По колокольной гулкой сини,
По ржанью троечных коней —
Как я тоскую по России,
Как плачу горько я о ней!
По воле той,
По той свободе,
Когда,
Как в спелое зерно,
Природы дух
И дух народа
Сливались в целое одно!
По той, что гибла,
Воскресала,
Кипела,
Пела
И цвела,
Когда в согласьи с небесами
Ее сияли купола.
Тысячелетнее величье
В глухое втоптано былье —
Святой обряд,
Живой обычай,
Ее уклад
И лад ее.
Эй, братья-русичи!
Славяне!
Все, в ком душа еще жива —
Неужто с вами мы завянем,
Как прошлогодняя трава?
Я верю, верю – Невозможно
Таких и нынче перечесть,
Кто любит Родину неложно,
В ком честь
И совестливость есть!
И возродить нам хватит силы,
Соединившись на краю,
Из разроссиенной России,
Россию кровную свою!
А сегодня, родная,
И горе – уже не беда,
Если выжить смогли мы
В таких переделках кромешных.
Эту мертвую землю
Разбудит живая вода,
И апрельские птахи
Отыщут заветный скворечник!
И прольются опять
Благодатью чудесной дожди,
Мы оплачем с тобой
Всех, кто был изведен понапрасну.
Неспроста
Нас всегда ненавидели смертно вожди,
Потому что не им,
А земле мы издревле подвластны.
Но простили мы нелюдям всем,
Как прощали всегда,
И блаженны в своих побужденьях
Безгрешных:
Вслед за солнечным плугом
Струится,
Дымясь,
Борозда,
И влюбленные птахи
Опять обживают скворечник!
(Картина Виктора Харлова)
Живописец, волшебник, спеши,
Для души моей стань исцеленьем:
Уголок деревенской глуши
Сохрани для потомков нетленным!
Пусть останутся – хоть на холстах! —
В тихой скорби крестьянские лики.
Жизни нет им в родимых местах,
Места нет им в России великой.
На былое поставили крест.
Рвутся корни крестьянского рода.
И в прозрачной печали окрест
Замерла золотая природа.
Воцаряется вечный покой
Там, где жизнь бушевала издревле.
Покидают деревню с тоской,
Поневоле бросают деревню!
Что в ней делать тебе одному?
Полевые захлопни воротца
Перед всем, что уходит во тьму
И уже никогда не вернется!
Меня всё терзают грани
Меж городом и селом…
Ну какое стирание граней,
Если нечего больше стирать,
Если город деревню ограбил,
Словно сын простодушную мать!
Черным смерчем по милым пределам,
Лад старинный пустив под откос,
Пролетело, как змей, просвистело
Смертоносное слово «КОЛХОЗ»!
Самодурствуя до одуренья —
Змей Горыныч крестьян не любил! —
Закогтил он царевну-деревню,
Изнахратил ее загубил.
Ни гармошки нигде, ни частушки —
Будто вымерло всё на земле.
Друг за дружкой избушки-старушки
В первобытной скрываются мгле.
…Где-то в поле,
Как русская песня,
Заплутала надежда моя.
Верю я, что деревня воскреснет!
Верю я,
Верю я,
Верю я…
Где ж та удаль, что шла подбоченясь?
Где ж те песни, что чудились мне?
Почему как последний лишенец
Прохожу я по отчей земле?
Почему на земле этой древней
Торжествует по-прежнему зло?
Так же грабят и гробят деревню,
Так же грабят и гробят село!
Те же древние страхи и страсти —
Как бы завтра вконец не пропасть.
Так же рвут горлопаны на части
Трижды клятую пахарем власть.
Об утратах почти не жалея,
Постою у старинной межи.
Ничего нет на свете милее
Безыдейного шелеста ржи!
Желтый блеск молодого жнивья
Посреди августовского поля.
Русь, Россия,
Отрада моя,
Небывалая песня и доля!
Только ветер твой мерил простор,
Где сливается с небом дорога.
И в груди не проходит восторг,
Не стихают любовь и тревога.
Это, видно, осталось в крови
От славянских задебренных былей —
Чтоб мы помнили земли свои,
Берегли,
устрояли,
любили.
Чтоб на самой последней меже
Перед взглядом родного простора
Совестливой сыновней душе
Не услышать глухого укора.
И соседи давно уж не рады —
Снова сдвинулся Ванька, дурит:
Он костер разжигает в ограде
И кричит: «Севастополь горит!»
