Берег родины - читать онлайн

Помню детство – луга на полсвета,

Золотого июня зенит.

Сплю я в сене, и чудится – где-то

Голубой колокольчик звенит.

Сон-трава колоколилась пышно

Иль в полях голубеющий лен?

Или ангелы пели чуть слышно

Из-за облачных белых пелен?

Помню – юность с курчавою прядкой

На прощальный ступает перрон,

И вдогонку доносится с Вятки

Сиротливый немолкнущий звон.

В нем расслышать душа была рада,

Что отрадней всего было ей:

Не бубенчики дальнего стада —

Колокольчик калитки твоей!..

Где б я ни был, куда б ни уехал,

Но, призывно и нежно звеня,

Колокольчика вятского эхо

Настигало повсюду меня.

Голос родины с мягким укором,

Колокольчик, волнующий кровь, —

Я вернусь, я нагряну – и скоро! —

И любовью воздам за любовь!

И звон прошел по заводям и рекам!

И вмерзло в лед рыбацкое весло.

Оранжевые лиственницы снегом,

Покровским снегом

За ночь

Замело.

И стало так торжественно

И пусто

В больничном

Белом

Замершем саду.

И я по хрусткой тропочке

С дежурства

В халате белом медленно бреду.

Мне хорошо.

Душа, светясь, стремится

На звон и свет

Начавшегося дня.

Еще ты письма пишешь.

И в больнице

Еще никто не умер у меня.

Здравствуй, родина!

В звоне метельном

или в шуме летящей листвы

с вятским чоканьем

чудо-Котельнич —

град районный,

ровесник Москвы.

От перрона опять по порядку,

только брызнет,

искря, гололед:

слева —

в прятки играется Вятка,

справа —

поле за полем пойдет.

Разбегутся дорожные знаки

от смертельного свиста колес.

И в пространстве летящего мрака —

ощущение белых берез!

Глянешь соколом,

плечи расправишь, —

что нам в жизни-то надо,

мой друг:

наша родина, слева и справа,

и распева родимого звук!

Но уже впереди – ты запомни! —

золотое свеченье взошло.

Это брезжит мое Чистополье,

в чистом поле родное село…

Долго тянутся леса.

Комары кусаются.

На опушке-развертушке

Волок расступается.

На угоре колокольня,

Кладбище.

А дальше сплошь

За селом за Чистопольем

В чистом поле ходит рожь.

За селом за Чистопольем

Проливные плещут льны —

Или это синим полем

Небеса отражены?

На приволье, в чистом поле,

Будто крыльями взмахнешь:

Тут тебе

Четыре воли —

Выбирай, какую хошь!

Здесь родился,

Здесь я рос.

В Чистополье от берез

На душе светло,

как в детстве,

Горько-радостно до слез…

Поля, поля – родное Чистополье,

Пьянящий запах воли луговой!

Любовь моя к вам прорастает болью,

Травой забвенья и разрыв-травой.

На бой такую силу провожали —

Мужья, сыночки – любо посмотреть!

В мое село защитников державы —

Израненных – вернулась только треть.

Четыре года битвы той жестокой,

Забудет разве, кто их перенес?

Солдатской крови высохли потоки,

Но все бездонней море вдовьих слез!

А здесь в тылу – трагическая сага!

Историк, объясни в труде своем

Слова «налог», «агент уполминзага»,

«Недоимка», «подписка на заем».

И пусть тогда мы черный хлеб жевали —

Надеждой крепли город и село.

Хоть говорят, «не жили – выживали» —

Мы выжили всем недругам назло!

И как, фронтовики, случилось это:

Держава, Русь, великая страна

Разорвана, разута и раздета,

Унижена, ворьем разорена?

Вот почему по отчему приволью

Я прохожу с поникшей головой —

Село мое, родное Чистополье,

Пьянящий запах воли луговой!

Вон парнишка бежит босиком

Дальним полем,

Травой луговою.

