Нельзя сказать, что я был уверен в успехе на двести процентов. И план у меня был скорее на случай «когда все выйдет из-под контроля». Не надо считать меня особо умным или инфернально расчетливым, просто во всем происходящем улавливалась определенная тенденция.
Мир мне активно подыгрывал. Существовало два возможных объяснения происходящему. Вторым вариантом было сказать, что я стал понимать происходящее, уловил скрытые законы и активно пользуюсь этим знанием…
Обманывать окружающих я могу сколько угодно. Но не себя. То, что меня считают безумным гением, – выгодно. Но вот нет большей глупости, чем считать себя гением. Подобных ошибок в моей жизни было предостаточно, и то, что я фактически мертв, – не повод их повторять.
Так что принимаем за рабочую версию тот факт, что кто-то навел на меня камеру, а невидимые зрители ждут, затаив дыхание…
В этот момент идея с тем, что я герой книжки, не показалась мне бредовой. Как минимум, она многое объясняет. Интересно, а есть ли способы это проверить? Какие опыты можно поставить, чтобы понять, реальная это теория или нет?
Значит ли это, что любое мое действие предопределено?
И вообще, есть ли у меня свободная воля? Раз само мое существование – иллюзия, то и воля тоже… иллюзия?
Отчаяние накатывало с неотвратимостью горного селя. Становилось все хуже и хуже, воля к жизни таяла, хотелось погрузиться в ванну и сделать несколько глубоких вздохов…
Я открыл себя миру, вбирая его в себя, вбирая небо с горящими каплями осколков спутника, звезды, пахнущий гарью воздух, горячую воду вокруг. Открыл себя миру, впуская его в свою израненную болью душу…
Из развалин соседнего дома с воплем вылетело привидение, протяжно воя то ли от боли, то ли от ужаса. Призрачный силуэт пытался расцарапать свою грудь, и в определенный момент у него это получилось.
Вы убили Баньши 300 уровня.
Вы сделали это, не применяя боевых методов.
Получено достижение «Бездна голодных глаз».
Все ментальные атаки, направленные на вас, получают двадцатипроцентный шанс обернуться против атакующего.
Я постучал по трубе, выходящей из-под земли.
Я вменяем, почти. Можете вылезать.
Ответ мне не пришел, но дом стал медленно всплывать из-под земли. Тихонько щелкали камни, шуршал шифер. С жутким скрипом отворилась дверь. За дверью клубилась темнота.
Из этой тьмы ко мне кинулась размыта фигура, и я с трудом удержался от встречного удара изменившейся рукой.
– Ура, ты вернулся!
На моей шее повис Леголас. За ним выскочил Фауст, пытаясь при этом принять коленопреклоненную позу. Луи, Моргенханд, Селена…
Для них прошло несколько недель, для меня прошли годы. Неожиданно дала знать о себе эмпатия. Радость, облегчение, страх. Но не просто страх. Мои друзья боялись, но не меня. Они боялись за меня!
Я стер навернувшуюся слезу. Эти люди заменили мне друзей и семью, оставленных там, за завесой времен.
Я стоял в кругу друзей. Мое сердце отпускал холод полувекового одиночества. Лед уходил, и внутри разгоралось злое пламя вызова. Я заставил бессмертный мир играть по своим правилам. Я принес смерть туда, где ее нет. Я снова сделал ставку, и на кону лежало все, что у меня было. Деньги, шкура, душа…
Где-то там, за границей восприятия, по столу катились невидимые кубики. Я смотрел на опрокинутое небо, которое обещало огненный Апокалипсис.
– Спляшем?
И небо подмигнуло тысячью глаз. Что-то дрогнуло, и кубики остановились, показывая шестерки.
Я точно знал, что надо делать.
– Друзья мои, спасибо! Спасибо, что верите в меня! Спасибо, что сражаетесь за меня! Спасибо, что следуете за мной!
– А у нас есть выбор? – скептически заметил Луи
– Конечно! Да… да кого я обманываю? Не суть, но все равно спасибо.
