Леся
Очнулась на чем-то мягком. Руки-ноги свободны, но все тело налито свинцовой тяжестью, голова тяжелая и гудит, бусинки по-прежнему закрывают лицо. Я не знала, стоит ли мне шевелиться, просто затаилась, как мелкий зверек. Вдруг рядом раздался шорох, и я вздрогнула, выдавая себя.
Тотчас чьи-то большие руки приподняли меня за плечи, в губы ткнулась чаша, пахнущая травой:
– Пей! – Голос звучал хрипло, но вполне понятно.
Странные похитители – заботливые!
Сделав несколько глотков терпкого травяного настоя, я пошевелилась – рубашка есть, не знаю, та или другая, но тело прикрыто. Сверху лежит тяжелое толстое одеяло. Пахнет дымом и холодом, а еще едой и чем-то алкогольным. Мучительно ноет все тело – такое не может присниться!
Так меня не съели? Я еще жива?
Ослабевшей рукой я отвела от лица бусы и уставилась в маску наподобие африканской! Не закричала только потому, что горло перехватило спазмом. Я закашлялась, и те же сильные руки помогли удержать равновесие.
Поняв, что меня не бьют, не ругают и вообще касаются только плеч, я, наконец, рискнула посмотреть на то, что находится рядом. Вокруг низкой кушетки, на которой я сидела, стояли четыре фигуры в широких ярких балахонах.
Вид у них был пугающий, а вот руки вполне человеческие, только унизанные большим количеством колец и браслетов.
Украшения на том, что держал меня за плечи, показались знакомыми. Точно! Это его рука придерживала меня слева. Так значит, это мои носильщики? Когда один из них протянул ко мне руку, я невольно отшатнулась мужчины немедля что-то успокаивающе забормотали, а тот, что меня держал, с усилием проговорил:
– Сейчас, Геле, подожди!
Я честно пыталась не дергаться. Уговаривала себя, что нужно затаиться, вытерпеть этих странных людей и найти способ сбежать. Пусть пока делают что хотят, лишь бы не съели. Может, дурочкой прикинуться?
Пока такие мысли крутились в моей голове, эти парни продолжали меня шокировать.
Насовав мне под спину подушек, носильщики, все четверо, немного отошли и скинули огромные накидки с капюшонами, закрывающими лица. Я невольно засмотрелась.
Первым разделся тот, который заехал мне локтем в ребра. Я запомнила его по приметной нитке бирюзовых бус на рукаве. Он оказался и самым широкоплечим, хотя и не самым высоким.
Его лицо покрывал толстый слой какой-то мастики белого цвета. Три синие полосы на лбу, две красные на щеках, черные точки на подбородке и обведенный кармином рот. Жуть!
Я сообразила, что, не скрываясь, пялюсь на носильщиков. Вспомнила – смотреть в глаза похитителям нельзя! – и перевела взгляд на стену. Странная она какая-то! Потыкала пальцем для верности и опять подвисла: стена оказалась плетеной! Да-да! Как корзинка! Только промежутки между прутьями заполняла глина.
От стены отвлек меня стук бусин и шорох ткани – накидки сбросили все остальные мужчины. Тот самый, который с бирюзовыми бусинами, ткнул себя в грудь большим пальцем и сказал:
– Балсан[2]. – Потом ткнул пальцем в самого высокого, с двумя синими полосами на лбу и желтыми концентрическими кругами на щеках: – Гампил[3].
Желтощекий коротко поклонился, совершенно не выразив никаких эмоций, и подтолкнул вперед третьего.
– Дэлэг[4], – сказал тот, который представлял всех. – И наш младший, Ёши[5].
Младшенький носильщик робко смотрел в пол, словно боялся поднять на меня глаза. Неужто я такая страшная? Его лоб украшала только одна синяя полоса, на щеках пунцовели карминные точки, а фигура отличалась некоторой субтильностью. Похоже, и впрямь младший.
Поймав себя на том, что вновь откровенно глазею на незнакомых мужиков, перевела взгляд на свои руки. В поле зрения оказались длинные, до кончиков пальцев, рукава.
Голова все еще кружилась, расписные красавцы двоились в глазах, но я заметила, что рубашка присыпана разноцветными крошками. Что это?