Он с былинкою каждой знаком,

Золотой весь от солнца и воли.

Это я на заре бытия —

Мне понятны и глуби,

И выси,

Птичий щебет,

И пенье ручья,

Трав и листьев зеленые мысли.

За опасным и зрелым трудом

И за поиском призрачных истин

Мне всю жизнь

Будут сниться потом

Этот луг,

Это солнце

И листья…

Здравствуй, свет мой задушевный,

Пристань счастья и утрат,

Здравствуй, матушка-деревня,

Мой родной электорат!

Как теплом твоим я кровным

Вновь обласкан и согрет!

Этим избам, этим кровлям

Без недели тыща лет!

Тыщу лет в старинном стиле —

Плуг, да вилы, да топор.

Десять шкур с тебя спустили,

Но жива ты до сих пор…

Здесь среди фамилий старых —

Надо недругам учесть —

Есть фамилия Макаров

И Калашниковы есть.

Власть не ждет сюрприза снизу —

Я ж, судьбой твоей томим,

С головы до ног пронизан

Электричеством твоим.

Бог спасет угодья эти,

Лихолетье отвратит.

Ведь конец настанет света,

Если вдруг «закоротит»!

Самогонки залимоня —

Чтоб всё пело и цвело! —

По Ивановской с гармонью

Развернись, мое село!

– Я не знаю, как у вас,

А у нас в Котельниче —

Если дома нет ребят —

Сделают на мельниче!

Но не слышится частушка

У гулянья на краю:

Мужики – по кругу кружка —

Обсуждают жизнь свою.

– Сверху давят, давят, давят, —

Речь один ведет с колен, —

А деревня доедает

Без соли девятый хрен!

Рвет другой рубаху с маху:

– Мужики! Кто нас поймет?

И в деревне жизнь не сахар

Да и в городе не мед!

Зря ты, парень, рвешь рубаху —

Понапрасну не ярись.

Знаешь что – пошли всех на хрен,

Только сам не матерись!

Будем дальше жить, ребята —

Хватит плакать и стонать.

Сроду жили небогато,

Значит, нехрен начинать!

В России царствует разруха,

И, к ней привычная давно,

Как Богородица, старуха

Глядит в забытое окно.

В старинных стенах прокопченных,

Уже давным-давно одна,

Она детей своих ученых

Перебирает имена.

Ты встретишь взглядом

Лик иконный

И оправдаешься с тоской:

Не прирастает старый корень

На почве новой, городской.

Но ты приехал не за тем ли,

Чтобы понять, как дальше жить?

Хмель

Так обвил

Телеантенну,

Как будто хочет задушить!

Я душою покамест не вымер,

Одного только хочется мне:

Нам бы встретиться снова, Владимир,

На отеческой нашей земле.

В те края нам бы снова приехать,

Обретая забытый покой,

Где звенит наше детское эхо

Над веселою Вяткой-рекой.

Нет на свете людей задушевней!

На прадедовских стоя корнях,

Нас напоит-накормит деревня,

Вся в заботе сама о кормах.

Вся в работе, извечно творимой,

Жизни-доли своей не корит,

Слезы вышибет песней старинной

И частушкой лихой одарит.

Ты вглядишься в родимые лица

И поймешь в озарении лиц:

Настоящая наша столица

Здесь, вдали от великих столиц.

Здесь, едины душой и слезами,

Мы сойдемся, довольны судьбой,

Что родная земля нас связала,

Словно братьев крестовых, с тобой.

И, стаканы подняв не пустые,

Слыша радость живую в крови,

Будем вновь говорить о России —

О единственной нашей любви.

Сколько ж можно болтать и

стограммить

Под хмельную чечетку колес?

Я сумею

состав

застопкранить,

Я успею

рвануть

под откос!

Вы за горло меня не возьмете,

Мне на вас глубоко наплевать!

Ах, какие на поле ометы!

Я в ометы уйду ночевать.