Моргенханд устало потер лицо.
– Нам предстоит великий подвиг! Такого еще никто до нас не делал! Наше имя прославится в веках.
– А разве мы не занимаемся этим постоянно? – Селена скептически огляделась.
– И что мы сделаем на этот раз? Ну, что можно оригинального придумать после вот этого? – спросил Морген, тыкая в небо пальцем.
– Мы оскверним храм всех богов!
– ЗАЧЕМ? – а это они сказали уже хором.
– Поверьте, надо!
– Филин, а ты не думал, что если ты нам чуть подробнее расскажешь о своих планах, то можешь услышать какой-нибудь дельный совет? – я послушал эмоции нашего заклинателя демонов. Судя по всему, он параллельно читал какую-то литературу. Я прочитал мысли соратника и выяснил, что он внимательно изучает книжки по ОКР – обсессивно-компульсивному расстройству личности.
– Стив, вот ты с Филином чуть ли не дольше остальных общаешься. Тебе до сих пор непонятно, что его поступки и планирование – вещи, лежащие в разных плоскостях? Практически диаметрально противоположных? – Дуболом с участием посмотрел на Стива.
– Ты хочешь сказать, он просто что-то делает и у него просто что-то получается?
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Но это же полный бред! – взвыл Стив.
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– Да!
– А у тебя есть объяснение лучше?
– Эй, народ, все на самом деле не так!
Все внимательно уставились на меня.
– То есть ты хочешь сказать, что все, что произошло, ты сделал специально?
Это был тот самый случай, когда давно уснувший инстинкт самосохранения подал голос. «Они тебя порвут».
– Ну… не все… И скорее наоборот, почти ничего…
Друзья, понимающие закивали.
– И вот кто вы после этого? То есть, в смысле, со мной все понятно, но это вы идете вслед за стихийным бедствием?
– Я, конечно, повторю фразу нашего танка, но у нас есть выбор? – Моргенханд задумчиво поковырялся в зубах.
– А еще мы богаты… – вставил Венсер.
И мы пошли осквернять храм.
Я озадаченно смотрел на город, и в голове был всего один вопрос:
– А что, собственно, тут произошло?
От некогда красивого средневекового города мало что осталось. Руины, баррикады, редкие крепости и многоцветные купола магической защиты. Некоторые развалины слабо шевелятся. Условно целыми остались стены и дома вокруг центральной площади. И то не все.
– Твои версии? – хмыкнул Моргенханд.
Я еще раз задумчиво оглядел пейзаж, подмечая детали.
– Гражданская война? Прорыв демонов? Пожар? Наводнение? – мой взгляд упал на гранитный обломок размером с автомобиль, который активно куда-то полз на коротких лапках. – О, я понял. Просто все ебанулись!
За спиной промолчали.
– В любом случае, что за идиотизм? Кому понадобилось уничтожать город? Вот, смотрите, – я ткнул в сторону очередной кучи щебня с редким вкраплением мяса. – Тут сражались минимум трижды, и каждый раз – какие-то новые группы. Вот это… – на удивительно чистом участке брусчатки в воздухе висело два глаза. Просто висели в воздухе. – Не знаю, что это, но это явно ненормально!
Глаза устало моргнули. Я поспешно отвернулся.
– Филин, тебе честно или версию для печати? – Моргенханд поправлял снаряжение, опасливо оглядываясь.
– Знаешь, вот ради интереса изложи для начала версию для печати!
– О, это очень древняя история! – нас догнал Профессор и принялся вещать голосом профессионального рассказчика. – Город погрузился в пляску святого Витта!
Эта история произошла в далеком четырнадцатом веке, во время страшнейшей эпидемии чумы. Тогда Европа обезлюдела. Болезнь убила каждого третьего. За чумой шли глад и война. Пшеница сгнила на полях, а засеять их было некому. Отчаявшиеся люди выходили на дороги и сбивались в банды. Обезумев от горя и отчаяния, короли шли друг на друга войной в бессмысленном бешенстве.