Торопливо ощупав лицо, я обнаружила толстую корку, напоминающую засохшее тесто. Так я такая же расписная, как эти ребята? Понятно, отчего они так плохо говорят – в такой маске и дышать непросто!
Лицо сразу зазудело, вызывая раздражение. Стараясь отвлечься от этих ощущений, я принялась мысленно бухтеть:
– А чего они вообще тут толкутся и своей красотой хвастаются? Раз есть меня не собираются, то может, хоть накормят? – Все мои сумбурные мысли выразил громко забурчавший желудок.
Этот звук вызвал панику в рядах противника. Мужчины подпрыгнули и собрались куда-то бежать. Но их остановил тот, который со мной разговаривал:
– Ты хочешь есть, Геле[6]?
Как он меня назвал? Смотрит на меня. Значит, спрашивал тоже меня?
– Хочу, – закивала я, штукатурка посыпалась еще сильнее, пачкая уже не только рубашку, но и одеяло.
– Сейчас младшие принесут, – сказал этот тип и что-то показал на пальцах. Остальных парней как ветром сдуло.
– А умыться можно? – я попыталась состроить щенячьи глазки, но под маской все было бесполезно.
Словно удивленно задумавшись на секунду, мужчина кивнул и добавил:
– Я помогу тебе встать.
Подойдя ближе, он помог мне выбраться из постели, касаясь моего тела через довольно тонкую рубашку вроде старушечьей ночнушки. И тут я подвисла! Тело было не мое! Ну вот совсем! И слушалось плохо!
Одежда тоже чужая, но тут еще ладно, рубашку мне могла одолжить любая сердобольная женщина, мало ли что со мной случилось в походе? Травм вроде нет, но при движении возникает ощущение, что я пытаюсь управлять машинкой через пульт, в котором слабо разбираюсь…
Я снова задумалась, пытаясь высмотреть хоть что-то знакомое в комнате: рюкзак, обрывки палатки или снаряжения. Может, не только я сейчас нахожусь здесь? В поход нас отправилось шестнадцать человек. Вдруг нас накрыла эпидемия или ливень? Или лагерь разгромили какие-нибудь сектанты? Все могло случиться… но такие изменения тела!
Во-первых, я оказалась этому крепышу едва выше плеча! Во-вторых, на моей подтянутой спортивной фигуре откуда-то взялись довольно впечатляющие округлости! А в-третьих, поднеся к глазам руку, увешанную кольцами и браслетами, я убедилась – рука тоже не моя!
Сколько раз мама, смеясь, читала мне отрывок из Пушкина:
– …А бела, что сметана;
Очи светятся, будто две свечки!
Где она, эта «сметана»? Смуглая кожа с легким красноватым оттенком! Короткие ногти без следов маникюра! Пальцы, расписанные затейливым темным узором наподобие «огурцов», все унизаны кольцами. Пухлые, почти детские ладошки без следа мозолей! И… талия! И грудь!
Пока я лихорадочно себя охлопывала, Балсан не терял времени – обняв за плечи, повел в уголок за занавеской. Ступать на затекшие ноги было больно, так что самоуправство я ему позволила, но локти, чтобы не прижимался, выставила!
За занавеской обнаружился «совмещенный санузел» – большой медный таз, такой же кувшин, украшенный чеканкой, и скромно накрытый крышкой ночной горшок.
Вот тут я чуть не взвизгнула от восторга! Встречи с «фаянсовым другом» я дожидалась уже давно! Настойчивого поклонника пришлось вытолкать прочь и самостоятельно разбираться с мылом и лоскутками непонятно чего, заменяющими туалетную бумагу.
– Уф! Управилась!
Теперь бы еще лишнее с головы снять – мелькающие перед глазами бусинки плюс постоянный звон в ушах настроения не улучшали. Однако понять наощупь, что накручено у меня на голове, я не смогла. Покрутилась, по привычке охлопала места для карманов – ни телефона, ни зеркальца.
Зато на стене есть полированная медная пластинка! Блестящая медь отразила несколько расплывчатых белых и черных пятен. Не зря младшенький взгляд прятал: такое во сне увидишь – топором не отмашешься!
Намочив в тазу кончики пальцев, я оценила толщину «маски». Смывать ее придется неделю! Надо действовать по-другому! Жаль, ноги плохо держат, придется обратно идти.
