Непостоянное «завтра» всегда запаздывало, когда обещало явиться чем-то хорошим и долгожданным, зато, когда грозилось изничтожить остатки надежды и гордости, наступало мгновенно. Закономерности, отмеченные менталистом по жизни, отдавали беспросветным свинством и раздражали. Но пока он только и мог, что напускать безучастный вид и не усугублять всеобщее уныние.
Утро началось тихо, без шуток и разговоров. Единственная выходка – записка, прикреплённая на спинку кресла, в котором обычно читал Грэг. «Предатель сидит здесь!» Сотворил сей шедевр либо Флайерс, либо Рин, но пока никто не сознался. Грэгори же, вернувшись со смены, посмотрел на новшество с флегматичностью и не попытался уничтожить свидетельство своего позора. Он ни с кем не поздоровался, впрочем, как и все присутствующие с ним. За завтраком не было Свана и Фора. Первый уже зевал в кресле перед камерами, второй предпочёл на глаза не попадаться. Вчера Гейб заставил его пойти к Алену, и телепат показал явную неспособность нормально передвигаться: всё ещё сводило рёбра от пережитых конвульсий, да и рукоприкладство оказалось весьма травматичным.
Кислые лица сказывались на вкусе еды. Иллюзионисту же вообще есть не хотелось, чтобы не заработать несварение на фоне нервов. Это вечером он был полон решимости, а к утру сдулся и поддался всеобщему тлену.
Потом настало время медосмотра, на котором даже Док не использовал привычные врачебные шутки, словно бы присутствовал на вчерашней экзекуции. А может, не хотел обманывать пациента обещанием «Будешь жить». Что ж, это тоже остроумно. Гейб с порога заявил, что не в настроении, развернулся и ушёл, не дожидаясь позволения.
Ближе к девяти часам заявился Кристиан.
– Доброе утро, – формально, но энергично обратился он ко всем, а сам целенаправленно двинулся в комнату Умника. Возможно, его не устроило то, что помощник по каким-то неубедительным причинам решил не предстать перед его взором в восемь часов. А может всё-таки решил зафиксировать побои и предъявить претензии Хардли. Последнее вряд ли.
С Ллойдом отчего-то тоже не поздоровались, но скорее из-за рассеянности и рефлексии. Того это возможно уязвило и, войдя к телепату без стука, араб довольно угрожающе хлопнул за собой дверью. Или же он только сегодня узнал о побеге? Бедняге Умнику вдвойне не повезло. Теперь замучают рассказами о непослушных личностях, драконах и прочих обитателях воображаемого мира.
Вдохнув побольше тюремного воздуха, Гейб принялся разрабатывать план. Чем больше он думал, тем сильнее убеждался, что кроме жирно обведённого слова «План» ничего создать на бумаге или в голове не способен. Ни убежать, ни найти поддержку на стороне, ни создать устойчивую оппозицию. Мелкое пакостничество парень не рассматривал, так как за последние девять лет жизни оно не принесло ничего дельного, кроме злорадства.
Позже, когда Ллойд покинул это царство уныния, явился по грешные души Краст. Сначала он огорошил всех заявлением, что сегодня воздержится от насилия. Мотивы не были ясны, но явно не имели ничего общего с милосердием. Потом он сообщил, что старшим с сегодняшнего дня ставит Грэгори, а также даёт позволение принуждать к выполнению регламента, если оный игнорируется. Иными словами, новоявленному начальнику разрешали локальное рукоприкладство. Под конец распоряжений Хардли запретил любые контакты с телепатом, дабы не искушать на новые попытки лгать, манипулировать и изворачиваться.
Последнее озадачило окончательно. Это напомнило классический детектив, где за одним столом собрались нечистые на руку дельцы, среди которых затесался убийца, но почему-то увенчанный славой детектив указывал пальцем на ни к чему не причастную вазу. Все похлопали глазами и промолчали. Не общаться с Умником? Да вроде и так не общались. Взаимно.
Остаток утра Гейб собирался провести за чтением. Именно что собирался, так как осуществить задуманное так и не смог. Прежде всего потому, что мысли отрывались от страниц и предложений и уводили размышления в совершенно иные дебри. Некоторые абзацы приходилось прочитывать едва ли не трижды (или пересказывать себе по памяти), но сконцентрироваться на их содержании никак не получалось. Происходящее злило, а также рождало чувство томления и неудовлетворённости, помноженные нервозностью и раздражением.
Вскоре позвонил Сван:
– Тебя тут, короче, Краст вызывает. Было приятно с тобой иметь дело, и пусть земля тебе будет пухом.
Закатив глаза, Гейб никак не отреагировал на пожелания, оборвал связь и поплёлся к начальнику. Собственно, он и не надеялся, что про его вчерашнюю выходку забудут. Хорошо хоть не всем влетит.
В живодёрский кабинет парень захаживал не часто. Обычно к себе вызывал Крис и пытал своими историями и наставлениями. Хардли же разговорчивостью не отличался, и, если желал выразить своё недовольство, демонстрировал его краткими и более доходчивыми способами. Вразумляли они всех без исключения, хоть и ненадолго в случае иллюзиониста.
Один раз белобрысый пытался сбежать, но с ограды его стащила охрана. Тогда ему было четырнадцать, и дать физический отпор он не мог, зато попытался использовать ментальный приём, что всё никак ему не давался. И сработало! Правда Хардли потом отдубасил его так, чтобы отбить желание использовать ментал в этом доме раз и навсегда. Но и тогда мальчишка усвоил совсем иной урок: нужно оттачивать мастерство и учиться применять техники незаметно.
Металлическая дверь была приоткрыта, о чём свидетельствовала узкая щель. Обычно громадина намертво удерживалась магнитами, намекая посетителям, что им здесь не рады. Сейчас суровый начальник как раз-таки ждал гостей. Парень шумно вздохнул и стукнул по двери костяшками, как бы давая понять, что он явился, после чего потянул дверь на себя.
Лысый сидел за своим столом, бегая тёмными глазами по монитору. В зрачках отражались блики белого экрана, добавляя диковатой остроты. Услышав стук, он неторопливо перевёл взгляд на посетителя. Возникла молчаливая пауза, как испытание терпением, которое белобрысый тут же провалил.
– Я пришёл, – констатировал он, подавляя желание демонстративно развести руками, презентуя своё появление.