Вот в те благодатные времена на мир и снизошла пляска…
Когда горе переполняло сердца людские, когда разум трескался под грузом картин воплощенной смерти, когда матери хоронили своих детей, а дети от голода пожирали тела матерей, что-то в мире неуловимо менялось. Звучала музыка, прекраснее которой люди не слышали. Ноги сами пускались в пляс. Танец освобождал сердце от муки, карнавал захлестывал города, словно потоки летнего дождя, унося с собой горе, крыс и блох, как легендарный Гаммельнский крысолов.
Люди смеялись, плясали и радовались, несмотря ни на что. Танец становился все исступлённее. И вот уже сердца людские разрывались на части в попытках протолкнуть загустевшую кровь по вздутым венам. Но и это не останавливало пляску сразу. Живые кружились в хороводе с мертвецами, и лишь с рассветом на землю падали остывшие тела…
Тогда-то мир узнал о пляске. Узнал не сразу: эта чарующая убийца, что пряталась в тени великой Чумы, ее верная спутница, неуловимая и прекрасная, редко оставляла свидетелей. Даже века спустя ученые не могут дать ответ на вопрос – что же это было? Что заставляло выживших радостно бежать вслед за мертвецами? Были выдвинуты сотни версий, целый ряд болезней претендовали на роль той самой «Пляски», но правды мы так и не узнаем. Слишком глубоко она оказалась погребена под песками времени, перемешанными с высохшими костями…
И вот две недели назад, словно привлеченная безудержным веселием карнавала, эта пляска снизошла на землю. Она пронеслась по городу незримой волной, и город утонул в кровавом веселье.
Ведь мир реальный был слишком хрупким для настоящей силы этого благословенного проклятия. А вот мир, что нас окружает, не прогнулся, не пошел трещинами и не отшатнулся. И даже камни пустились в пляс. И когда танец завершился, все танцующие вцепились друг другу в глотки – ведь пляска так и не убила их, но желание смерти никуда не делось…
Я заглянул в расширенные глаза Профессора. Челюсть моего соратника была напряжена, зубы едва слышно скрежетали друг о друга. Я на автомате вытащил из инвентаря флягу с водой и заботливо поднес ее к губам карлика. Тот сделал несколько больших глотков, прополоскал рот и с благодарностью кивнул.
Отойдя на пару шагов, включил одно из освоенных заклинаний школы разума, транслируя в окружающее пространство техно-музыку. Помимо Профессора, пританцовывать начали Венсер с Элспер и Дуболом с Огурцом. На них печальными глазами смотрел Луи.
– А ты чего такой грустный? Не поделились?
В этот момент наши соратники пустили по кругу флягу с водой.
– Они магической природы, – вздохнул травмированный хаосом жрец. – Будешь?
Я смотрел на таблетки наркотика, и в голове звучала фраза из старого фильма:
«Почему нет?».
Я проглотил светящуюся таблетку, запивая ее водой из фляги.
Вы игнорируете эффект отравления.
С завистью взглянул на обдолбанных спутников.
– Так, Морген… – Морген наблюдал всю картину с таблетками, не проронив ни звука. Лицо его выражало смирение. – Версию для печати я услышал, а что было на самом деле?
Мой друг внимательно посмотрел на меня и сделал очень уставшее лицо.
– Не-е-е… Ну, серьезно? Да ты глумишься…
Молчание и еще более уставшее лицо.
– Ладно, плевать, всем рассказывай версию для печати. Типа пляска Святого Витта и так далее.
На периферии зрения замигал значок личного сообщения. В пришедшем письме было несколько ссылок.
«Чем город провинился перед Филином?». 90 миллионов комментариев.
«Что это было за заклинание? Хроники геноцида». 200 миллионов комментариев.
«Откуда столько маны? Филин тайно уничтожает миллионы неписей?». 140 миллионов комментариев.
«А почему сразу Филин?» за авторством Моргенханда. 800 миллионов комментариев.