Осторожно шагая, цепляясь за стены и мебель, я вернулась в комнату и, не обращая внимания на присутствующих, закопалась в куче платков, сваленных на низкую кушетку у стены.
Мужчины не отводили от меня глаз, не пугаясь остатков «маски». Хотя подозреваю, что не без причины: рубашка сильно просвечивала. Вообще «носильщики» смотрели на меня странно, словно на дитя малое, которое только играется во взрослую женщину.
Выбрав один из платков, расшитых поскромнее, я расстелила его на коленях и принялась отковыривать штукатурку. Говорить в этой глиняной маске было невозможно. Сейчас отковыряю, поблагодарю за представление и попрошу мобильный. Номера крестной и братьев я помню наизусть.
«Носильщики» решили помочь в этом нехитром деле – тот самый нахал с бирюзой на рукаве потянулся своей лапищей к моей щеке. Я вздрогнула и почти замахнулась – как только ему в нос не заехала? Остатки хорошего воспитания сработали, наверно. Взяв себя в руки, я просто отстранилась и попросила:
– Лучше воды дай, умыться надо.
Мужчина без лишних слов встал и принес мне плошку с водой. Пока он ходил, я смотрела на него во все глаза, не сразу поняв, что так привлекло мое внимание.
Интересно он двигается, даже под ярким халатом с объемными рукавами чувствуется выправка сродни военной. И руки – не просто мозоли от лопаты или молотка, а «набитые» ребра и костяшки. Крупные пальцы, широкие плечи – воин? Мечник? Рукопашник?
Доковыряв грим, я смочила другой платок и утерла лицо, едва не застонав от удовольствия. Три пары глаз пристально уставились на мое освобожденное от маски лицо. Что-то они странно реагируют, словно боятся или не доверяют?
– А вы умыться не хотите? – спросила я мужчин, заметив, как самый молодой, не поднимая глаз, осторожно царапает мастику.
Они радостно закивали и тут же повторили мои действия, отколупав толстый слой краски и умывшись. Правда, они для умывания уходили за занавеску, но тем интереснее было смотреть на них, когда они появлялись оттуда один за другим.
Старший не зря носил бирюзу – у него были раскосые бирюзовые глаза и короткие темные волосы. Лицо жесткое, словно обветренное, на переносице залегла глубокая складка, над бровью тонкий белесый шрам. Весь его облик дышал силой и достоинством.
Пока я рассматривала его, он рассматривал меня, и в его холодных глазах я по-прежнему видела настороженность. Кстати, полы халата он как-то очень ловко подвернул, рукава стянул завязками и, в результате варварски пышное одеяние не мешало ему двигаться, да и сидело как-то удобнее.
Волосы второго «носильщика» были гораздо светлее, соломенные с приятным золотистым отливом, а глаза оказались зелеными, как весенний лед. Без грима стало видно, что кожа у всех разная, но с тем же красноватым оттенком, как у меня. Однако у этого парня под глазами залегли глубокие тени, словно он долго болел. Выражение его лица было отстраненным, сразу вспомнилась старая сказка с заколдованной женщиной, повторяющей ровным голосом:
– Что воля, что неволя – все равно…
На меня он смотрел почти без любопытства, но, заметив мой интерес, терпеливо снес разглядывание. Его одежда была излишне просторной, словно он сильно похудел, и не успел купить новую.
Третьим вышел парень в коралловых бусах, и я чуть не засмеялась: вот уж сухота девичья! Белый, румяный красавчик с карими, как вишни, глазами! Его довольно длинные волосы завивались кудрями, а на щеках красовались умильные ямочки.
Длинные тонкие пальцы нервно перебирали пояс, словно струны гитары. Наконец, тряхнув каштановыми кудрями, красавчик уставился на меня. Увы, старшие братья дали мне хорошую закалку: я вытаращилась в ответ и усмехнулась.
Парень если и не смутился, то уж такого нахальства от меня точно не ожидал. Потом поджал красивые губы, оттененные легким пушком, и демонстративно повернулся несколько раз, показывая себя во всей красе.
Я оценила, но сделала вид, что зеваю. Вытаращенные глаза кареглазого заставили меня прыснуть. Ладно-ладно, дамский угодник, посмотрим, кто кого!