– Вижу, – изрёк Краст и продолжил наблюдать за гостем, словно бы чего-то ожидая. Но на этот раз молчание оказалось недолгим. – Садись.
Подобная команда немного смутила: на вразумительную беседу парень не рассчитывал. Не уж-то нравоучения Ллойда заразны?! Сесть можно было разве что на диван, так как другой подходящей мебели в кабинете не имелось. При этом расположиться пришлось как бы сбоку от стола и низковато. А когда на него смотрели сверху вниз, Гейб не любил. Вот только выбора не оставалось, пришлось соглашаться на не самые приятные условия. За спиной раздался неприятнейший щелчок замка, намертво замуровавший металлическую дверь. Примерно с таким звуком должна захлопываться мышеловка или даже охотничий капкан.
– Ты понимаешь, зачем я тебя позвал? – начал свой вкрадчивый разговор начальник с ллойдовской манеры: задавать вопросы.
– Потому что я не доложил о побеге и не выполнил приказ, – припомнил менталист, но не увидел согласия в глазах напротив. – И после отбоя вне дома находился. И медосмотр прогулял. Что, ещё что-то?
Краст посмотрел с холодным разочарованием.
– О последнем я даже не в курсе. Как так получается, что ты трижды, нет, четырежды косячишь меньше чем за двенадцать часов, но при этом ещё не отправлен на лоботомию?
Белобрысый пожал плечами. Шутить про обаяние с этим человеком не стоило.
– Но нет. Сейчас я позвал тебя, чтобы прояснить некоторые моменты.
Именно это и хотел сказать парень, озвучивая свои причины визита. Сам внешний вид начальника: диктаторская поза, уничтожающий взгляд полный презрения и следы на костяшках пальцев, – свидетельствовал о его намерениях. С Фором он именно так вчера разговаривал. По душам.
– Нам нужно наладить понимание, если ты намерен оставаться в этом доме, – подлил горючего в жаровню лысый.
По совести, находиться в этом доме менталисту вовсе не хотелось, вот только способы его покинуть предлагались не самые жизнеутверждающие.
– Надеюсь, ты меня не разочаруешь, как вчера. Потому что мне не всё равно, кто на меня работает. Для начала, ответь вот на какой вопрос: ты знаешь, что будет со всеми вами, если Ланд-Кайзера не станет?
– Ты нас убьёшь? – предположил Гейб.
Хардли посмотрел на подчинённого так, словно бы тот ни с того ни с сего стал жонглировать воображаемыми предметами или выкинул ещё какую-нибудь неадекватность.
– Что? Ну, нас всё равно это СБО убить захочет!
– Гейб, скажи честно: это тебя Кристиан против меня настраивает или ты просто идиот?
– Что? Блин, ты спросил – я ответил!
– Я что, по-твоему, позволяю вам жить, расти, обучаться, овладевать всевозможными навыками лишь для того, чтобы однажды получить позволение от вас избавиться?
Взгляда начальника парень не видел, так как давно отвёл глаза, но чувствовал его на физическом уровне.
– Ну, да, как-то тупо было бы.
– Ланд-Кайзер выкарабкается в этот раз, если тебя это беспокоит. Но даже при ином исходе я нашёл бы выход из ситуации. И я, и Кристиан. Прежде у нас был другой господин, но после его кончины, заметь, никого не загнали в утилизатор.
– А что стало с предыдущим? – выпалило неуёмное любопытство.
– Его убили. Единственным беспроигрышным способом, препятствовать которому никто из охраны не мог.
– Это как?
– Я не считаю, что это твоё дело.
– При этом мы с парнями должны обеспечивать безопасность.
– Весомый аргумент. Но пока у меня нет к тебе доверия, чтобы делиться подобной информацией.
Оспорить не получилось бы.
– Тогда скажи хотя бы Грэгу. С нами он не поделится, зато будет начеку.
– Я позвал тебя, чтобы говорить о тебе, а не о Грэгори. Как я уже сказал, мне не всё равно, кто на меня работает. Произойти может всякое, но мои люди остаются при мне, потому как нужны и полезны. А зачем мне ты?
– Вообще я полагал, что я здесь для Ланд-Кайзера или учителя, но никак не для тебя.
– Пока да. Но учитель твой здесь только до тех пор, пока его терпит Ланд-Кайзер. А господину ты вовсе не интересен.
– То есть, ты хочешь, чтобы я напрашивался в твои люди, чтобы на всякий случай прикрыть свой зад?
– Ну, ты можешь продолжать слушаться Ллойда.
– Я никого не слушаюсь, если ты ещё не заметил. Меня не больно-то спрашивали, привозя в этот дом. Никому никакой присяги и клятв верности я не давал, и намерен сохранить этот нейтралитет, потому что мне пофиг на все ваши заморочки с СБО и Ллойдом.
– Будь тебе пофиг, ты бы не геройствовал в некоторых моментах.
– Ну, извини, если я не настолько бесполезен, как ты считаешь.
– Ты действовал не из правил и регламента. Преследовал лишь личные мотивы. Исход битвы может и положительный, но совершенно нет причин для доверия. Я не Кристиан. Я не собираюсь тебя уговаривать, мотивировать. Мне важен результат, но его может принести и кто-то другой.
– Ну, тогда ты по адресу к Грэгори.
– Если ты будешь так со мной разговаривать, я сделаю тебе больно. Очень больно. Любезности мне не нужны, но и характер ты решил показывать не в том месте. Единственное, зачем я тебя позвал, это чтобы внести ясность. Лишь тебе выбирать, кем быть: лабораторным образцом с неопределённым сроком годности или звеном этого дома. Так или иначе, ты уже в системе. Либо работай, либо негодную деталь придётся заменить.
– Я только и делаю, что работаю. Не меньше других. Слежу за порядком, обучаюсь менталу. Делаю всё, что вы от меня требуете, а порой и больше того!
– Но места своего ты всё-таки не знаешь. И заражаешь своим поведением других. Я хочу понять, это Кристиан тебя так разбаловал или же сказывается пагубное влияние телепата?
– Господи, да почему ты вообще так взъелся на Умника? Он безобиднее пятилетней девочки! Да, он тоже порою тупит, но не чаще остальных.
– Ты просто ничего не знаешь о телепатах.