– Ой, да ладно тебе. Сомневаюсь, что эта проблема хотя бы в первом десятке.
Тем временем мы дошли до храма всех богов.
Огромное строение тонуло в легкой дымке облаков.
Семь стройных шпилей пронзали небосвод, их соединяла массивная и изрядно закопченная стена. Выше между башнями были перекинуты в случайном порядке многочисленные галереи.
Я оглянулся и потряс головой. Шли мы не так долго, буквально час. Высота храма всех богов составляет минимум пару километров. Я должен был его видеть издалека.
– Народ, никуда не уходите, я мигом!
Оборачиваюсь птицей и лечу обратно к дому, обозревая с высоты руины города. Приземлившись на главной площади, оглядываюсь. Храма снова нет. Хотя он совершенно точно должен быть там, на горизонте.
Взлетаю повыше, храм видно… Спускаюсь на землю – не видно. Иду пару кварталов – видно, три шага назад… снова видно! Дохожу до дома – опять не видно!
Кастую что-то прочищающее мозги. Без эффекта.
Тяжело вздыхаю и возвращаюсь к подножию храма. На какие-то загадки нет ответов даже тут…
Моя мини-армия деловито готовится к битве.
Ощущая себя идиотом, подхожу к вратам храма. Массивная каменная створка возвышается надо мной подавляющей громадой. Интересно, а как ее открывают?
Рядом нет никакой калитки.
– Эй, народ, есть у кого какие-то идеи?
Армия хаоса бренчит и жужжит заклинаниями, выражая готовность закатать в брусчатку любого противника. Лица одухотворенные и придурковатые. С другой стороны, издеваться над начальством – неотъемлемое и освященное временем право.
Тяжело вздыхаю и делаю то, что обычно не делают великие герои в пафосных книжках. Стучусь в дверь.
Многотонная створка распахивается, создав нехилую воздушную волну, которой меня засасывает во внутрь.
Не удержав равновесия, распластываюсь у порога храма.
Внутри пусто. Шесть огромных статуй стоят по углам, в центре алтарь.
Закованный в ледяные латы воин, видимо, олицетворяющий Хлад, стоит рядом с мальчишкой, чье тело словно соткано из неяркого света. Присматриваюсь и вижу, что свет – это куски прозрачного кварца, подсвеченные спрятанными факелами.
За ними следует статуя прекрасной обнаженной девушки, она словно живая и теплая на ощупь. Несколько листочков прикрывают самое интересное, давая понять, что в игре бывают и дети. Чуть позже до меня доходит, что статуя из дерева. Отрываюсь от созерцания едва прикрытой груди и перевожу взгляд на следующую статую – словно отлитую из неостывшей лавы фигуру воина, очень похожего на Хлад. Очевидно, что это Пламя. Статуя вооружена огромным молотом. Присматриваюсь внимательнее и вижу, что за спиной статуи Хлада приторочен двуручный меч. Дальше идет чернокожая красотка, изогнувшаяся в очень сладострастной позе. Из блестящего, словно облитого маслом тела, торчат шипы. Эта статуя, к моему удивлению, не прикрыта ничем и демонстрирует всем и каждому обнаженную грудь и раскрытое, словно от возбуждения, лоно. Ощущая жуткую эрекцию, вглядываюсь в статую, чтобы понять: она сделана из черного вулканического стекла.
Замыкает круг фигура в балахоне, под которым угадывается женское тело. Лица не видно, из-под мантии выглядывают кисти рук: одна – словно светящаяся и вторая, состоящая из одних костей. Из чего сделана эта статуя, неясно. Свет она практически не отражает.
Иду к центру зала, чувствуя, как за моим перемещением следят шесть тяжелых взглядов.
Эхо шагов улетает к бесконечному потолку.
В центре храма – фонтан. Шесть источников, бьющих по краям чаши, смешиваются и в центре становятся совершенно прозрачной водой. При этом саму поверхность фонтана не искажает ни одно колебание, и все превращения внутри чаши происходят будто за экраном.