Добреду я до теплой соломы,

С головою зароюсь в лучи.

И усну я спокойно, как дома,

Как у мамы на русской печи.

Не забыт он,

не предан,

не запит —

Родниковый отчизны исток…

Мне на Вятку, на Вятку, на запад!

А колеса стучат на восток.

Видно, так все и будет тянуть

в эти милые сердцу пределы.

Будто можно

хоть что-то вернуть,

что уже навсегда пролетело.

Будто можно вернуться туда

и зажить, как жилось,

без заботы.

Время, время —

стучат поезда.

Время, время —

свистят самолеты.

Как же, время, тебя обогнать?!

И ревут,

и грохочут турбины,

чтоб меня от земли

оторвать

и умчать в голубые глубины.

Я поверить в свободу готов!

Но ищу,

проплывая над бездной,

средь галактик ночных городов

деревушки забытой созвездье.

Мне мерещится пламя костра.

Ребятишки в ночном у загона.

Тишина.

Предрассветье.

Роса.

Ржут в поскотине сытые кони.

Я сейчас одного подзову

и за гриву —

рывком незабытым.

Догоняй меня, время, – ау! —

Ахнув, кинется луг под копыта!

Только ветер в ушах

запоет,

зазвенит над зеленым затишьем…

Гаснет искоркой мой самолет.

Как завидуют мне ребятишки!

У костра вкусна уха.

Речь красна у пастуха.

За пастушеской сторожкой

Ночь сиятельно-тиха.

Этой ночью сон не в сон,

Хоть как будто снится он —

Из коровьей загороды

Колокольцев перезвон.

И в наплывах тишина,

Словно землю – свет луны,

Вновь меня переполняет

Чувство отчей стороны.

Как весенняя трава,

Корневым чутьем жива, —

Снова я, воспрянув, слышу

Родниковые слова!

А пастух ведет с подходом,

Словно песню, что берег:

«Рыба посуху не ходит.

Ты, милок, поди, продрог?

Ну-ка разом, разом, разом,

Чтоб не грызла грусть-тоска,

От коровки белоглазой

Молочка отведай-ка!»

Засыпаю в свежем сене.

Все еще костер горит.

Все еще пастух Арсеня

Над стаканом говорит!

Я вздрогну спросонок,

открою глаза,

От инея в сене хрустят волоса,

Сентябрьским туманом луга

затопило,

И, кажется, наземь сошли небеса —

Так близко и страшно

пылают светила!

Лежу на стогу у небес на виду.

Любуюсь-гляжу на большую звезду,

Которою трону рукой,

если встану.

Под утро

к загону на ощупь бреду.

В загоне мычит потревоженно стадо.

Костер у избушки остыл и потух.

Косится ворчливо Арсеня-пастух:

«Ну как не ругаться,

скажи ты на милость,

Пойди, соследи-ка ты этих пеструх —

Телушка-шалава взяла – отелилась!

Но будет, по видам,

коровка добра…»

Туманом стекая по стенкам ведра,

Густое молозиво чиркает тонко.

Я грею теленка, обняв, у костра

И звездочку глажу на лбу у теленка.

Курчавым сияньем исходит она —

Не в недрах Вселенной,

а здесь рождена —

Мне звездочка эта дороже небесной.

Она и потом,

в суете городской,

Приснится с улыбкой,

а может, с тоской,

До боли напомнив родимую местность.

Печальные кущи забвенья.

Упавшие навзничь кресты.

Невольное духа томленье

Здесь горестно чувствуешь ты.

Ты здесь понимаешь впервые —

Но как это, как понимать? —

Что мертвыми стали живые

И некому их поминать.

Весь век на пределе пластались,

Судьбу земледельцев несли.

И вот – деревень не осталось,

И лесом поля заросли.

С округи родимой раздольной,

Где весело песни вились,

Как будто на праздник престольный,

Всем миром сюда собрались.