– Это так. Видел я всего одного. Но нельзя же всех под одну гребёнку! Вон менталистов сколько встречал: все же разные. Тут всё от человека зависит, а не от способности.
– Почему ты думаешь, что Фор безобиден?
– А что он может сделать? Дураком назвать и ногой притопнуть?
– Есть вещи опаснее, чем оскорбления и физическая угроза. И не надо их недооценивать. Проблема всех телепатов в том, что они слишком много знают. А знания – оружие массового поражения. Именно поэтому я не хочу, чтобы кто-либо из вас с ним контактировал. Этот мелкий лживый телепатишка способен причинить непоправимый вред.
– Если только неумышленно.
– А ты что, мысли его читаешь? Думаешь, знаешь, что у него в голове? Я тебе отвечу. Это его психика. Она не такая как у тебя или Грэгори, или Свана с Верном. Это другой вид. Она вбирает всё, что только может, разрастается до невообразимых размеров и начинает подминать под себя всё пространство вокруг. Психический хищник или паразит. Одного телепата может хватить, чтобы уничтожить, по меньшей мере, Прилесье со всеми прилежащими поселениями.
Гейб скривился, сопоставляя в мыслях робкого и пугливого приятеля и некое пси-существо с ментальными щупальцами, раскинувшимися на мили от дома.
– СБО не просто так распорядилось, чтобы всех возможных телепатов немедленно устраняли. Это вынужденные меры. Единственная причина, по которой нашего телепата обошла эта участь, так это научный интерес господина. Весьма неоправданный интерес, если учитывать последствия предыдущих исследований.
– Были телепаты и до Фора?
– Конечно. Пока я их не убил. Или пока они не уничтожили себя сами. К нашему общему благополучию, последний десяток лет избавил мир от взрослых, стабильных и обученных телепатов. Тем, что продолжают рождаться, потребовались бы годы на становление, которые им никто не предоставит. Да и генетика способствует вырождению всего их вида. Так что однажды Ланд-Кайзер наиграется, и от нашего Умника всё равно придётся избавиться. Потому не советую к нему привязываться.
– Всё равно не понимаю, как один человек способен нашуметь так громко, как это описываешь ты.
– Я говорю из собственного опыта. Последний сильный телепат, которого я встречал, уничтожил практически всё, что создавал годами мой прежний хозяин. Именно из-за него мы сейчас живём в этой глуши и вынуждены терпеть все эти проверки и подозрения.
– Допустим, он был мудаком. Мудаком со способностями, которыми умело пользовался. Но таким мог оказаться и иллюзионист, и органик, – не согласился белобрысый. – Нет, я верю, что всё вышло паршиво, но всё же это не повод ставить крест на человеке.
– То есть ты намерен и дальше подпитывать телепата своими знаниями, тем самым толкая на преступные деяния?
– Что? Нет, ну ты переворачиваешь всё не хуже Криса! Я сказал, что не намерен презирать кого-то, только потому, что он в твоём чёрном списке. То, что телепатия опаснее, чем кажется, учту, так как прежде даже не подозревал об этом. Вы нам вообще ничего не рассказываете.
– Меня ты не спрашивал. Пока ты был ребёнком, я не рассматривал тебя в качестве солдата. Но время показало, что ты можешь быть полезен, а в качестве образца в тебе нет особой необходимости. Именно это я и хочу, чтобы ты уяснил. Если происходит что-то, что вызывает у тебя сомнение, ты приходишь и сообщаешь мне. Или же ты можешь спуститься в подвал и занять свободное место в лаборатории. На данный момент ты тоже слишком много знаешь. А я не намерен рисковать тем, что осталось от дома Ланд-Кайзеров.
Очередной выбор без выбора. Так вот что находится в подвале? Вот тебе и секрет: у известного учёного в доме находится ещё одна лаборатория! Правда работает он там, похоже, с живым материалом. Или тем, что совсем недавно был живым.
– Почему мне кажется, что ты сейчас не усваиваешь урок, а задумываешь очередной побег? – поинтересовался Хардли.
– Я вообще-то уже очень давно прекратил попытки, – справедливости ради заметил белобрысый. – Сбежать отсюда несложно, но вот что делать потом? Вряд ли в ближайшем супермаркете требуется на должность менталист. Хотя, полагаю, долго бомжевать ты мне и на другом конце света не позволишь.
– Это верно. Рад, что ты хотя бы это понимаешь. Подчиняться будешь?
– Буду выполнять свои обязанности.
– А подчиняться?
– Я, конечно, мог бы соврать, но что толку? Если под подчинением ты подразумеваешь избиение кого-либо из парней, то можешь сам проводить меня в лабораторию. Или избить. У тебя это хорошо получается.
– Если я тебя изобью, ты так ничему и не научишься, а парни укрепят своё мнение, что я чудовище, которому только побои и нужны. Но это не так. По крайней мере, последнее. Мне нужен порядок, и я его обеспечу. Но не думай, что всё закончено. Я за тобой наблюдаю, помни об этом. И дважды мне давать повод не придётся.
– Я могу идти?
– Иди. Жаль конечно. Я думал, из тебя может что-нибудь получиться.
Хотелось начать злорадствовать о неоправданных ожиданиях и растоптанных надеждах, но подобное сошло бы с рук разве что в соседнем кабинете. Пришлось подавить вздох раздражения и направиться прочь.
Возвращаться в зал не хотелось: начнутся расспросы парней, а сейчас больше тянуло побыть одному и всё хорошенько обдумать. Поэтому Гейб неспешным шагом побрёл по дому, сунув руки в карманы джинсов. Не хватало только беспечного насвистывания для полноты образа раздолбая, коим его считал только что покинутый начальник. Пускай смотрит, как обещал, и бесится.
Дом всегда напоминал пустыню. При немалом количестве комнат, обитало в нём очень мало людей, большую часть из которых составляли парни из охранки и прислуга. Хотя, для подобного буржуйского быта и прислуги было маловато. С другой стороны, и обслуживать практически некого. А с сезонными проблемами, вроде разгребания снега, помогали справляться и ученики Фейста. Хотя, если честно, они больше дурачились, чем помогали.
Большой меценатский дом в зарослях Пегого Дола с воздуха напоминал букву «П». От центрального блока отделялись два крыла и параллельно друг другу тянулись с Севера на Юг, а назывались западным и восточным.
