Глава 6
Тихая музыка, запах кофе, ванили и жареного сладкого перца, приглушенный свет, падающий на столики через разноцветные витражи под крышей, – тут ничего не изменилось с тех пор, как мы приходили сюда с папой.
Я замираю в дверях.
– Только не говори, что передумала! – разочарованно тянет Кит и легонько пихает меня в бок.
– Не передумала! – заверяю, шагаю к стойке и, прищурившись, изучаю стандартное для подобных кафешек меню.
Папа заказывал здесь ту самую ужасную пиццу с курицей и ананасами – «Гавайскую» – и повторял с улыбкой, что нужно расширять горизонты, даже будучи прикованным к земле. Потому что в мире еще столько всего непознанного, и мы не знаем, в какой из дней все может внезапно закончиться… Я же, брезгливо морщась, выбирала для себя что-то более традиционное. Мы нагружали едой поднос, занимали столик в самом дальнем углу, за разлапистым искусственным цветком, и делились новостями прошедшей недели.
Папа тогда уже болел, но ни одна живая душа не знала о недуге.
Это потом я научилась есть эту жуткую пиццу. Жевала, часами сидя напротив папиного стула, опустевшего навсегда, и не чувствовала вкуса.
А спустя время поняла, что мне нравится необычное сочетание ингредиентов.
Подумать только, прошло целых два года с того вечера, когда бледный похудевший папа улыбался мне здесь в последний раз.
Я отступаю и налетаю спиной на чью-то твердую грудь. Поднимаю глаза, вижу Кита и тушуюсь.
– Что ты будешь?
Деловито тычу пальцем в изображения блюд на стенде, Кит сбрасывает капюшон и крепко задумывается – перекатываясь с носка на пятку, минут десять перебирает в уме варианты. Позади собралась небольшая очередь, девушка у кассы с раздражением поглядывает на нас.
– Нам, пожалуйста… – заслышав недовольный ропот, просыпается Кит, – вон ту пиццу для извращенцев. «Гавайскую». Четыре куска. И две колы.
Ловлю странное дежавю, моргаю и с удовлетворением наблюдаю, как меняются зеленые цифры на табло кассы – грязные денежки Игоря, с самого утра прожигающие толстовку, будут потрачены на благое дело.
Расстегиваю молнию и нащупываю хрустящие бумажки, однако Кит галантно оттесняет меня от стойки и расплачивается сам.
– Послушай! Мы так не договаривались! – пробую спорить, но Кит сражает меня неожиданно серьезным усталым взглядом и молча отходит к столику в самом дальнем углу.
Мы несколько часов болтаем ни о чем, моя третья порция неумолимо тает, в плоской фарфоровой тарелке остаются лишь крошки и румяные корочки. Запиваю пиццу очередным стаканом холодной колы и, не таясь, завороженно наблюдаю, как пальцы Кита отделяют от теста с начинкой края и складывают их на развернутую салфетку.
Он тоже не любит корочки. Я улыбаюсь.
А еще мне кажется, что пальцы Кита намного красивее тонких музыкальных пальцев Марика. Да и сам Кит… Ну… Намного красивее Марика.
И я вовсе не держу зла на Зою. Пусть встречается, гуляет и ходит в кино с кем угодно!
Я же гуляю сегодня с Китом, и мое сдуревшее от радости сердце то замирает, то пускается в галоп.
Он мне нравится…
Побольнее щиплю себя за ногу и, чтобы окончательно не поплыть, фокусируюсь на его телефоне, лежащем у подставки для соусов.
Очень дорогой телефон, предпоследняя модель. Наверное, с его помощью он и ведет свои идиотские стримы. Мама не смогла купить мне такой, сколько я ни умоляла. Возможно, сейчас, когда она пошла на повышение, наше финансовое положение выправится и я заимею подобное чудо техники. Ну или… Игорь этому поспособствует.
Снова щиплю себя, чтобы отогнать плохие мысли.
Так или иначе, я – это я, а Кит – из другого мира.
Еще в начальной школе классная рассказывала нам, что семья Синицыных состоит из отца-алкоголика, Никиты и его старшего брата – ранее судимого бездельника.
Я и сама по дороге домой много раз видела его родственников под ржавым грибком детской площадки у общаг. Они день и ночь сидели на лавочках в компании местных алкашей, шумели, дрались и пили паленую водку.
Говорили, что Кит бесплатно питается в столовке и одевается в секонд-хенде. А еще говорили, что он ворует. Дети прятали ценные вещи, когда его заносило в нашу раздевалку, жаловались на него родителям, презирали и не хотели с ним дружить.
Лишь в девятом классе ситуация изменилась: больше никто не смел унижать его или оскорблять. От страха быть избитым.
Кит перехватывает мой взгляд, расправляется с колой и усмехается:
– Что? Задаешься вопросом, откуда это у такого нищеброда? – Он указывает на телефон. – Не бойся, я его не украл.
– Хочешь сказать, ты его купил? – Вытираю руки и прячу под стол.
Кит напрягается:
– Ты вообще хоть раз видела, чтобы я реально у кого-то что-то там крал?
Нет, такого действительно никогда не было. Во всяком случае я не могу припомнить ничего, кроме пустых разговоров и грандиозного скандала, однажды устроенного биологичкой из-за пропажи золотого кольца. Тогда нашу параллель выстроили в коридоре, Кита вывели в центр рекреации и при всех вывернули его рюкзак. Но кольца там не оказалось. И мне было мучительно стыдно за всех нас.
