркими и крупными чертами лица, напоминающими бледную копию молодой Софи Лорен, но в более изысканном исполнении. Ни грамма косметики. Большой, яркий, изящно очерченный рот, прямой узкий нос и широко расставленные упрямые глаза. Белоснежная кожа контрастирует с темно-каштановыми вьющимися волосами. Немного скуластое худое лицо. Голубые или, точнее, ярко-синие глаза в оправе длинных чёрных изогнутых ресниц. Длинная шея и острые ключицы. Маленькая аккуратная грудь. Кожа… Да, Он умел выбирать женщин. Вкус у него был отменный. Глядя на неё, в голову приходило лишь одно слово: «Восхитительна».
– У тебя кРасивый голос, – она брызжет в меня своими пронзительными озёрами, в которые мне достаточно лишь слегка окунуться взглядом, чтобы понять, что я пропала.