Восточное крыло начиналось сразу за зелёной гостиной, уносилось коридором, испещрённым дверьми в хозяйскую обеденную, кухню, библиотеку, лабораторию, рядовой санузел. Заканчивался коридор лестницей в подвал и на второй этаж, где располагались кабинет, комнаты отдыха и спальня Ланд-Кайзера. К слову, туда никто кроме дворецкого нос не совал.
Западное крыло начиналось с комнаты прислуги и коридора в зал парней, откуда уже можно было попасть в медпункт и спальни учеников. Здесь же находилась запасная лестница на второй этаж с гостевыми комнатами, которые раньше всегда пустовали.
Передняя часть дома внутри напоминала галерею. За входом с колоннами широкая парадная, предлагающая два пути: направо и налево через широкие арки. Справа коридор, дверь в офис с кабинетами начальства, невидимый проход в охранку, дверь в крыло прислуги. По левую руку длинный бесполезный зал, бегущий вплоть до зелёной гостиной. Если пойти из парадной налево, то взору открывалась диванная зона, которой никто никогда не пользовался, и там же поворот в центральную гостиную, как было не единожды отмечено, изумрудного цвета. Она занимала два этажа, демонстрируя пространство, призванное завораживать дух. Нелепые доспехи так и стояли у стены, словно экспонат музея. Мебель, на вид винтажная, добавляла антураж. Камин с портретом вклинивались в общую стилистику. Какой-то важный тип, что смотрел с полотна, очень походил на разукрашенного Лорквелора или даже на Витольда. Только оба обитателя дома выглядели мрачнее статного незнакомца. Видимо это и был тот самый «прежний хозяин», которого обожали нынешние начальники, но так и не смогли уберечь. Или один из них этому всё же поспособствовал? Младший Ланд-Кайзер несколько раз говорил, что его дядя убил дедушку, вот только походило всё это на очередной розыгрыш. Хотя кто знает этих аристократов? Может в том и заключался беспроигрышный способ убийства? Не могла же охрана применить силу к родному сыну хозяина или не подпустить его к нему? Этот альбинос пусть и белёс, как небожитель, но вряд ли потянет на ангела.
Лестница вела наверх, на балкон, откуда следовало либо ступать к другой лестнице на чердак, либо брести по коридору, поворачивающему в гостевое крыло. Там же располагался красный зал с роялем и прочими элементами вычурности. Гейб понял, что уже минуту стоит у малахитового камина и пустым взглядом скользит по лестнице.
За деревянными перилами балкона пошевелился пришибленный мальчишка из австрийской гостиницы. Он молча наблюдал за происходящим внизу, обхватил пальцами балясины. Ребёнок просто не находил себе места в доме, ставшем убежищем и тюрьмой. Других детей здесь не было, а сестра не могла находиться рядом каждую минуту.
Гейб улыбнулся гостю и помахал рукой, на что тот сначала смутился, а потом робко помахал в ответ.
– Чего ты там делаешь? – поинтересовался белобрысый, радуясь видимому прогрессу.
Мальчик приподнялся на коленях и указал пальцами куда-то вверх и вперёд. Проследив направление, менталист напряг зрение и разглядел белый бумажный самолёт, залетевший на люстру и примостившийся на тусклом плафоне.
– Хочешь его снять?
Дольф кивнул и снова вцепился в балясины.
– Что ж, есть у меня одно средство, – улыбнулся Гейб и потянулся за телефоном. – Верн, подойди в зелёную. Тут есть одно важное дело, как раз для тебя.
Не прошло и минуты, как принёсся Деревня, готовый сдвинуть горы и переплыть реки. Но вместо одного из подвигов под стать Гераклу, белобрысый с очаровательной улыбочкой попросил спустить с люстры самодельную игрушку.
– Высоко, – развёл руками деревенский парень, рассчитывая на что-то более значимое и важное.
– Ну так прояви фантазию, – посоветовал менталист.
Вообще сосед не был обязан подчиняться, особенно после того, как иллюзиониста разжаловали, вот только не существовало ничего закономернее привычки.
Почесав подбородок, Верн взбежал по лестнице, перемахнул через перила и наклонился к центру гостиной, удерживаясь одной рукой и ногами. Благо строили и облагораживали этот дом на совесть. При ином подходе, от природы крупный парень полетел бы вниз с куском древесины в руках. Свободная кисть устремилась к люстре и спустя несколько мгновений винтажная громадина подозрительно качнулась, толкаемая невидимой силой.
– Самолёт надо снять, а не люстру, – на всякий случай подсказал белобрысый, начиная сомневаться во всей затее и пятясь подальше от центра, чтобы не пасть жертвой несчастного случая. Примерно так он каждый раз и наживал неприятности.
Вопреки сомнениям и предчувствиям, бумажный аэроплан соскочил с плафона и плавно слетел вниз на ковёр. Гейб подобрал его и с довольным видом поднялся к приятелю и мальчишке.
– Держи.
Юный Тарсиз принял самолёт и изобразил нечто похожее на радость. Парни направились к дальней лестнице, что вела в их зал.
– Это ты записку к креслу прилепил? – поинтересовался Верн.
– Думаешь это в моём стиле?
– Нет, просто спросил. Значит Сван.
– Да какая разница? Даже если бы он на лбу у Грэга это написал, то ничего бы не изменилось. Так что смысла в подобных выходках не вижу.
– Предлагаешь сделать вид, что ничего не было?
– Предлагаю не заниматься ерундой.
– Говорит человек, оторвавший меня от тренировки для того, чтобы самолёт с потолка достать!
– Это был важный психологический момент, а не ерунда, – не согласился белобрысый.
У Деревни загудел телефон, заставляя прочесть сообщение. Хмыкнув, приятель показал полученное Гейбу.
«Понятия не имею, о чём вы», – гласило послание от подслушивающего Флайерса и заканчивалось парочкой коварных смайлов.
Мимо пронёсся самолётик, а следом за ним мальчишка. Парни синхронно расступились, пропуская ребёнка. Всё же в последние месяцы в доме наблюдалось несказанное оживление. Особенно по вечерам, когда Витольд возвращался со школы и развлекал гостей очередным изощрённым способом. Пока что самым эпичным обернулся ночной поиск приведений с фонарями. При этом подлый хозяйский племянник подговаривал охранку исполнить роли самих приведений. Зато теперь заботиться о подобных происшествиях предстояло Унылому Грэгу.