Густая краска заливает щеки, я присасываюсь к полосатой трубочке и умираю от собственной глупости. В конце концов, какое мне дело, как он зарабатывает деньги?
Чистые серые глаза держат меня на прицеле. Пауза затягивается.
Я сдаюсь:
– Прости!.. Сам знаешь, чего только о тебе не говорили!
– Забей! – Он мотает головой и указывает на остатки моей пиццы, мгновенно меняя тему: – Ты вообще собираешься это доедать?
– Нет, – честно признаюсь. – Я всегда оставляю краешки.
Кит кивает, забирает тарелку и вываливает содержимое на свою салфетку.
Аккуратно складывает ее, убирает в карман жилета и быстро поднимается:
– Тогда пойдем, поделимся ими кое с кем.
Мы стремительно покидаем кафе.
Воздух, наполненный пряными ароматами цветов, хвои, сырости, стоячей воды и летнего вечера, вливается в легкие, тени удлинились на закате и плывут далеко впереди – по бурой траве, аккуратно подстриженным кустам, алым стволам сосен.
Кит сворачивает к водоему, и я семеню рядом. Не задаю вопросов, но настороженно озираюсь по сторонам и теряюсь в догадках: может, где-то здесь окопались его голодные бездомные друзья или больные на голову поклонники?
Но Кит останавливается у бордюра, отделяющего берег паркового пруда от склона, долго и задумчиво смотрит вдаль, опускается на плиты, устилающие покатый спуск, и достает из кармана белый сверток. Разворачивает его и разламывает на кусочки остатки нашего обеда, плавно перетекшего в ужин.
Серые утки у берега ныряют в мутную воду, становятся почти вертикально, трясут острыми хвостиками, плывут, словно маленькие корабли, оставляя за собой зыбкий след.
Размахнувшись, Кит бросает им еду.
– Давай, присоединяйся! Эти чуваки скажут тебе спасибо! – широко улыбаясь, уверяет он, я наклоняюсь, отщипываю золотистую корочку и тоже забрасываю подальше. Селезень, вытянув зеленую шею, ловко ловит ее клювом.
Утки. Никаких пьяных блюющих упырей.
Мы с Китом кормим гребаных уток…
Меня сражает приступ смеха.
Кит хлопает ладонью по бордюру, приглашая меня сесть, и я осторожно устраиваюсь на теплых плитах.
Душа трепещет, мы почти соприкасаемся плечами. Весь этот день был похож на мое первое в жизни свидание. И пофиг, что в роли кавалера выступил придурок Кит, который сейчас, в сгущающихся сумерках, молча сидит рядом.
Секунда – и его рука могла бы лечь на мою талию… Жаль, что мы не на свидании.
Красные солнечные пятна вспыхивают на водной ряби и гаснут. Темнеет.
– А неплохо мы провели время, – нарушает тишину Кит, отряхивая ладони, – оказывается, ты нормальная.
Сомнительный комплимент, но его голос наполнен восхищением, словно я оправдала его давние тайные надежды.
– От тебя я тоже не ожидала такого!.. – отвечаю растерянно, и Кит по-дружески толкает меня локтем.
– Ага. Я могу быть нормальным. Если захочу. – Он встает, подает мне руку и помогает подняться.
– Тогда зачем ты сделал татуировку над бровью? – любопытствую я, раз уж сейчас можно все. – Разве это не усложняет тебе жизнь?
Кит пожимает плечами:
– Какой-то фанатик Джокера попросил за донат. Я пошел и сделал, и выложил в сеть видеоотчет. А вообще… Я просто расширяю горизонты. Живем один раз, а в мире столько всего… И никто не знает, какой из дней будет последним, верно?
Меня сражают его слова. Испуг, невозможная радость, разочарование, мутные подозрения и сотни вопросов парализуют ход мыслей, но Кит тяжко вздыхает:
– Ладно. Мне пора. Приходи как-нибудь на старые дачи у водонапорной башни. Устроим барбекю!
Я топчусь на затекших ногах, а внутри волнами поднимается паника.
Теперь все. Теперь уже точно все.
Концентрируюсь на прикосновении горячей руки, обхватившей мое холодное запястье, стараюсь навсегда запомнить этот миг и не расплакаться и пячусь.
– Ладно! Спасибо тебе! Мне тоже пора!
Приклеившись носом к пыльному стеклу автобуса, разглядываю вечернюю сказку – черные громады домов с добрыми желтыми глазищами, скрюченные ветви кленов, изумрудную зелень листвы в призрачном свете фонарей и белую луну над ними.
Я ощущаю нестерпимое томление и электричество в венах. Умиротворение, покой и радость.
Словно пообщалась с родной душой: без давления, без боли, без лишних бессмысленных слов. Словно обрела потерянного друга. Словно получила привет от папы.
Отлипаю от окна за остановку до нужной, покидаю нагретое место, подхожу к дверям и прислоняюсь к поручню. И внезапно понимаю, что телефон весь день молчал.
Судорожно нащупываю его в кармане, достаю и верчу в руках – так и есть. Он сдох!
Яркие огни слепят глаза, ночь укрывает город.
И ужас ударяет под дых.
После конечной автобус проследует в депо. А я впервые нарушила комендантский час, установленный «заботливым папочкой» Игорем.