Урезонивать Ваньку без толку,
В этот час его лучше не тронь.
В белый свет он палит из двустволки
И орет: «Батарея, огонь!»
Он крушит, что попало, неистов,
По команде «В атаку! Вперед!»
Разобьет подчистую фашистов
Севастополь России вернет…
Успокоится,
Баньку истопит.
Но, друзей вспоминая, твердит:
«Севастополь родной, Севастополь…
Слышишь, друг, —
Севастополь горит»!
Россия слезы вытирает,
Свои теряя рубежи.
Уходят в землю ветераны —
В могилы, словно в блиндажи.
Их не болезни подкосили —
России попранная честь.
Ведь то, что сделали с Россией
Они не силах перенесть!
И если мы за Русь не встанем —
Они из тьмы следят-глядят —
Восьмиконечными крестами
Врагу дорогу преградят!
В глухом желании запить —
Не грусть – тоска по райским кущам:
Как к горлу нож – одно – забыть,
Забыть о Времени бегущем!
Но вот запой сбавляет ход,
И в сумерках скрежещет опыт:
Очнувшись,
Время
Твой уход
Еще безжалостней торопит!
В глухом желании запить
Еще такая подоплека:
Я не могу тебя забыть,
А ты, любимая, далеко.
Когда увидимся —
Бог весть!
Да и возможно ли сближенье?
Но выход, слава Богу, есть —
Залить вином воображенье.
В глухом желании запить —
Притихни, сердце, не пульсируй! —
Мне этой боли не избыть:
Что сотворили мы с Россией!
Я по стаканам разолью —
За Русь, друзья!
Тоску развеем.
А грянет клич – в стальном строю
Мы моментально протрезвеем!
Все же красная звезда,
Сколько раем ни манила,
Древней святости креста
Для души не заменила.
Божий мир от крови ал,
Захлебнулся в переделе,
Но все дальше идеал
От развенчанной идеи.
Только верю:
Час грядет —
Как бы ни был оболванен,
В массах вызреет – НАРОД,
А в колхознике – КРЕСТЬЯНИН.
Искушенная душа
Светом истины объята.
И проклятого ножа
Не поднимет брат на брата.
И любовью да трудом
Превозможет мрак насилья
Осененная крестом,
Возрожденная Россия!
А верую твердо я,
братья-славяне:
Сойдемся когда-нибудь мы на майдане,
Да весело в очи заглянем
друг другу,
Да полную братину
Грянем по кругу —
За матушку-Волгу!
За Днепр!
И за Припять! —
Давно уж по-братски нам
надо бы выпить
Да вспомнить со вздохом
Вчерашние были,
Когда мы великой державою были,
И снова воскресли
в славянских границах.
(Вот крови напрасной зачем было литься?)
Глаголом, и верой,
И родом едины,
Мы поняли: вместе мы —
непобедимы!
И славой опять заклубится дорога
Испытанных битвами внуков Стрибога!
И грозные в небе замолкнут
перуны.
И песню ударят Бояновы струны!
Уже пал к этому часу в схватке с Челубеем Пересвет, могилу которого в Симоновом монастыре в Москве мы никак не можем освободить из-под ига завода, чтобы поклониться ей…
Становясь постепенно Россией,
Русь, державные правя дела,
Неспроста
Имя кровного сына
Сквозь века в самом сердце несла.
В неизбывном ее постоянстве
Благодарности вечной обет.
Бьет навылет из далей славянства
Слово – гром, слово – свет —
Пересвет!
Это он, осенив победивших
Правотой необорной, как Бог,
Смерть приняв, богатырь-поединщик
Русским ратям победу предрек.
И звенит с той поры неослабно,
Как торжественной скорби привет,
Вместе с отзвуком боли —
Ослябя —
Колокольной волной —
Пересвет!
И народ на Руси без изъятья
Отплатил им любовью святой.
Шесть столетий крестовые братья
Неразлучны под общей плитой.
Шесть столетий не ведает срама
Слава их, понадежней брони.
Тишину надмогильного храма
Заслужили по праву они.
Заслужили они поклоненье:
В час глухой покаянно скорбя,
К ним текли чередой поколенья,
Их судьбой поверяя себя.
На тернистом пути обретений,
На заносах его роковых
Не безгласны минувшего тени,
Как бессонная совесть живых.
