Пéтрович насухо вытер «слоника». Касабланка, сейчас мы поставим тебя на подоконник, откроем окно, набьём грузный «петерсон», сходим на кухню за холодным «эдельвейсом», придвинем кресло к окну и будем с тобой наблюдать за цветением «Утреннего тумана».1
Тетя уходила неспеша. Пéтрович нанял сиделку, и та поселилась в дядиной половине, пустовавшей уже более четверти века. Но когда он разобрался с делами и решил-таки переехать в богемный квартал, то сиделке пришлось освободить для него место.
Дядина половина состояла из двух комнат, маленькой уютной спальни и кабинета. Вся мебель, и в спальне, и в кабинете, была сделана после войны на заказ. Пéтровичу не составило труда разместить свой нехитрый гардероб в просторном шифоньере, встроенным вдоль стенки вслед за баром, книжными полками и секретером.
Теперь сиделка навещала их два раза в день, утром и вечером. Гигиена, лекарства, бульоны. В субботу она приходила пораньше, чтобы успеть убраться в доме и приготовить на несколько дней какое-нибудь серьезное блюдо. Пéтрович активно участвовал и в уборке, и в готовке, поэтому уже через пару месяцев он осуществил тетину мечту сделать из него кулинара и попотчевал ее хлебцами, смоченными в соусе карбонада по-фламандски собственного изготовления.
Незадолго до своего ухода тетя поделилась с ним другой, совсем наивной мечтой: «Ты знаешь, как я люблю свои розы. И как я люблю кино и театр. Однажды наш еженедельник, там, где я веду колонку, рассказал об английском селекционере, влюбленном в Шекспира. Оказалось, что у нас, здесь, в городском парке, есть его роза. Знаешь, как она называется? «Отелло».
Я не смогла сдержать своего восхищения и отправила ему письмо. Он поблагодарил меня и подписал на свой каталог. И вот, в последнем выпуске, он рассказал о своем новом открытии. Посмотри, ты найдешь его на моем журнальном столике. Новый сорт. Называется «Утренний туман». Что-то необыкновенное. Будь добр, посади его у крыльца. Когда я буду тебя навещать, мне будет где остановиться.»
Поэтому сейчас Пéтрович потягивал грузный, с чашкой почти вдвое больше стандартного размера, «петерсон» и любовался необыкновенными весенними красками английской розы. Как меня однажды назвала Любляна? Хорошим огневедом? Оказывается, я могу быть и неплохим розоведом.
Как Пéтрович и предполагал, после тех достопримечательных событий ему пришлось расстаться с Любляной. Она с Владом настойчиво просили его и Шнайдера быть посаженными отцами. Но доктора права и учета в один голос сказали «извините, мы даже не сможем толком выпить за центральным столом». Но им не удалось выпить даже на дальнем конце стола, поскольку молодые, а за ними и бесчисленные гости, постоянно их тормошили.
Шнайдер вышел на пенсию накануне выписки Любляны из роддома. Вот тогда-то им с Пéтровичем и удалось выпить по-настоящему. К ним присоединилась и Кристина, поскольку Любляна попросила ее стать крестной матерью новорожденной. Оказалось, что отец Влада прошел свой жизненный путь в замке Мирабель, от уборщика до смотрителя. Поэтому неудивительно, что мирабель стала их семейным напитком, который по такому случаю был доставлен на квартиру молодых родителей в изрядном количестве.2 В тот вечер было непередаваемо забавно смотреть, как Шнайдер и Кристина, шепотом, Любляна с девочкой уже легли спать, перевирая все, что можно было переврать, напевали дует Папагено и Папагены.
Прошедшие годы изменили отношения аудитора и сыщика. Почувствовав взаимную симпатию, они теперь коротали вечера за биллиардом в том самом кафе, которое свело их в деле «Клуба самоубийц». Но к самому делу они почти не возвращались. Лишь однажды сыщик обмолвился, что узнал по своим каналам, кто теперь оплачивает лечение жокея, и что он поделился этой новостью со скамейками на ипподроме в Рейнензиштадте. Тогда интуиция подсказала Пéтровичу что Шнайдер не будет приставать к нему с расспросами, каким образом перчатки со следами оружейного масла оказались у дяди несчастного юноши.