Над фонтаном – постамент.
Немного пугает тишина: я ожидал, что придется пробиваться с боем, вырезать служителей, сражаться с аватарами… Хотя черт его знает, что будет дальше.
Поднимаясь на постамент, накачиваю себя, чтобы выступить с речью.
– Вы слышите меня? Вы меня слышите, боги этого мира? Вы думаете, что я пришел просить? Или требовать? Думаете, мне нужна ваша власть? Ваши силы? Ваши дары и последователи?
Статуи не отвечают.
– Я даже не возьму вас самих, ваши жизни для меня не имеют смысла. Бессмертные… В этом жутком мире настоящая смерть в цене, не находите это забавным? Там, за цифровыми границами, люди ищут бессмертия, а тут сильнейшие жаждут смерти.
Мой голос звучит в тишине зала, зачаровывая даже меня самого.
– О нет, мои всесильные и бессмертные друзья! Я претендую на большее. Мне нужен ваш мир. Весь. До капли. И мне не нужны ваши жизни. Я возьму души. Думаете, все само пройдет? Очередные пустые слова безумца, что пытается поймать молнию? Тогда вот вам мое слово…
Я иду вдоль статуй, принося «дары».
Пульсирующее сердце из своей груди, брошенное в ноги Жизни. Сплав адаманта и базальта, что неподвластен никакому пламени, – к ногам Пламени. Мочусь на подножие статуи Боли. Букетик цветов – для Смерти. Кристаллизованная плазма, парадокс гидродинамики, застывшее пламя, вещество, повышающее энтропию при попытке его охладить, падает к ногам ледяного гиганта.
В сторону светоносного юноши летит обычная сажа. Воздух можно резать кусками. Та же тишина, но густая, словно несвежая кровь.
Поднимаюсь на постамент и достаю последний «дар».
– Знаете, я долго думал, что же такого принести на алтарь Веры, что может ее осквернить. Не люблю быть банальным. Но знаете. в чем ирония? Этот мир создан благодаря разуму, разум его породил. Разум дал ему смысл и душу. Так что же может осквернить веру? Извратить ее постулаты? Ее смысл?
Раскидываю в сторону лапы, кружась на месте.
– Казалось бы, сложный вопрос, ведь это чисто игровой момент – вера в богов, которые есть. Но мир – реальный, а не созданный «цифрой» – дал ответ: невежество. Невежество извратит все, к чему прикасается. Милосердие превратится в жалость, борьба с недостатками станет комплексом вины. Любовь обернется разговорами о любви, а вера в вечное заставит невежд инвестировать в будущую жизнь.
Незримый ветер лохматит мои волосы.
– Казалось бы, все эти недостатки не возникнут, при живых-то богах… Но я попробую! Так что, друзья мои, приношу вам в жертву символ абсолютного знания!
И в чашу фонтана летит то, что осталась от Умника. Тот изгибается остатками позвоночника, погружаясь в воду, в потолок бьет полный боли и отчаяния крик.
Фонтан становится бурым, он идет волнами, бурлит, словно котел, не снятый вовремя с огня. Я иду из храма, а за моей спиной фонтан начинает плеваться бурой пеной, и все, чего она касается, идет изменениями. Трещат статуи, словно пытаясь сойти с постаментов, и прекрасные, совершенные тела разваливаются на куски.
Дверь за мной закрывается.
Под ошарашенными взглядами спутников я оборачиваюсь.
Оскверненный храм всех богов
Но почему-то над надписью возникает бар жизни. Строение сваливается в себя и тут же начинает меняться. Надпись подсвечивается алым.
А я уж было начал переживать, что сегодня не выйдет подраться! Интересно, я справлюсь сам? Выхватываю копье и бегу в атаку на несобранного монстра.
– Я – Филин, боль ночи!
– Я – Филин, последний осколок мертвого мира!
– Я – Филин, что пожрал луну!
– Я – Филин, склонись передо мной!
– Ибо я, Филин, – погибель сильных!
И я ныряю в битву…