Послышался звонок в виде колоритных восточных напевов. Верн заухмылялся, сообразив, на кого именно белобрысый поставил данную мелодию.
– Чего? – панибратски ответил шутник.
– Гейб, у тебя есть костюм? – поинтересовался Ллойд, сбивая с толку и самим вопросом, и его прямотой.
– Эм… У тебя закончились?
– Нет. Просто напомни, есть или нет?
– Не нужен мне костюм! Тот, что ты мне всучил в прошлый раз, до сих пор где-то пылится.
Парень припомнил тот день, когда ему надо было сфотографироваться на удостоверение, но он так и не расстался со своим чёрным джемпером.
– Чудесно! Надевай его и дуй ко мне, – распорядился араб и положил трубку.
– Чего?! – изрёк в пространство белобрысый, но понял, что опоздал.
– Что-то случилось? – обеспокоился Верн.
– Случилось. Крис, кажется, с ума сошёл.
Искать совершенно ненужный костюм и тем более облачаться в него менталист и не подумал. Спустившись с приятелем на первый этаж западного крыла, он коротко оглядел обстановку и двинул обратно к кабинетам начальников. В зале по-прежнему отсутствовали настрой и веселье.
Ллойд раскладывал по столешнице какие-то бумаги, деля их на неравные стопки. На появление подчинённого он отреагировал не сразу.
– М? Ты уже здесь? А почему не в костюме? – не отрываясь от дела, уточнил секретарь.
– Нафига?
– Гейб, ты можешь просто довериться и сделать так, как тебя просят?
– Могу, но не когда это какая-то авантюра с переодеваниями!
– Думаешь, я хочу продать тебя другому несчастному и пытаюсь придать товарный вид?
– Кто ж тебя знает? Так что случилось? – перешёл парень к сути.
– Ничего. Всё как обычно. Только у меня больше нет помощника, а водителя я одолжил Аннабель, чтобы она имела возможность пройтись по магазинам.
– И?
– И ты везёшь меня в город.
– Ну, ладно. А костюм зачем? Что-то от Руно ты никогда не требовал дресс-кода.
– Я же сказал, у меня сейчас нет ни водителя, ни помощника.
– Не-не-не! – выставил перед собой руки Гейб. – Умником я для тебя не стану!
– Конечно не станешь с такой-то нерасторопностью! Но выбор у меня не велик.
– Никаких помощников и костюмов!
– Слушай, я метил на Грэга, но всё же уступил его Хардли. Так что хватит препираться.
– Если ты хотел мне подороже продать эту должность, то следовало не напоминать про приоритетность Фора и Грэга.
– Ничего я продать не пытаюсь, я ставлю перед фактом. Кстати, какие языки ты там знаешь?
– Слушай, я сегодня уже послал Краста с его предложениями. И не надейся, что с тобой поступлю иначе.
Ллойд дораскладывал бумаги и посмотрел на них с довольствием и любовью, а потом поднял взгляд на подчинённого.
– Что ты там бормочешь?
– Отстань от меня, говорю. Не буду я твоим помощником.
– Ладно. Тогда можешь возвращаться в охранку и подчиняться Грэгори, – без чувства вселенской потери пожал плечами араб.
Гейб посмотрел на начальника с ненавистью, потом с растерянностью, после чего с грустью опустил взгляд.
– Вот и чудно. Путевой лист я выпишу сам. Жди у машины и переоденься уже, наконец! Ты выглядишь, как школьник-переросток.
Помедлив, чтобы не разразиться ругательствами, парень упёрто мотнул головой.
– У тебя какая-то душевная травма с завязыванием галстука? – уточнил Кристиан, убирая бумаги в папку.
– Парни засмеют, – высказал иллюзионист, возможно, главную причину своего протеста. Хотя, по совести, он и сам не любил формальную одежду, которая постоянно мялась и стесняла движения.
– Ладно, возьми костюм, переоденешься в машине, – Ллойд не счёл препятствием высказанный довод.
– Может мне ещё волосы лаком зализать и автозагаром обмазаться? – стал в позу бунтарский характер.
– Мне нужен помощник, а не эскортник какой-нибудь, – возмутился бизнесмен и направился с папкой к выходу.
– Нет у меня костюма! – решил приврать парень, не привыкший сдаваться.
– И куда же он делся?
– Верн на нём утюг забыл.
– С каких это пор Верн гладит твои вещи?
– Да там случайно вышло!
– Ладно, заедем в магазин, купим тебе новый, – решил Кристиан не выводить паршивца на чистую воду. – Но только ты Верну скажи, что уже самостоятельный и в заботе больше не нуждаешься.
Белобрысому захотелось рычать, кричать и махать кулаками, отстаивая своё право одеваться, во что он хочет сам. Но Ллойда не интересовали его протесты: мужчина подтолкнул подчинённого к двери, вышел следом и закрыл кабинет на ключ.
– Попробуем европейский крой с однобортным верхом? Или предпочитаешь что-то поэффектнее?
– Нет! – зло процедил менталист, но поплёлся за арабом. В голову закрались мысли, что, если бы ранее Краст расквасил кое-кому физиономию, Ллойд на какое-то время оставил бы попытки вытащить иллюзиониста в свет.
У его комнаты не было окон, как не было неба, естественного освещения и дуновения ветра. Воздух не являлся его стихией, но Он, как любой человек, в нём нуждался. Сквозняки врывались лишь вместе с единственным посетителем: сиделкой медсестрой, что приносила еду, а иногда и новые карандаши. Тех редких визитов хватало, чтобы почувствовать себя больным и вернуться на кушетку. Там Он лежал и смотрел в одну точку перед собой, пока не возвращались ясность ума и одиночество. Под серой пижамой вздрагивало тело, призывая двигаться и не прирастать к единственному месту. Однажды рождённая жизнь тянулась к свету, теплу и движению. Глаза выискивали предметы: тарелку или листы бумаги, которых всегда не хватало, и Он использовал каждый сантиметр с обеих сторон. В его пользовании находилось не больше десятка карандашей и всего пять цветов: красный, зелёный, коричневый, оранжевый и синий. Однажды был ещё фиолетовый, но постепенно растаял и исчез.
