Маленькая белая церковь Носса Сеньора да Сауде была открыта. Поколебавшись, Анна натянула на лицо маску и вошла внутрь. Не будучи сколько-нибудь религиозной, она любила заходить в лиссабонские храмы. Не молиться и не просить, а просто посидеть на скамье, глядя перед собой и слушая тишину.
Могучие стены старинных церквей отсекали городской шум и погружали Анну в состояние, которое иные называют медитацией: ни мыслей, ни чувств, одно только ощущение, что ты паришь вне времени и пространства.
Церковь, как обычно, пустовала, если не считать крупной медлительной женщины, расставляющей у алтаря цветы – сиреневые шары гортензий и гладиолусы, похожие на стрелы, торчащие из груди Святого Себастьяна. Это всегда казалось Анне странным: разве не должен храм, посвященный Божией Матери «Исцелительнице», ломиться от верующих, особенно сейчас, когда здоровье объявлено самой главной ценностью мира?
Как всегда, при виде статуи пронзенного пиками святого, мыслями Анна переметнулась на другого юношу с этим именем. Несчастный король Себастьян, последний из Ависской династии – не формально, но фактически. Романтический мальчик, который взялся играть в рыцаря-крестоносца и проиграл все: страну, династию и жизнь.
Отчего-то именно этот король, историки называют его могильщиком великой Ависской династии, был Анне по-человечески близок и понятен. Она представляла его не мужчиной в воинском облачении, но ребенком, протягивающим к ней руки сквозь века. Маленьким мальчиком, просящим защиты от бед, что обрушились на него еще до рождения.
Себастьян Желанный, посмертный сын наследного принца, осиротевший еще в утробе матери, стал королем в три года и погиб в двадцать четыре. Его недолгое царствование отмечено жутким знаком чумы.
В мае 1569 года в Лиссабоне начался мор, и к осени достиг таких масштабов, что, говорят, некому было хоронить мертвых. В тот год король обратился к властям Лиссабона с просьбой построить храм в честь своего небесного покровителя, и получил старую часовню в Морарии. Здесь теперь церковь в честь Божией Матери «Исцелительницы».
Видимо, это действительно особенное место. Как говорит старая сеньора Мафалда: «Церковь пережила все: и Великое Лиссабонское землетрясение, и реформы маркиза Помбала, и разрушения, что принес Морарии Салазар».
Сносились дворцы, перестраивались дороги, город менялся, а белый храм с монограммой АМ, Ave Maria, продолжал жить. Как и Себастьян, погубивший свое войско в печально известной «Битве трех королей», погибший под Эль-Ксар-эль-Кебиром, где-то между Танжером и Фесом, исчезнувший, пропавший, потерявший все.
Он жил в мечте многих поколений, верящих, что юный король не умер, а всего лишь заснул на время в тайной пещере под священной горой, что соединяет землю и небо. Из Себастьяна Желанного он стал Себастьяном Спящим, чтобы потом, когда настанет его час, стать Себастьяном Спасителем, который вернется одним туманным утром и снова сделает Португалию великой.
– У вас было нечто похожее, – отозвалась Дина, когда Анна поделилась с ней своими новыми познаниями из истории Португалии. – Когда все не хотели верить, что царь умер, и ждали, что он вернется.
– Лжедмитрии, да. А лже-Себастьяны были?
– Штук пять, если не больше. Это очень живучая легенда, знаешь. Существует даже список из шестнадцати примет, по которым можно будет узнать вернувшегося короля. Ну, там, отсутствие зуба, одна нога больше другой, родинка на плече. И два тайных знака. Причем, один настолько тайный, что о нем будет объявлено в последнюю очередь.
– Удобно, – засмеялась Анна. – Особенно про тайные знаки.
– Зря смеешься. Знаешь, что такое себастьянизм?
Анна не знала, но очень хотела знать. Поэтому провела несколько вечеров за чтением всего, что нашлось на русском языке. А потом набрела на плохо сделанный португальский сайт, который поначалу приняла за заброшенный, пока не обнаружила очень даже обитаемый форум – он обновлялся даже не каждый день, а каждый час.
Она переводила сообщения при помощи онлайн-переводчика и поражалась: люди, причем явно очень образованные, а не какие-нибудь суеверные крестьяне из восемнадцатого века, всерьез обсуждали предстоящее возвращение короля Себастьяна и некую «Пятую империю».
– Невежливо называть людей чокнутыми, но я все-таки назову, – резюмировала Дина, перейдя по ссылке. – Ну, как чокнутые… Думаю, они обсуждают это не в буквальном, а в символическом смысле, понимаешь? Себастьянисты, конечно, сумасшедшие, но не дебилы, чтобы верить в физическое возвращение чувака, умершего почти полтыщи лет назад. Просто себастьянизм уже давно больше, чем народная легенда о мертвом короле. Можно сказать, мистическое учение.