И я, им ничуть не мешая,

На празднике мертвом притих —

Их в сердце своем воскрешая

И грустно любя, как живых.

А души кладбищенской рощи

Под шум поднебесных ветвей

И реют, и радостно ропщут,

С душой обнимаясь моей.

Болит моя душа в постылом

отдаленьи

От материнских мест —

Уж столько лет подряд!

И вот хожу-брожу

В забытых снах деревни,

Шатаюсь по лугам куда

глаза глядят.

Стою, смотрю до слез

На синь озерных плесов,

И упаду в траву,

И памятью души

Услышу перезвон веселых сенокосов —

Вот здесь, на берегу,

Стояли шалаши!

Вот здесь, на берегу,

Я костерок затеплю,

Глаза свои смежу,

И в отблесках зари

Увижу, как идут,

Идут косою цепью,

По грудь в траве идут

враскачку косари.

А ведренный денек

Встает, дымясь в росинках.

И далеко видать —

Цветасты и легки,

пестреют на лугу

платочки и косынки,

А впереди – в отрыв —

Идут фронтовики.

…Вот здесь, на берегу,

В подлунном свете тонком,

В кругу встречались мы,

забыв-избыв дела.

И краше всех в кругу

была моя девчонка,

Гармонь моя в кругу

Звончей других была!

…Как отзвук жизни той,

Которой нет успенья,

Доносит до меня, не ведая препон,

Под шелест камыша и волн

озерных пенье,

Молитвенный распев

И колокольный звон.

И сердцем этот звон

Вдруг радостно восхитишь,

Воочью разглядишь —

до камушка на дне —

Звонит в колокола

невидимый град-Китеж

И главами церквей сияет в глубине!

Там все родное мне!

Вон мать идет с причастья.

Вон сверстники в лапту играют

Под крыльцом.

А ближе подойди —

расслышал бы сейчас я,

О чем на пашне дед беседует с отцом.

Он только что с войны.

Он был убит под Ржевом.

И на шинели след

от пули разрывной.

Он с дедом говорит —

Дед озабочен севом.

И вот сейчас отец

обнимется со мной!

И вся деревня здесь,

И вся родня – живая!

И вот уже поет

И плачет отчий дом!..

На берегу пустом,

лица не открывая,

Сижу и плачу я

На берегу пустом…

Помнишь, друг,

Как в родимом краю

Запевали застольем, бывало?

Подтяни мне,

А я – запою,

Как в родимом краю запевали.

Ты подтянешь,

А я – разойдусь,

Подголоском рванусь,

Замирая, —

Чтоб живая услышалась Русь

В этой песне из нашего края!

Чтоб ударила крепче вина

Буйной удалью,

Черной кручиной.

Нам как матерь, —

навеки она —

С колыбели до часа кончины.

И душа перед ней не вольна —

Вместе с песней далеко уходит,

И слезой закипает со дна,

И любовью,

И мукой исходит…

И под каким я ни пребуду небом —

мне только б знать,

тревогу утоля,

что не скудеет песнями и хлебом

отеческая милая земля.

Мне только б знать,

мне только б сердцем вызнать,

что об ушедших

больше слез не льют,

что ставятся там солнечные избы

и соловьи с наличников поют.

Что после стольких бед

в родном раздолье

настала золотая благодать…

А свет в окне родительского дома

мне отовсюду

и всегда видать.

Небо здесь назовешь небесами

И поймешь, что тебе повезло,

Обретя за глухими лесами

Эти пажити, поле, село.

…Можно жить с постоянною болью,

Но сияет надежда во мгле.

Слава Богу, мое Чистополье

Существует еще на земле.

Слава Богу, всем бедам переча,

Край не пуст и душа не пуста,

Хоть пока

Иоанна Предтечи

Храм на взгорье встает без креста.

Но не зря над родными местами,

Охраняя родительский кров,

Из глубин поднебесных

Блистает

Богородицы светлый покров!