Он знал, что в мире больше красок и оттенков, как знал, что тот не заканчивается стенами его палаты. Но там Он прекращал своё существование, а приходил в себя только здесь: в покое и изоляции. Подобная жизнь навевала тоску и недомогание, но перемены способны были лишить даже такого малого богатства. Пока у него оставались мысли и карандаши, продолжало тлеть робкое представление о себе. Осознание, что Он существует, хоть и без понимания, кто Он такой.
Уже давно не спрашивая, чем именно болеет, Он продолжал убеждаться, что диагноза нет. Для этого не нужно было задавать вопросы. Жестокая информация поступала постоянно, но не в виде двусмысленных слов, а прямой констатацией факта. Жалость, раздражение, бессилие. Все эти ответы ложились дрожью на плечи, просверливали виски, бросали то в горячку, то в озноб. В них и заключалась симптоматика болезни, название которой доктора не знали, как не знал и Он, так как в какой-то степени являлся не только собой, но и всеми ими.
А потом маленькая комнатка без окон и неба сменилась другой: ещё более тесной и душной. Три стены, пол, потолок и первое за длительное время окно, но ведущее в серое и тесное пространство. По ту сторону коридора находилась такая же палата, только пустая и тёмная. Как попал сюда, Он не помнил, но скучал по тарелкам с супом и кашами и, главное, по карандашам. Все они таяли в памяти, как тот фиолетовый, вместе с силами. Сюда не заходили сквозняки и посетители. Сюда никто не приходил, позволяя болезни спать и угасать, а организму медленно умирать от истощения.
В объятьях поверхностного сна ещё всплывали воспоминания, как вспышки фотокамер. Мелькали вещи и места, которые принадлежали другой жизни. Их праздное изобилие должно было вызывать зависть или обиду, но для сильных эмоций недоставало чувств и впечатлений. Они потускнели, лишённые пищи и красок. Ничто в воображении не вызывало истинный интерес, а в реальности всё оставалось прежним.
Но вот когда в коридоре зажёгся свет, тело дрогнуло раньше, чем мышление сформировало первые мысли. Словно что-то ещё управляло организмом, кроме притихшего человечка, заточённого в собственной голове.
Свет, лёгкое дуновение сквозняка, звуки неторопливых шагов. Так много информации сразу! Хотелось приподняться и потянуться ко всему этому великолепию, но где была жизнь – там всегда находились люди. А люди провоцировали его болезнь и медленно убивали.
Вслед за шагами донеслись голоса. В окне присутствовал ряд круглых отверстий не больше двух сантиметров в диаметре. Вот откуда прилетали звуки и сквозняки.
– Это последняя?
– Да. Все заказы отменили, но эти поступили сюда несколько дней назад.
– А почему я узнаю об этом сегодня?
– Я и сам узнал около часа назад. Докладывать было некому после того, что мы учинили.
В мыслях читалось «ты учинил», но человек перефразировал в угоду ситуации. Взгляды незнакомцев скользили по одинаковым палатам, выискивая в них силуэты.
– Сколько же их наплодилось!
– Здесь должны быть шестеро.
– И ты полагаешь, что их тоже нужно припасти для хозяина?
– Искать их теперь незаконно. Нет благоразумия в спешке, вот и просил повременить.
– Я позволил тебе оставить троих. Остальных оставлять не намерен.
– Ты же знаешь, что хозяин в мозгах не ковыряется. С его впечатлительностью подобный материал можно сразу утилизировать.
– Предлагаешь их всех приволочь в дом? Полнейшая дурость. Трёх вполне достаточно.
– Один из тех невменяемый, а ещё у одного явный дефект лобных долей.
– Тогда я избавлюсь от них.
– Если он разрешит.
Незнакомцы смотрели друг на друга, позволяя видеть их серьёзные и хмурые лица. Такие привычные и чужие одновременно.
– Оставлю одного. На моё усмотрение.
В собеседнике не ощущалось согласия, но протест был старательно сдержан. Хотелось выйти наружу, но данный поступок расценивался, как слабость, а потому отвергался.
– Д-95. Даже не рассматриваю. Никаких взрослых и совсем маленьких.
– Мне кажется, что многие из них уже не живы. Вряд ли сюда кто-то в последние дни заходил.
– Что же, это облегчит выбор. Доверимся естественному отбору.
– А если выжило несколько?
– Я же сказал, что оставлю одного. Это моё последнее слово.
Поступок в разрез с совестью. Ни трое, ни двое, ни даже один не заслуживали такого милосердия. Десятки причин их ненавидеть и желать им смерти, и всего одна причина поступать иначе.
– Позволь врачам их осмотреть. Пусть выберут самого стабильного и здорового.
– Чтобы он всё-таки выжил, а потом принёс ещё больше неприятностей?
– Подсунуть хозяину порченый товар – не самое гнусное, но всё же предательство.
Снова перепалка взглядами.
– Здесь данные на всех. Всё указано про уровень развития и отклонения.
– Дашь посмотреть?
– Смотри. Но я и так вижу, что выбирать предстоит из двоих.
– Угу, – беглое чтение.
– Я бы оставил моносенсора. Меньше проблем и проще в изучении.
– Вот только он недо-телепат, – возразил менее категоричный незнакомец. – Нам нужен вот этот.
Снова чтение, перечитывание, сопоставление фактов, какие-то поспешные хитросплетения анализа.
– Нет.
Мягкая улыбка, призванная обезоружить и смягчить эмоциональный фон.
– Да.
– Это который?
– Кажется, этот.
За окном застыл силуэт, преломляя свет, которого и так не хватало.
– Почему я позволяю тебе спорить?
– Потому что ты знаешь, что я прав. Как знаешь, что я никогда не лезу в вопросы, в которых ничего не понимаю.
– Однажды хозяину прискучат эти игры. Надеюсь, скоро.
– Смотри-ка, живой.
Рука тянется к пистолету.
– Может, сначала выведем его?
Но собеседник уже потерял интерес к разговорам и двинулся в соседнюю палату. Там лежало и постепенно увядало такое же тихое, но ещё живое тело. И именно последний факт подпитывал ненависть и побуждал к решительной спешке. Твёрдая рука знала своё дело, потому без сомнений спустила курок.
В сознание врывается истошный вопль со стороны. Кому-то очень больно и страшно, словно сама смерть явилась перед взором. А может, в одной из палат кто-то болен другой болезнью. Далеко, чтобы что-то почувствовать.