Но ведь было же в прошлом недавнем:
Нам упорно старались внушить,
Что история наша бесславна
И не стоит ее ворошить,
Чтоб, к бегущему дню приспособясь,
Голос истинной правды угас,
Задремала народная совесть,
Память крови отшибло у нас;
И в мечтах о прекрасном грядущем
Впопыхах мы успели забыть,
Что не вырасти саду цветущим,
Если корни его подрубить.
Нет! В заботах о завтрашнем севе
Надо нам не зевать – успевать,
Чтоб и сметь не смогли фарисеи
Ложью наши поля засевать.
Нет! Пусть время смертельно торопит —
Оглянись и постой на меже,
Чтобы свой исторический опыт
Оценить искушенно уже.
И в движеньи к намеченной цели
Уловить световодную нить:
Всё вернуть, что порушить успели,
Что осталось – сберечь-сохранить.
Да не будут поруганы святость
И величие нашей земли!
…Запоздалой виной виноватясь,
К Пересвету мы с другом пошли.
Шли, хоть знали давно и подробно,
Что могила его не в чести,
Что втихую сумели надгробье
Над святым погребеньем снести,
Что в чаду индустрийной нагрузки,
Перейдя святотатства предел,
Над великой святынею русской
Многотонный компрессор гудел.
В лязге-грохоте память заглохла,
Воцарилась бездушья тоска…
С хмурым тщаньем товарищ из ВОХРа
Проверяет у нас пропуска.
Но нельзя нас, как раньше – хоть тресни! —
Завернуть, не пустить, застращать.
– Мы, товарищ, пришли на воскресник!
Подпись есть и на месте печать.
Ты открой нам железные дверцы,
Придержи бесполезную злость.
Здесь не мало нас, единоверцев,
Не со всей ли России сошлось!
Брошен клич ратоборцами духа:
Запустения вычистить хлам,
И вернуть, и поднять из разрухи
Воскрешающей памяти храм!
Мы свободу и веру обрящем,
Выступая на битву со злом.
И копьем Пересвета разящим
Я вздымаю карающий лом!
Рубят рядом кирка и лопата,
И челночно носилки снуют…
И опять озарила лампада
Пересвета последний приют.
И на миг в полумраке неясном
Фитилек защитила ладонь,
Чтоб уже никогда не погаснул
Нашей памяти
Вечный огонь!
Как тогда, смутный день
из тумана встает,
И далеко окрест —
от Непрядвы и Дона —
За волною волна
по России плывет
Торжество и печаль
колокольного звона.
Только русскому сердцу
услышать дано
Этот звон, заглушивший и плач,
и молитвы!
Он разбудит и тех,
кто не слышит давно,
Кто упал и уснул среди грохота битвы.
Я стоял среди многих
в переднем ряду
И не дрогнув шагнул своей смерти
навстречу,
Когда треснули копья,
встречая орду
И с ордою мы сшиблись,
и ринулись в сечу!
Я средь ратников павших
остался во тьме.
Но с отрадой в сей день,
звуку жизни внимая,
Зрю не ханский шатер —
Храм на Красном холме,
Где следов не отыщешь
поганых Мамая.
Лишь полынь по Непрядве,
как память, горька,
Да колюче кустится
татарник кровавый.
И над полем, как ветер,
Летит сквозь века
Этот звон
Никогда не смолкающей славой.
Валентину Распутину
Прислушайся к душе —
Она еще живая,
Она не умерла
В разврате и вине.
Саму себя храня,
Саму себя срывая,
В молитвенной она
Страдает глубине.
Там тайная страна.
Там Русь
– твоя Матёра.
Славянами, как встарь,
Заселена она.
Сияет солнце там
Средь вечного простора,
И недругам она
На откуп не сдана.
Сияет солнце там,
И, взгляд куда ни брось я,
Ухожена земля,
Куда ни обернусь.
Под колокольный звон
Качаются колосья,
И молятся в скитах
Святители за Русь.
Пусть нынче на Руси
Пиры справляет нерусь
И сатанеет зло,
Наглея всё сильней, —
Россия-Русь моя,
В тебе я не изверюсь —
Еще восстанешь ты
Во всей красе своей!
Не сломлен русский дух!
Ты, в нем найдя опору,
Сама распорядись
Державною судьбой!
Прислушайся к душе,
Открой свою Матёру.
Проснись, родной народ,
И стань самим собой!
Ты не это ли чудо искала,
По земле и по небу кружа?
В голубое безбрежье Байкала,
С ним сойдясь,
Ты взлетала, душа!
