Остановка
Проезжая на байке по второстепенной дороге, идущей вдоль берега, Артур решил остановиться из-за внезапно накатившего ощущения дежа вю: окружающий пейзаж откликался чем-то смутно знакомым внутри, как обложка полузабытой, но зачитанной до дыр книжки детства.
Повинуясь этому чувству, он спешился и решил осмотреться. Картина открывалась и впрямь живописная: в зажатой между двумя лесистыми холмами долине виднелись заросли каких-то папоротников, за которыми начинались поля для выгула буйволов с болотистыми заводями и неизменными белыми птичками-симбионтами. Поглядывая на солнце, уже начинавшее крениться к закату, Артур направился по тропинке к ближайшему холму. На краю поля он заметил грибы с обтекаемыми шляпками аэродинамической формы, в точности похожие на те, которые повстречал когда-то на Пхукете, поднимаясь к Биг Будде. На этот раз он их съел без особых раздумий.
Тропинка вела дальше, прихотливыми извивами приближая к морю, над которым уже разгорался удивительной красоты закат. Артур сел прямо на песок и минут тридцать медитировал, созерцая фиолетовый горизонт. А затем тьма опустилась на берег. Что-то ощутимо изменилось вокруг. Поднялся ветер, и прибрежные пальмы затрепетали под его порывами. Приливные волны нахлестом брали торчащие из воды камни.
Взошла луна, и, несмотря на сгустившуюся ночь, вдруг стало как-то необычно, невероятно светло. Наблюдая за темной лазурью небес, Артур отправился по берегу дальше и наткнулся на дорожку, уводящую вверх по склону. Как ни странно, она была асфальтированной.
Идя по ней, он раздумывал об остановке мира по Кастанеде.
Что это значит – «остановить мир»? Очевидно, войти на мгновение в такое состояние, при котором сборка реальности по привычным лекалам прекращается – и появляется возможность, воспользовавшись этой остановкой, реорганизовать восприятие. Как это должно ощущаться изнутри? Например, так, что вместо зарослей и кустов вокруг я наблюдал бы пятна и тени, цветовые неоднородности, возникающие на сетчатке, фиксируя их на этапе, предшествующем всякой интерпретации. Но это же должно относиться и к слуху, и к осязанию: обычная временная синхронизация всех сенсорных каналов в формочке текущего момента при остановке мира уступает место аморфной растопленности.
Мысль, с помощью которой это продумывалось, постепенно стала настолько объемной и сильной, что пресловутая растопленность из отдаленной теоретической перспективы буквально на глазах превращалась в реальность. Это пугало.
Насколько это опасно? Есть ли риск не собраться заново? Или попасть в какую-нибудь смертельную ситуацию в этом состоянии?.. Наверное, да. Но при соблюдении минимальных мер предосторожности попробовать в любом случае стоит.
Тропинка, между тем, уже давно вела по каким-то темным зарослям. Попытавшись напрячь глаза и сфокусироваться, чтобы лучше видеть, Артур вдруг поймал неожиданный эффект: в опустившихся на джунгли сумерках мир надвинулся, дрогнул и поплыл, детали укрупнились и стали более объемными. Даже светлячки, летающие по сторонам от дорожки, казались мелкими золотистыми волосками лоснящегося подшерстка реальности. Время приостановилось, пронзительно звеня натянутыми струнами мгновений. В такой странной темпоральной оптике всё окружающее стало удивительно напоминать танцпол в свете стробоскопов: воспринимаемое подавалось сознанию большими сгустками кадров, кое-как склеенными друг с другом. Внезапно впереди из темноты вынырнул одинокий фонарь, изливавшийся на дорожку уютно-желтым светом: теплым, ламповым, мягким, навевающем мысли об абажуре и домашнем диване. Мир под фонарем до неузнаваемости преобразился, всё вокруг излучало приглушенное сияние и по неизвестной причине казалось благоухающим. Откуда-то из глубины выплыло странное впечатление изолированности этого куска реальности: стало казаться, что кроме этого освещенного пятна под фонарем, окруженного со всех сторон тьмой, в мире больше ничего не осталось.
Артур поддался этому впечатлению и стоял так долгое время, неотрывно глядя на конус света, ниспадающий с фонаря на асфальт дорожки – и сгустившийся океан темноты вокруг. Неровности и трещинки освещенной асфальтовой ойкумены поблескивали, резко диссонируя с кромешной чернотой внешнего космоса.
Как это похоже на мой жизненный мир, – подумал Артур, наблюдая за пограничным рубежьем кустов, балансирующих на границе освещенного пространства. – Или уж скорее безжизненный…
Эта безжизненность, однообразная и монотонная рамка неизменного внутреннего ландшафта, в которой, как в экране телевизора, уже воспринималось всё остальное, теперь ощущалась таким застарелым и приевшимся стеснением, что, стоило только обратить на нее внимание, вызывала отчаянное желание одним внутренним рывком расширить это тесное пространство. Зацепившись вниманием за неестественную стробоскопическую раскадровку, еще больше усиливавшую эффект телетрансляции, Артур трудноописуемым усилием сделал что-то, похожее на переключение внутреннего канала: за ушами послышалось что-то наподобие щелчка – и все звуки исчезли. Но исчезли не только звуки. Приостановились краски, запахи и чувства. Внимание, подобно шустрой белке, обрело возможность свободно перебегать по всему дереву сенсорного восприятия, чем незамедлительно и воспользовалось: сознание, оставаясь таким же собранным, с удивлением наблюдало за флуктуирующим пространством визуальных и кинестетических не-форм, из которых уже складывались предметы, движения и само ощущение глубины.