– Хардли, – тихий упрёк. – Не своди их с ума.
– Наоборот. Пусть знает свои перспективы.
Ещё один выстрел, и крики затихли.
– И я склоняюсь к своему варианту.
Слышится возня и какое-то бормотание. Болезнь рисует страшные картины, убеждая, что именно они предстают за пределами палаты. В пространство врывается ещё одно сознание, пытающееся закрыться трясущимися руками. Гремит выстрел, взрывается мозг, расползается боль и тошнотворное марево. Подсохшие губы хватают воздух и возвращают ему стоны с клоками сбивчивого дыхания.
– Вставай, – доносится уже из-за предела досягаемости. – Дважды говорить не стану.
Наблюдающий за беспределом вздыхает и касается ладонью стекла. Кажется, он тоже старается не думать и не смотреть на эти картины, вот только ему проще: он здоров. Лица не видно из-за тени, но оно обращено к телу, корчащемуся от приступа. Да, Он чувствовал, как смотрели на него. Смотрели и призывали успокоиться, чтобы казаться нормальным, здоровым. Призывали притихнуть, а если прикажут – подчиняться.
Прежде больному велели только пить бесполезные лекарства, а как вести себя в подобных ситуациях не объяснили.
– Мне нужен этот телепат. Но, что важнее, он нужен твоему господину, – отчеканил силуэт за стеклом. В следующее мгновение к нему присоединился второй, принося ненависть и раздражение.
Откуда-то из коридора доносились горькие всхлипы, что резали терпение всем, вот только каждому по-разному.
– Он младше, поэтому ещё обучаем. При этом стабильнее и способен к самообладанию.
Второму силуэту захотелось выстрелить в первого, но то был импульс, а не намерение. Стекло отъехало в сторону, оказавшись дверью, а не окном. Сквозняк ворвался с новой силой, а следом за ним и дуло пистолета.
– Решать, конечно, тебе, но этот точно будет тебя слушаться.
Колебания, раздражение, сомнения, беглый взгляд на непричастное лицо компаньона, словно бы того и не заботила судьба телепата.
– Что? Нет, я не настаиваю, – развёл руками мужчина с тёплым оттенком кожи, что хорошо оттенялся серым костюмом.
– На колени, – приказал второй незнакомец, возвращая внимание к маленькому притихшему сознанию.
Слишком много информации для одного неокрепшего разума. И всё устремилось в него, в самую его сердцевину: взгляды, эмоции, намерения и уверенное дуло пистолета. Но Он был ещё жив, а всё живое неизменно стремилось к свету, теплу и движению. Всё, что не умерло и не сошло с ума, всегда и во всём тянулось к жизни.
Не спалось. В комнате было светло, боль в рёбрах не позволяла ворочаться, а из зала периодически доносились голоса и другие звуки. Последней каплей терпения стал галопистый топот, с которым некто неизвестный спускался по лестнице. На секунду телепат проследил в себе желание столкнуть возмутителя с той самой лестницы при удобном случае, но тут же проснулся истинный Фор, сожалея о таких резких и преступных намерениях.
Лежать стало совсем невмоготу, но движения причиняли страдания. Поморщившись, парень кое-как приподнялся на подушке и уставился в окно. Этюдник не вернули. Были и другие альбомы, тетради, но капризный внутренний ребёнок всегда требовал того, чего не было. Фор постыдился было своему поведению, но быстро вспомнил истинные причины своих эмоциональных реакций. У него забрали тот самый этюдник! Это не был черновик для набросков, это дневник в рисунках, хранящих самое важное и ценное. Помимо портрета, призванного засадить преступника за решётку, на шершавых страницах, предназначенных для умелого карандаша, значились образы людей, имевших огромное значение для телепата. И уж конечно он рисовал не обитателей Пегого Дола! В любимом блокноте Умник изображал людей с интересной для него внешностью, подсмотренной в парке или Антикваре, но примерно треть блокнота занимали портреты Эмитель. Страницы закончились пару месяцев назад, и памятный альбом хранился в комнате в ящике стола. А теперь его отняли и вряд ли вернут. Теперь это сокровище в руках подлого до мозга костей карьериста, прибывшего в Прилесье не только с проверкой, но и с какими-то нехорошими помыслами. Фор не прочёл это эмпатией, но чувствовал интуицией. А ещё Кристиан говорил об этом твёрдо и убеждённо.
С другой стороны, Умник надеялся, что Филипп не вернёт блокнот, потому что иначе тот попадёт к Красту. Точно также как Хардли ненавидел, когда телепатией забирались туда, где у нормальных людей обитает душа, Фор боялся прикосновения к своему внутреннему миру. Тем более, что это сделает именно Хардли Краст. Пройдётся по хрупким образам тяжёлыми ботинками, оставляя следы от грязи, гнили и запёкшийся крови. Нет, никто в этом доме не имеет право прикасаться к настолько личным вещам!
Проплывающее где-то в вышине облако преломило свет, опрокинув на мир прохладную серость. Всё напоминало о том, как разорвалась надвое марлевая иллюзия, оставив множество беспутных ниток из прежних мечтаний и надежд. Впервые за долгие годы у Него появилось всё то, чем и должна наполняться нормальная жизнь. Последние месяцы телепат только и делал, что плёл эту иллюзию, и раскормил свой самообман до предела. И чем дороже нам что-то, тем болезненнее с этим расставаться.
Телефон у Фора тоже отобрали. Не было возможности продолжить названивать Мэтису или пытаться его разыскать через знакомых. Теперь искать медиума будут начальники, и лучше бы не нашли. Лучше бы мальчишка оказался где-нибудь далеко-далеко в целости, невредимости и безопасности. Но это глупые мечты, не допустимые реальностью. Мэтис либо уже вернулся домой, где его быстро найдут, либо убит своим треклятым безликим демоном! Но никто не верит Умнику, что Вивер жив. Кем бы он там ни был. Фор осознавал воспоминания начальников, но и в случившемся с Вайердом не сомневался. Как же ужасно быть телепатом! Понимаешь и тех, и других, но не можешь докричаться ни до кого. И после всего тебя называют лжецом и манипулятором. Серьёзно? Это он что ли вынудил друга убиваться из-за нападения и искать маньяка? И уж точно не он внушил соседям, что поднимать на него руку так же зазорно, как пинать бездомных котят! Нет, он виноват во многом, но в большинстве случаев его упрекают только за то, что он родился с особым даром, словно бы его кто-то спрашивал. Из-за одного чудовища, каким был Тедор Морок, поставлен крест на каждом телепате. Но только пресловутый диктатор мало чем превосходил того же Хардли, особенно в жестокости и живодёрстве, так почему органики до сих пор не под запретом?