Последним нога за ногу выполз младший. Ёши, кажется. Совсем молодой пацан лет пятнадцати, а, может, и меньше. Он еще не избавился от подростковой угловатости и худобы, а цвет глаз оставался загадкой – парень по-прежнему смотрел в пол.
Помахав перед ним руками и ничего не добившись, я от мальчишки отстала: захочет – заговорит!
– Ребята… – почувствовав усталость, я решила, что уже можно спокойно посмеяться над этим балаганом. – Мобильник дадите? – Намекнула: – Меня, наверное, уже ищут.
Четыре пары глаз уставились на меня в полном недоумении. Я прямо видела, как в их глазах недоумение сменяется тоскливой обреченностью и страхом. Что это с ними? Через некоторое время самый старший осторожно переспросил:
– Кто тебя ищет, Геле?
– Родители, братья… – Я осматривалась, надеясь обнаружить розетку или, на худой случай, кусок пластика. – И почему Геле? Меня зовут Леся.
– Ле-с-са… – Старший словно попробовал на вкус мое имя и оно ему не понравилось. Покачал головой. – Астролог назвал тебя Геле. И твои родственники придут к нам завтра посмотреть, как хорошо тебе в новом доме, – пожал плечами голубоглазик.
– Так они знают, где я? – Кажется, я растерялась.
Что еще за игры? Так это не похищение? А что тогда? Экстремальный туризм?
– Конечно! – Старший вновь пожал плечами и осторожно переключил мое внимание на подносы с едой: – Кушать будешь?
В животе опять забурчало, и я закивала, бренча бусинками.
Тотчас ко мне подвинули низкий столик, поверх которого стоял поднос с небольшими чашками типа пиалок. В одной чашке дымился бульон. В другую положили очень крутую кашу, по виду похожую на ячневую. Тут же приготовленные для трапезы маринованные грибы, какие-то побеги, соленый сыр, соусы и тонкие сухие лепешки.
Отдельно в блестящей, кажется, серебряной чашечке стояла простокваша. Я только взглянула на нее и тут же накрыла лепешкой – с детства ее терпеть не могу!
Так что первым делом я взяла бульон и принялась пить через край. Делая глоток за глотком, я опять взглянула на мужчин и чуть не поперхнулась: они пристально смотрели на меня. Даже на вступительных экзаменах меня не пожирали так взглядами. Поставив чашку дрожащими пальцами, я спросила:
– Что такое?
Мужчины поспешно перестали глазеть, но их неотступное внимание меня нервировало.
Пришлось отвлечь:
– А почему вы не едите?
– Ждем твоего приглашения, – улыбнулся голубоглазик, но его улыбка совершенно не коснулась холодных внимательных глаз.
Зеленоглазый при этом дернул углом рта, а кареглазый недовольно поджал свои выразительные губы. Младший по-прежнему изучал пол.
– Ешьте, конечно, – я пожала плечами. – Одной мне и кусок в горло не полезет.
Парни почему-то удивленно-довольно переглянулись и тотчас расселись на полу перед такими же столиками. Самый младший заносил подносы с едой, а кудрявый наливал всем густой напиток, цветом похожий на топленое молоко.
Мне тоже наполнили пиалку. Я попробовала – чай, только заваренный не кипятком, а горячим молоком. Варево получилось густое и жирное, да еще и соленое в придачу. В общем, пить это я не смогла. Обошлась бульоном и травяным настоем в отдельной чашке.
Пока жевала и глотала, исподтишка поглядывала на своих «носильщиков». Старший ел быстро и аккуратно – большие куски мяса с подливой, зелень и крупа исчезали с завидной скоростью.
Светловолосый ел мало и как-то осторожно, словно прислушиваясь – не отзовется ли кусок лепешки внезапной болью. В основном он пил бульон и деликатно отщипывал выпечку.
Кудрявый красавец ел умеренно, но выбирал из чашек какие-то только ему известные лакомые кусочки, за что пару раз получал неодобрительный взгляд старшего.
Младший, не поднимая головы, равнодушно жевал лепешку, в которую скидал все, что было в паре соседних мисок. Выражение лица было как у человека, питающегося фаст-фудом: «Горячо, сытно – и фиг с ним, со здоровьем!»
