Шорты терли нещадно. Ходить в них было настоящей пыткой. При каждом шаге Витор возбуждал себя все сильнее. Ему начинало казаться, что яйца горят, будто их посыпали перцем, а член растерт до крови. Закушенная изнутри губа помогала слабо. Она не убирала ощущения, а лишь давала возможность изредка отвлекаться от них.
Дом, наполненный гостями и домочадцами, превратил исполнение приказа в кошмар. Дважды Витора останавливали по пути к воротам. Чужие руки с вожделением гладили возбужденные гениталии, сжимали выпуклый член или наполненные спермой яйца, проводили с намеком по заду. Каждое действие отдавалось сладкой, нестерпимой болью в теле. Витор сходил с ума от жуткого желания и был бы рад сейчас любому насилию – лишь бы избавиться от медленной пытки.
Рабов обучали разными способами, вкладывали в их головы понятия о превосходстве хозяев каждую секунду. И Витор привык к тому, что его тело ему не принадлежало. Он даже не думал сопротивляться или пытаться прикрыться. В голове четко сидела установка: он – раб, вещь, постельная игрушка. Без хозяев ему не выжить. Надо благодарить за все, что идет с их стороны.
И Витор готов был благодарить, даже на коленях, лишь бы хоть на несколько минут избавиться от жара безудержного желания.
Наконец, очередная рука исчезла с гениталий. Витор, с трудом передвигая ноги, дошел до ворот, встал там, как учили: руки по бокам, ноги на ширине плеч. Теперь каждый свободный видел, что раб исполняет приказ, и пока трогать его нельзя. Пока.
Довольно быстро у ворот приземлился кар хозяина. Витор, поборов боль, успел вовремя и с почтением распахнул дверцу. Изнутри показалась невысокая худощавая брюнетка. Зная, что от него потребуют дальше, Витор заранее принял привычную позу: встал на колени со сжатыми ногами, оттопырил зад, руки опустил вдоль тела. Этакая живая ступенька, необходимая для удобства господ.
Сначала ничего не происходило, но затем нога брюнетки тут же очутилась у него на заду, словно на подставке. Гостья соизволила выбраться наружу.
Последние несколько часов, пока летела в космолете, Ева буквально заставляла себя читать через галафон в космической сети все, что там было написано о традициях «планеты рабов», как полуофициально называли Аргалию. Не сказать чтобы она многое запомнила, но кое-что все же отложилось в мозгу. Например, информация о том, что раба могли наказать за что угодно, за любой проступок, да даже просто по желанию хозяина. И поэтому, чтобы избежать наказания, рабы на Аргалии были невероятно старательными и услужливыми, готовыми на все, лишь бы обойтись без той же порки.
Поэтому, когда дверь кара открылась, и симпатичный шатен в ошейнике после поклона бросился на землю, Ева колебалась недолго. Чувствуя нервную дрожь во всем теле, она все же со страхом поставила ногу на тело мужчины. «Небо, что я делаю, – билась в мозгу заполошная мысль, словно пойманная птица в клетке, – видела бы меня сейчас тетя…»
Кое-как, на дрожавших ногах, Ева все же вылезла из кара, постаравшись не давить своим, пусть и маленьким, весом на спину раба.
Едва она оказалась на земле, как сразу же приказала, надеясь, что голос все же не дрожит:
– Встань.
Раб поднялся и замер в причудливой позе: голова наклонена, так чтобы глаза смотрели в пол, руки по швам, ноги на ширине плеч. Эта поза давала рассмотреть чуть ли не в подробностях и казавшийся огромным член, выпиравший из кожаных шорт, и крупные яйца под ним.
«Ему, наверное, тяжело так ходить, оно же все в облипочку, давит», – подумала с состраданием Ева.
Она не понимала, зачем родители (кто? Отец? Мать? Оба?) отправили раба встречать ее, почему не вышли к ней сами. Что это? Пренебрежение гостеприимством? Тонкий намек непонятно на что? Нужно ли этому радоваться или обижаться?
– Вещи в каре, – прервав собственные размышления, произнесла Ева как можно тверже, – забери их и проведи меня к дому.
Она не успела договорить фразу, а раб уже скрылся в каре и скоро появился на свет с вещами Евы. Он двигался быстро, на лице – маска бесстрастности. Но что-то подсказывало Еве, что ему сейчас было больно. Очень больно.