Ненавистные побои в сером кабинете начались давным-давно и грозились однажды прекратиться. Летальным исходом. Любой нормальный человек боялся бы боли и унижения, но для эмпата в этих встречах крылась особая опасность. Минуты, а то и десятки лютой ненависти к самому себе. Хардли никогда не интересовали признания или выводы, которые следовало сделать подчинённому. Нет, садист всякий раз безмолвно напоминал беспомощному мальчишке о том, что тот мертвец. Что начальнику можно его бить и сводить с ума, а как только телепат сломается – страданиям придёт не менее мучительный конец. И Фор знал, что так всё и будет, если только он не погибнет иным способом до того, как попадёт в руки этого чудовища. И всю свою жизнь Умник из кожи вон лез, чтобы не усугубить ситуацию. Не честно. Почему у других есть возможность стараться, бороться за то, чтобы улучшить своё положение и состояние, а он обречён трудиться вдвое больше только для того, чтобы не стало хуже?
Становилось стыдно за жалость к себе. Но хуже было от того, что на подобную участь был обречён теперь и ещё кое-кто. И запустил весь этот механизм телепат. Именно он сообщил Кристиану о том, что проникший в подвальную лабораторию мальчишка обладает особой сенсорикой. Именно он втянул Мэтиса в это, и именно он врал ему эти два года и о своих хозяевах, и о себе самом. Пришло время пожинать плоды своей разросшейся лжи, радиус поражения которой пока ещё оценить невозможно. Но предположения пугали.
Следующим чувством просыпалась обида. Обида на то, что Он снова и снова мысленно прячется в маленькую палату без окон и неба. Это была его заезженная стратегия: маршрут, с которого невозможно было отклониться. Как по рельсам от станции к станции. Единственный выход – взорваться по дороге. И Он честно завидовал таким, как Гейб, которые находили в себе силы идти наперекор. Таких людей Фор называл про себя «смелыми», подразумевая моральный план. Всё же в чём-то телепат был самым обычным человеком: восхищался тем, чего ему самому не хватало.
Можно ли переделать себя? В большинстве случает профессор Фейст раздражённо выкрикнет: «Нет!». Потому что привык разочаровываться и критиковать. Но потом он сядет в кресло, поворчит и расскажет невероятную историю о том, как совершалось невозможное.
Считается, что некоторые способности лишь врождённые. Да, они могут передаться по наследству, что не редкость, но если у человека изначально не было задатков телекинеза, то телекинетик из него никогда не получится. Это истина, которую все знают в учёном обществе, а также в кругах аристократии СБО. Ещё в детстве Лорквелор Ланд-Кайзер зажёгся мечтой овладеть телекинезом (если конечно можно так назвать его чёрствое «хочу» с вечно безучастным ликом). И у него, казалось бы, были на то предпосылки. Первая супруга Аделарда – Лидия Танос, принадлежала той самой семье, в роду которой не редко рождались дети с вожделенным даром. Но как ни старался юный альбинос, отец закатывал глаза и твердил: «Ты никогда не станешь телекинетиком. Никогда. Займись менталом, чем угодно! Но телекинетиком тебе не стать! Не трать время». Но упрямству сына можно было позавидовать. С хладнокровием и выдержкой он исследовал своё увлечение, не дожидаясь зрелости и университета. Тем более что класс телекинеза ему не светил. И спустя какое-то количество лет случилось то, о чём озадаченный Аделард написал своему знакомому профессору, тогда ещё молодому учителю Фейсту. «Рикарт, я удивлён. И готов удивить тебя, хотя мы оба знаем, что это сделать сложно. Мой старший сын давно изучает телекинез, и это глупая затея. Дело в том, что его покойная мать лишь носила фамилию Таносов, но не имела с ними кровного родства. Это был брак ради связей. По расчёту, если хочешь, но с определённой страховкой для обеих сторон. Лорквелор не мог унаследовать телекинез. Но, чёрт возьми, мой сын, этот маленький гений, передвигает шахматные фигуры силой мысли! Я не намерен потакать его экспериментам, потому что он Кайзер. А мы не учёные и не балаганные трюкачи. Но всё же попробуй мне объяснить, как такое возможно?» Далее следовало ещё несколько вопросов, вроде того, являются ли кровавые слёзы плохим симптомом и не стоит ли запретить всю эту авантюру. Ответы Рикарт посоветовал поискать у сведущих людей, а не у преподавателя ментальных наук, а на прочее ответил так: «Как такое возможно? Это же очевидно, Лард. Он просто не знал, что не умеет, потому у него и получилось».
Вот и Фор лежал теперь и думал, а вдруг он мог бы вести себя по-другому, если бы хоть ненадолго позабыл, кто он такой? Прямо как с Эмитель и книжным клубом… Нет, мысли о них сейчас причиняли только страдания. Никаких чувств, только разум. Научиться можно всему, было бы желание. На каждого ученика найдётся учитель, и если в телепатии приходится разбираться самостоятельно, то ориентироваться в жизни помогут другие люди. Фор честно старался последние месяцы анализировать психику окружающих, отслеживать динамику их волевых проявлений и эмоциональные всплески. Пытался скопировать, воспроизвести. Говорят, что если долго смотреть на чёрные тона, то начнётся депрессия. Если много читать о любви, то обязательно влюбишься. Так и здесь Умник действовал из принципа – однажды да получится испытать несвойственную ему реакцию. Например, перестать бояться.
Усмешка коснулась лица и тут же погасла. Не самое подходящее время для подобных опытов он выбрал. Возможно теперь слишком поздно чему-то учиться. Ланд-Кайзер в шатком состоянии, а Хардли не упустит возможности избавиться от ненавистного объекта. Да и стоит ли меняться вообще, если любое сильное потрясение, усиленное уверенностью в себе и бесстрашием, способно пробудить то самое сумасшествие, которое от телепата ждали долгие годы.