Узнавала родное с восторгом,
Обнимая, как чайка, волну,
К поднебесным
рванулась просторам,
Содрогаясь, вошла в глубину.
Слава Богу, что снова я ожил.
Встав под ветер,
вздымающий вал,
Будто здесь я
Всю жизнь свою прожил,
Хоть я здесь никогда не бывал.
Гул глубин,
что меня переполнил,
Звоны-вызвоны,
внятные мне,
До меня долетали
я вспомнил!
В материнской моей стороне.
Светом снежных
вершин осияны,
Далеко и вблизи от меня,
Словно вечность,
застыли Саяны,
Это чудо живое храня.
Ты нашла,
что так долго искала,
Не напрасно
мытарства верша:
Ты с мятежной душою Байкала
Обручилась навеки, душа!
Михаилу Вишнякову
Внезапно в судьбе возникая,
Я знаю, совсем неспроста
Полынный простор Забайкалья
Ворвался в меня
Навсегда —
И Нерчинским трактом, и тропкой,
Лугами с былинкой любой,
Кровавой ордой кровохлёбки,
Листвянкой, как дым, голубой.
Ещё непривычна для глаза,
Обжитая Русью давно,
Земля азиатская
Сразу
Казалась своей всё равно:
Берёзкой
и говором улиц,
И песней
такой пастуха,
Что сопки вдали
Развернулись,
Как синей гармони меха!
И как возле отчего дома,
Отрадой для сердца живой,
Шум жита
в степных суходолах
Катился волна
за волной.
В краю, где за дымкою мглистой
Текли Чингисхановы тьмы,
Где дух бунтарей-декабристов
Витает в руинах тюрьмы;
Где нынче
Сквозь чащи и скалы,
Сквозь всю первобытную даль
От брега седого Байкала
Ведут на Восток магистраль —
В какие великие встряски,
В года переломов каких,
Из курских, воронежских, вятских
И прочих людишек лихих
В горниле суровой природы,
Кремневой закалкой крепки,
Особой, сибирской
породы
Явились на свет мужики!
И где бы теперь ни носило,
Но ясно, как день,
Для меня;
Мы все у родимой России
По кровному счету —
Родня.
На стрежень воронки уходят,
Покоя не знает вода.
Не наши ли быстрые годы
Уносишь ты в даль,
Иногда?
Не так ли, светло и упруго,
Летят наши дни на закат?..
В строке Забайкальского друга
Я времени слышу раскат!
Сшибаются струи кругами
И кругом идет голова,
И радостно грудь обжигают,
Как ветер полынный, слова.
И весь этот мир без изъятья
Оплакать захочется вдруг,
И женщины милой объятья,
И боль неизбежных разлук;
И юности вольные травы
С далеких июньских лугов,
Где шепот осенней отавы
Средь грузных, как думы, стогов…
Но как еще молодо тело!
Пусть время летит напролом,
Пока не запели метели,
Мы сами с тобою споем;
Прощальная горечь бокалов —
За встречу в грядущих пирах!
«По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах…»
Георгию Георгиевичу Сущих
Среди дел моих самых насущных
Вдруг собьюсь, улыбнусь на бегу:
Человека с фамилией – Сущих —
Позабыть я никак не могу.
Понимаю теперь —
не случайно
В жизни мне на людей повезло…
Нас тогда глубоко привечало
В забайкальской глубинке село!
На излете путей центробежных
Слушал я родниковую речь,
Счастлив тем, что в краях порубежных
Душу песни сумели сберечь.
Вздох и выдох застолья единый
Вдруг ударит глубинной волной —
Той далекой и близкой – родимой,
Удалой горевой стариной!
Вздох и выдох застолья…
Россия…
Я невольной слезы не стыжусь,
Ведь не слабость,
А веру и силу
Дарит песен кандальная грусть.
В чем-то главном, единственном, слиться
Нам дано навсегда – не на миг…
Хлеборобов и воинов лица,
И – черты их вбирающий лик —
С потаенною думой во взоре,
Мощной выделки,
Лепки крутой,
Он – стола во главе —
Святогором —
Предколхоза с фамилией той.
Знать, тяжел председательский жребий —
Коренная из тысяч забот,
Не державная ль дума о хлебе
И на кратком досуге гнетет?
Не в такие ль надежные лица,
Доверяясь им в час роковой,
В сорок первом смотрела столица,
Провожая с парада на бой?