Наверное, это и есть дхармы, первокирпичики феноменологической реальности, – пронеслась в голове мысль.
Артур попробовал слегка изменить правила сборки этого дхармического бриколажа реальности – и у него получилось: тени стали восприниматься как самостоятельные, живые и насыщенные объекты, а не как обычное шейдерное дополнение к основному визуальному контенту.
Вот она какая, остановка мира, – подумал Артур, – но ведь я спокойно размышляю. Почему-то она не касается движения самой мысли. Что если…
Но этому замыслу не суждено было развиться. Неожиданно внимание снова сфокусировалось – мгновенным бессознательным рывком: его привлек муравей, выползший под свет фонаря на асфальт. Что-то в нем было не так. Небольшое усилие восприятия – и картинка услужливо детализировалась, будто пятикратным зумом увеличив насекомое. Стало ясно: муравей заражен. Неестественно подергиваясь, он полз куда-то на противоположную сторону светового пятна, время от времени замирая и покачивая усиками.
Из глубины памяти всплыла публикация какого-то околонаучного источника о кордицепсе – грибке, захватывающем нервную систему муравьев. Спустя некоторое время после попадания в организм гриб заставлял насекомое покинуть муравейник, вцепиться челюстями в жилку на нижней стороне какого-нибудь листка и затем умереть в такой странной позе – для того, чтобы стать питательным субстратом грибницы. Пригнувшись и посветив мобильником в сторону, куда направлялся муравей, Артур обнаружил кустарник, представляющий собой импровизированное кладбище инфицированных насекомых.
Облепившие листочки муравьи, прямо из телец которых вытарчивала грибница, прорастая к стеблю, казались съемочной труппой из мира насекомых, участвующей в постановке очередного ремейка «Чужих». Сходство с фантасмагориями Гигера усилилось еще больше, когда Артур понял, что некоторые особи были живы и еще шевелились.
Отгоняя совсем ненужную в текущем состоянии волну ужаса, Артур достал мобильник и деловито вышел в сеть. 4G в Таиланде уверенно принимал почти везде, даже на островах. Гугл по запросу «кордицепс» выдал большое количество фотографий, напоминающих то, что он сейчас видел. Однако на пятой или шестой строке в выдаче было кое-что новое, привлекавшее внимание: заголовок «Гиперпаразит, паразитирующий на паразите».
Быстро пробежавшись глазами по тексту статьи, Артур узнал о существовании вида грибков, паразитирующих уже на самом кордицепсе – и способных, таким образом, стабилизировать эпидемию, которая могла бы в противном случае уничтожить всю колонию муравьев. Этот вид помогал муравейникам все-таки сохраняться, вопреки неумолимой воле ризомы, оплетающей своим мицелием нервную систему их обитателей.
«Учёные подчёркивают, что более или менее успешно сопротивляться паразиту муравьи могут только в присутствии второго паразита. Таким образом, два гриба и насекомые объединены в сложную равновесную систему, увидеть которую во всех тонкостях можно, лишь наблюдая за муравьями в их естественной среде».
Артур посветил фонариком на листья с муравьями, обнаружив, что цвет некоторых грибниц, прорастающих из их телец, отличается. Отличались также и торчащие из затылков насекомых выросты, делающие их похожими на пилотов, подключенных к неведомому бортовому компьютеру оптоволоконными кабелями. Очевидно, часть из этих сетей была ингибирована «гипер» -грибком, что знаменовало собой реконкисту традиционных муравьиных ценностей как ассиметричный ответ на постмодернистскую экспансию кордицепса. Повинуясь какому-то трудноописуемому наитию, Артур протянул руку, прикоснулся к одному из таких «гипер» -выростов, облепленному загадочно мерцающим в свете фонаря веществом, и облизнул палец, попробовав его на вкус.
Вкус был неожиданным и приятным.
Артуру пришло в голову, что похожую функцию «восстанавливающего мировоззренческий баланс» элемента в человеческом муравейнике выполняет буддизм, традиционно процветающий на остатках шаманизма, политеизма и теперь вот – нью эйджа. Выполняя компенсаторную интегрирующую функцию «возвращения к нормальности», он преодолевает элементы ризоматического разброда и шатания в убеждениях, помогая популяции обрести целостность и восстановиться. Однако из этого следовало, что для достижения нового баланса предварительно необходимо было пройти через «черную ночь души», психоделические джунгли…
В качестве любопытной иллюстрации к этой метафоре ему вспомнились расплодившиеся в последнее время youtube-записи российских конференций по махаяне, на которых неизменно можно было наблюдать пожилых бурятов, калмыков и некоторое количество странно контрастирующих с ними татуированных молодых москвичей и петербуржцев в дреддах и с ноутбуками.
И тут, в просвете между иронией и серьезностью сигнальной ракетой мелькнула мысль, осветив на мгновение то, что до этого таилось во тьме, окружавшей узкий конус сознания – концепт Теории. Теории, которая обещала объяснить столь многое, что захватывало дух…
Весь обратный путь до байка с фонариком, а затем и до дома Артур проделал в необычайно приподнятом настроении и глубокой сосредоточенности. Внимательно и осторожно.