Когда я наелась, Ёши унес поднос, а вместо него принес другой. Этот поднос отличался от первого. На изукрашенной медной пластине стояли четыре бронзовые чашечки, украшенные разноцветными камушками. Бирюза, хризолит, коралл и, по-моему, желтый топаз. Чашечки были буквально «с верхом» наполнены сладостями.
Я присмотрелась. Вообще-то я не сладкоежка, а тут передо мной красовались сладости с табличкой «смерть от калорий!».
Кусочки обжаренного теста, политые медом; ломтики фруктов, леденцово-блестящие от сахара. Орехи и семечки, склеенные медом и сахаром в различные фигурки. Скрученные в спирали вяленые фрукты, жирное печенье, усыпанное жареной в масле мукой…
Одним словом, еда «прощай, талия!».
В общем, полюбовалась я на это все и отодвинула поднос. Лица мужчин вытянулись, но у младшего и зеленоглазого явно мелькнуло облегчение.
– Геле, – хрипловато спросил голубоглазый, сглатывая. – Ты не хочешь сладкого?
В его голосе звучала странная сильная эмоция, я даже немного испугалась:
– Спасибо, я уже сыта, – ответила, стараясь, чтобы голос не вибрировал.
Очевидно, мой страх проявил себя слишком явно. Балсан тотчас отодвинулся, сложил крупные ладони на коленях и сказал:
– Вторая половина мужа – его жена, а вторая половина жены – ее муж. Мы не причиним тебе зла, Геле.
Очевидно, я вытаращила глаза, но речь старшего поддержал кудрявый красавчик:
– Геле, для нас ты – дар Прекраснокосой, мы не можем топтать то, что даровано богиней!
Убежденности в голосе второго я не расслышала. Вообще, было похоже на то, что он проговаривал некие традиционные слова. Сказал и замолчал, потупившись.
Остальные согласно закивали: мол, да-да, верь нам, мы хорошие! Я скептически на них посмотрела, но мужчины явно были искренни – рук не тянули, пошлых улыбочек или шуточек не отпускали. Зеленоглазик даже пиалку с травяным отваром подал, попей мол, успокойся…
Тут я вспомнила, что все еще не знаю, что со мной и где я:
– А можно мне телефон? – состроила просительную мордашку.
– Телефон? – Балсан похлопал длиннющими темными ресницами и заговорил как с больным ребенком: – У нас нет те-ле-фон… – Вздохнул: – Тебе надо поспать, Геле, завтра будет «цам».
Вот теперь я услышала, что до этого момента мы разговаривали на другом языке, не на русском! Слово «телефон» звучало в устах этого мужчины чем-то чужеродным.
В голове опять поднялась волна паники: что за иностранцы такие и откуда я знаю этот язык? Обучение под гипнозом? А если я не хочу играть в глупую иностранную туристку? Меня накажут?
– Та-ак… – После еды у меня прибавилось сил, и теперь я намеревалась выяснить все окончательно. – Еще раз объясните мне, где я нахожусь, что вы от меня хотите и что такое «цам»?
Старший подал какие-то знаки, и остальные мужчины ушли, забрав остатки еды. При этом вид у них был очень расстроенный, скорее, даже глубоко опечаленный, а голубоглазый присел на корточки у моих колен и начал разговаривать со мной негромким ласковым голосом, как с двухлетним ребенком.
– Ты в нашем доме. Мы хотим, чтобы ты отдохнула и набралась сил. Завтра будет длинный день. «Цам» – это церемония, на которой будут танцы и подношения даров. Она длится очень долго, с рассвета до заката, а ты сегодня очень устала. Тебе нужно отдохнуть…
Я хотела возразить, потребовать телефон или хотя бы внятных объяснений происходящему, но глаза неожиданно налились свинцовой тяжестью. Неужели травки оказались столь крепки? Не чувствуя сопротивления, я начала заваливаться назад, на кушетку, а Балсан моментально разложил подушки, расправил сбившееся одеяло и бережно погладил по щеке, задувая светильник.
– Балсан, – окликнула я его, хотя «ватный» язык едва ворочался во рту. – А почему вы все так расстроились?
Он помолчал, сжимая рукой расшитую занавесь, словно хотел ее оборвать, а потом негромко ответил:
– Мы надеялись, что один из нас проведет эту ночь с тобой.
Буря волнения не успела подняться в моем мозгу, как я опять отключилась.