Поименно в колоннах несметных
На вопрос принадлежности: «Чьих?» —
«Сущих!
Русских!
Хоробрых!
Бессмертных!» —
Мог откликнуться каждый из них.
…Мне не надобны райские кущи —
Лишь бы где-то на краешке дня
Человек по фамилии Сущих
Среди дел своих
Помнил меня.
Слава Богу, пособили
Мне товарищи-друзья:
Тосковал я по Сибири
Вот опять в Сибири я!
Вот опять гляжу с восторгом:
На полсвета – благодать!
Богатырские просторы.
Люди статью им под стать.
Забредешь с равнины в горы —
И не диво в том краю
Повстречать не Святогора,
Не Добрыню, так Илью!
Братцы, главное не омуль,
Не разлитое по всей —
Дома ль ты или не дома ль,
Если ты среди друзей?!
Если так по-русски щедро
Этим чувством дорожи!
Для тебя открыты недра
С чистым золотом души.
Я открытость эту чую,
Я найду приют везде
В Балаганске заночую
Или где-то в Усть-Уде.
Всласть им здесь пилось и елось,
И жилось по всем статьям,
Так чего ж тут не сиделось
Нашим будущим вождям?
Говорю судьбе – спасибо!
Есть, душою широки,
Эти люди без прогиба —
Казаки-сибиряки.
С ними духом воспарю я,
Я с орлами – сам орел.
Будто родину вторую
Неожиданно обрел.
Мне оскомину не сбили
Заповедные края.
Я тоскую по Сибири,
Хоть еще в Сибири я!
Мы с Россией
Сибирь повенчали,
Нам Сибирь, словно мать дорога.
Мы Россию не раз выручали —
Мы достойно встречали врага.
Казаки-сибиряки, веселей!
Для врага
стальной закуски не жалей!
Нас не зря народ зовет —
«сибиряки» —
Мы в бою непобедимы,
казаки!
Боевая труба заиграла
И, смыкаясь в едином строю,
От Амура-реки до Урала
Собираем мы силу свою.
Стань, Россия,
и сильной, и гордой!
Чтоб тебе не смогли угрожать,
Помни старое правило твердо:
Нам сухим надо порох держать!
Казаки-сибиряки, веселей!
Для врага
стальной закуски не жалей!
Нас не зря народ зовет —
«сибиряки» —
Мы в бою непобедимы,
казаки!
Гранит и бронза, гипс и мрамор —
Не прихоть памяти людской.
В живом порыве гений замер —
И время замерло с тоской.
В руке Господней не старея,
Не признавая счет веков,
Порой подшучивает время
Над суетой временщиков.
Всем верноподданным – спасибо!
Вновь обретя державный сан,
В Иркутске внемлет звон Транссиба
Царь русский —
Третий Александр!
Был строй, казалось, неизменен.
Проходят годы – не века, —
И сумрачно взирает Ленин
На адмирала Колчака!
Мой друг, безвременно лысея,
Произносил мне, как стихи:
– Взойдешь на гору Моисея
И все отпустятся грехи!
…Во тьме египетской округа
Была, как баня, горяча.
Я вспоминал с тоскою друга,
Молитву Господу шепча.
По циклопическим ступеням,
В бореньи с первобытной тьмой
Дорогу в скалах постепенно
Нашаривал фонарик мой.
От стен святой Екатерины,
Душой стремясь на горный свет,
Тропу монахи проторили,
Врубаясь в скалы сотни лет.
Они свой труд не довершили —
Ловушек много на пути.
Но я был должен до вершины
К восходу солнца добрести.
Ведь сам Господь на эту гору
В огне и громе снисходил.
Скрижали, грешникам на горе,
Здесь Моисею он вручил.
Но откровения Господни
Жестоковыйным не к лицу —
Увы, народ и посегодня
Златому молится тельцу!..
И впереди, и сзади люди —
Знать, нагрешил не я один.
А кто устал —
бери верблюда,
Пусть подшабашит бедуин.
Он, словно смерть, весь в белом —
страшен!
Кто с привидениями смел?
Ты отшатнешься, ошарашен
От замогильного: «Кэ-мэл?»
Но и во тьме свет Божий светит!
Как ни был дух мой сокрушен,
Я до вершины на рассвете
Самостоятельно дошел!
А там, торжественно и славно,
В глухом молчанье гор
Звенел паломниц православных
Импровизированный хор.
И первый луч над миром прянул,
И расточился ночи мрак.