При упоминании мистики Анна тут же потеряла интерес и к форуму, и к учению, но только не к самому королю Себастьяну. Для нее он оставался, прежде всего, ребенком, которого никто особенно не любил, и чья ценность заключалась лишь в вопросе крови. Кидали беднягу с рук на руки, воспитывали как попало, вот и получилось что получилось.
– Ты сейчас его жалеешь или себя? – уточнила проницательная Дина.
Больше Анна разговоров о несчастном короле не заводила. Однако в церковь Носса Сеньора да Сауде захаживала и предпочитала называть ее по-старому: часовня Святого Себастьяна.
Эту маленькую тайную традицию не изменила даже Дина, когда привезла Анну в монастырь Жеронимуш и ткнула пальцем в гробницу в виде пирамиды, опирающейся на мраморных слонов.
– Он тут.
– Кто тут? – растерялось Анна.
– Король Себастьян. Это его могила. Конец истории.
Потом они пили кофе с кондитерской Pastéis de Belém, болтали о том, как причудливо устроено человеческое сознание и как легко им управлять, играя на самых примитивных инстинктах. А когда Дина отошла в туалет, за столик присел высокий благообразный старик в хорошо сшитом костюме.
– Я видел вас у могилы, – без предисловий сообщил он на неплохом английском.
– Вы кто? – изумилась Анна.
– Неважно. У меня мало времени. Слушайте внимательно: это не могила, это кенотаф.
– Чего?
– Символическое захоронение. Пустая могила. Короля там нет и никогда не было. Не верьте в то, что вам говорят.
Увидев, что Дина возвращается, старик поднялся и резво припустил к выходу.
– Ну, теперь ты увидела настоящего живого себастьяниста, – расхохоталась подруга, когда Анна передала ей содержание разговора. – Сумасшедший. Но совершенно безвредный.
Чем больше Анна узнавала португальцев, тем меньше ее удивлял тот старик. Время для португальцев течет совсем иначе, чем для других народов. Они говорят о событиях трехсотлетней давности так, словно сами были им свидетелями. А о том, что случилось пятьсот лет назад – будто со слов мамы или бабушки. «Дом-то новый, – говорила хозяйка квартиры перед тем, как подписать договор аренды. – Лет сто пятьдесят ему, не больше».
«А мое поместье, выходит, тоже не совсем старое, – размышляла Анна. – Времени-то прошло с тысяча семьсот сорок шестого года, и трехсот лет нет».
Думая о «Ласточке», она часто употребляла местоимения «мой», «моя», «мое. Моя земля. Мой дом. Мое поместье.
Кто-то тронул ее за плечо – жест по нынешним временам немыслимый. Анна знала только одного человека, способного на это. Он плевал на социальную дистанцию, здравый смысл и, как только что выяснилось, на правила приличия.
– Доброе утро, deusa.
– Доброе утро, Нелсон.
Огромный, черный, молодой и очень добрый, этот бразильский балбес увязался за ней несколько месяцев назад на Руа ду Бенформозу. Сказал: «Это опасное место для белой женщины» и недоверчиво покивал, услышав от нее: «Вовсе нет». Шел за Анной на почтительном расстоянии до самой площади Мартим Мониш и спрятался за угол, когда она остановилась поболтать с Жуаной. Карлица только что выгнала со своей территории двух залетных путан и пребывала в благостном расположении духа.
Женщина она жесткая и крутая, это Анна поняла еще в день, вернее, ночь знакомства. Крутая и странная: свободно говорила на четырех языках, разбиралась в архитектуре и вообще отличалась от «людей ночи» – проституток, наркоманов и мелкого криминала, в чьем обществе жила с рождения.
– Ты хочешь, чтобы я разобралась с ним? – Жуана смотрела на Анну с нескрываемой издевкой. – Я. С ним. А ничего, что я ростом как раз ему по колено?
– Тогда придется в полицию, – вздохнула Анна. – Только что я им скажу…
– Скажи, что это Нелсон, он приехал из Бразилии, работает в овощной лавке и совершенно безобиден, – Жуана помахала человеку-горе, издевка в ее глазах сменилась на жалостливое презрение. Презрение предназначалось Анне. – Что он тебе сделал?
– Ничего, – пробормотала Анна. – Шел за мной. Обзывался.
Жуана поманила Нелсона, и тот послушно подошел. На Анну старался не смотреть.
– Итак, – Жуана закончила короткий разговор и достала сигарету. – Он назвал тебя deusa. Богиня. Считает, что ты в опасности. Хочет тебя защищать.