И «Слава в вышних Богу…» грянул
Могучий иеромонах!
…Вот так на пике Моисея
Своих грехов я бросил сеть.
А друг мой больше не лысеет,
Поскольку нечему лысеть!
(Монастырь Св. Екатерины)
Пуста библейская пустыня,
Но вот она передо мной —
Вот монастырская твердыня
С Неопалимой Купиной!
Вот – красоты неповторимой —
В гранитных стенах восстает
Приют святой Екатерины
И Православия оплот.
Сиянье истинного света
Неопалимой Купины
Полуторатысячелетье
Монастырем охранены.
Никто по воле Магомета —
Здесь грабежей не допустил,
Он сам, купцом переодетый,
Святыню эту посетил.
Поставил он своею дланью
Охранной грамоты печать,
Как знак того, что мусульмане
Должны святыню защищать.
Не преступали той поруки
До славы нынешних времен
Ни крестоносцы, ни мамлюки,
Ни турки, ни Наполеон.
Что помнить мудрость Магомета
Сто раз бы надо нам на дню —
Давно забыли бы на свете
Про взрывы, пули и резню.
…Во мгле сиреневые горы,
Они забылись вечным сном.
И гаснут слабые укоры
О кратком времени земном.
Вдруг звон могучий и раздольный —
И сердце вздрогнуло не зря:
Колокола на колокольне —
Подарок русского царя.
Звонарь трезвонит, дело зная,
И хор монашеский гремит,
И грудь мою среди Синая
Тоска по Родине томит.
Я прошепчу святое имя,
Земным поклоном поклонюсь —
У Купины Неопалимой
Я за Россию помолюсь.
Она сияет за горами,
Она во мне, она со мной —
Горит-пылает, не сгорая,
Неопалимой Купиной!
Пожалуй, он нигде не оплошает,
До слез родной проныра – хоть убей! —
Смотрю, как сладко финики вкушает
На финиковой пальме воробей.
Наверняка по-русски разумея,
Чирикая, он сел на пляжный тент.
Да ты не из России ли, земеля?
Или с двойным гражданством, диссидент?
Спасибо, ты мне Родину напомнил!
Пускай она отсюда не видна,
Хочу я, чтоб и ты душою понял:
У нас от Бога Родина одна.
Здесь нет зимы,
а там твои собратья —
Их греет и в мороз родимый дым!
Могу тебя на Родину забрать я —
Давай-ка завтра вместе полетим!
Вятским рос ты или пермским,
Брянским иль сибиряком —
При мышлении имперском
Остаёшься русаком.
Но в славянском океане
Потерялся русский след:
Есть в России россияне.
Россияне.
Русских нет.
Слово «русский» под запретом,
Не с кем душу отвести!
Русский я.
Я буду – третьим.
Где двоих еще найти?
Не умолкает ни на миг,
Ни на единое мгновенье —
Кипун-родник,
Кипун-родник —
Земли живой сердцебиенье!
Вот ты припал к нему, приник,
Напился вдосталь и умылся,
И прожурчал кипун-родник,
Что без тебя он здесь томился;
Что обезлюдел край родной,
А из ближайшей деревушки
За чудотворною водой
Теперь бредут одни старушки;
Что в сумасшедшей спешке дел
Ты постарел и сам в столице,
Но вновь душой помолодел,
Испив живой его водицы;
Тебе почувствовать дано:
Не меньше вечности мгновенье,
Когда сливаются в одно
Его с твоим сердцебиенье…
В суходоле, живом и зеленом,
Где тебя окружили цветы,
Где колосья кивают по склонам,
Человек,
Что печалишься ты?
Что тебе в деревушке притихшей,
Где твоя загорелась звезда?
Тут уже ничего не попишешь —
В ней не будешь ты жить
Никогда.
Что же трогаешь ты подорожник
И колосья сжимаешь в руках?
Ты уехать отсюда
Не можешь
И остаться
Не можешь
Никак!
Там, где июль в лугах бушует,
Войду я около реки
Под сень серебряного шума
В береговые тальники.
Для счастья самого простого
Не так уж много надо мне:
На берегу
Уснуть у стога,
Побыть с собой наедине.
Для счастья самого простого —
Со мной, во мне, передо мной —
Державный,
Вечный гул простора,
Глубинный свет
Земли родной.
Я для любви еще не старый,
Но на исходе бытия,
Уж если я
Землею стану, —
Землей вот этой
Стану я!