– От кого?
– От всего, – отрезала Жуана. – Нелсон немного наивный и медлительный, но добрый. Поняла?
– У него ментальные проблемы, – догадалась Анна.
– Он наивный и медлительный. Немного. – В голосе Жуаны зазвучал металл. – Он не причинит тебе вреда. Не лезь к нему.
– Вообще-то это он ко мне лезет! Не надо меня защищать!
– А это не тебе решать. Плохого он не сделает. Просто будь к нему добра. Он говорит, ты его Белая Богиня. Вот и веди себя как Богиня, не как истеричная дамочка.
С тех пор Нелсон проводил все свободное время где-то рядом с Анной. Днем работал в овощной лавке, а по вечерам сидел на скамье у церкви. При виде Анны вставал и шел следом. Иногда она видела его за стойкой заведения Жирного Жо. Время от времени находила у себя под дверью пакет с овощами.
Вскоре Нелсон стал такой же привычной частью пейзажа, как башни замка Святого Георгия, и почти такой же монументальной. Общаться с ним было легко: его словарный запас немногим превосходил Аннин, да и говорил он мало. Зато видел и запоминал вообще все.
Именно Нелсон обратил внимание на неприметных парней, которые всюду следовали за ней. Анна сразу догадалась, кто этих парней прислал, и уговорила Нелсона не обращать на них внимания.
– Они плохие, – упрямо возразил Нелсон. – Они плохие.
«И ведь прав оказался, зараза. Они плохие. А главное, неизвестно чьи».
– Доброе утро, deusa, – голос его сквозь маску звучал глухо и тревожно.
Анна знала, что Нелсон повторит приветствие трижды и только потом перейдет к разговору. Такой у него ритуал. У него вообще много ритуалов. Один из них – сесть на церковном крыльце и ждать, пока Анна выйдет. Ни при каких обстоятельствах он не тревожил ее внутри церкви, даже когда обнаружил слежку. Значит, что-то случилось. Что-то очень серьезное.
– Давай выйдем, Нелсон, – Анна взяла сумку и потянула парня к выходу, чувствуя на себе неприязненный взгляд тетки с гладиолусами.
– Доброе утро, deusa. Оставайся здесь, пожалуйста.
– Где?
– Вот здесь, – Нелсон мягко отобрал у нее сумку и положил на церковную скамью.
– Долго я должна оставаться здесь, Нелсон? – Анна послушно села.
Он стянул маску, обвел взглядом позолоченный резной алтарь, изобразил что-то вроде поклона тетке с цветами и уселся на соседнюю скамью.
– Нелсон, а теперь уже можно идти? – ласково поинтересовалась Анна.
– Нет. Оставайся здесь.
«Вот знала же, не кончится все это добром», – подумала Анна. – Что мне с ним делать, с этим огромным ребенком, который может быть и агрессивен, и опасен, в том числе для себя? Что стоило зайти в овощную лавку, познакомиться с его родней, объяснить ситуацию? Сейчас бы позвонила, пришел бы дядя. А теперь что делать?»
Анна встала и подчеркнуто спокойным голосом, тщательно подбирая португальские слова, попросила:
– Нелсон, пожалуйста, позаботься о моей сумке. Я сейчас вернусь.
Он неуверенно покосился на алтарь, потом на входную дверь.
– Сумка, – твердо повторила Анна. – Смотри за сумкой.
У выхода она оглянулась. В алтарной части никого не было, солнце заливало неф золотым сиянием. Нелсон не сводил глаз с сумки. Бедный мальчик.
Анна раздвинула тяжелые портьеры и застыла, на секунду оглушенная городским шумом. Из тонущего в полумраке нартекса вышел человек, он показался ей смутно знакомым. Она успела заметить в его руке странный предмет, а в следующе мгновение уже летела в ту самую пустоту, за которой приходила в храм. Только это было не парение, а скорее, свободное падение. Впрочем, продолжалось оно недолго. Вскоре все поглотила чернота.
– Сегодня первый день из десяти, – голос женщины звучал ровно и даже немного безразлично.
– Я умею считать. Кстати, как вам обращаться?
– Можете называть меня a mestrе.
Мастер. Или, скорее, Магистр, если учесть, что это за Организация, и из чего она выросла.
– Очень хорошо, Магистр. Работа началась. Завтра утром я надеюсь получить первые результаты. Условия прежние?
– Да. Она нужна живой и здоровой.
Он нажал кнопку отбоя и подумал: «Уж позвольте вам не поверить, Магистр. Вы и ваша Организация слишком безжалостны, чтобы пожертвовать хоть чем-то ради одной-единственной жизни. А уж я в жестокости разбираюсь».