Правда, сыщик не удержался поинтересоваться, как Кристине удалось сохранить за собой фамильный дом. Оказалось, что ее брат незадолго до своей кончины заверил у нотариуса дополнение к договору майората, согласно которому дом отделялся от всего имущества и переходил в распоряжение старшего в роде. Поэтому после смерти племянника Кристина вступила в права собственности, которые были подкреплены ее братом специальным счетом, на котором хранились деньги для уплаты земельного налога. И поскольку Гай Фокс сдержал обещание и оплачивал все счета по лечению друга Кристины, то ей оставалось зарабатывать классами актерского мастерства только на ведение хозяйства.
Но Рамону становилось, пусть медленно, но все хуже и хуже. К земле стал клониться и дворецкий. Поэтому одной из причин, побудивших Пéтровича на переезд, была необходимость и потребность уделять Кристине больше внимания, что теперь было совсем несложным. Ее классы проходили в двух шагах от тетиного дома, и он часто встречал ее после занятий и провожал домой.
Времени теперь было предостаточно. После ухода Любляны и завершения баснословным гонораром работы в «Клубе самоубийц» необходимость в бюро отпала. Пéтрович сдал его в аренду, со всей мебелью, аристократическими столом и ладдером.3 Он только взял с собой «Ленцкирх» и с разрешения тети повесил его в гостиной. Кто еще мне будет объявлять наступление «вольфштунде»?4
Правда, пришлось перетащить и весь архив, к тете на чердак, туда, где хранились воспоминания о неудачном актерском дебюте Гая Фокса. Братья Клемен, узнав о закрытии «Пéтрович Аналитикс», предложили ему почасовой контракт. Просмотр документов, консультации. Поэтому архив еще было рано выбрасывать на помойку.
Денег работа на братьев приносила немного. Но, во-первых, это было интересно. Все-таки дела, которые они вели, были много достойнее случаев слияний и поглощений, которыми ему пришлось заниматься в последние годы. Во-вторых, это заполняло образовавшееся необъятное свободное время. И, наконец, это грело самолюбие. Шнайдер так разрекламировал Пéтровича у братьев, что они решили немного заработать на этом. Пара статей в специализированных журналах и пожалуйста, если вы хотите нашу консультацию, то мы можем привлечь самого доктора Пéтровича. Но это будет стоить других денег.
Братья Клемен были прагматиками. Интересно, сколько они с меня поимеют, если поверить Шнайдеру, что они подали ходатайство на присвоение мне ордена за заслуги?
За всеми этими мыслями Пéтрович забыл об «эдельвейсе». А тот, на подоконнике, стал нагреваться под лучами заходящего солнца. Без пяти минут кавалер ордена хотел было взять еще одну бутылку пива из холодильника, но, взвесив на руке почти полную чашку «петерсона», тут табака еще на целый час, в несколько глотков допил «эдельвейс» и направился в свой кабинет. Домашний виски канул в лету вместе с квартирой и гаражом, у тети просто не было места, где его настаивать, поэтому теперь бар заполняла линейка, не только общепризнанных брендов, но старт-апов, как островных, так и континентальных. В последние годы наследники империи Карла Великого стали расталкивать на рынке локтями подданных Ее Величества, заменяя традиционный болотный запах вкусом карамели с лимоном.
Каждому – свое. Тетя получала каталог роз, а он стал получать каталог виски. Сейчас Пéтрович решил попробовать эльзасский виски, доставленный ему специальным заказом на прошлой неделе. Он не очень доверял французам, но Эльзас это все-таки не совсем Франция. Пéтрович стал наполнять мерную рюмочку, конечно, она тоже переехала в богемный квартал, как вдруг на журнальном столике прогудел мобильный телефон.
Примета новой эпохи. Пéтрович категорически не хотел входить в нее, но настояли братья Клемен. Вы должны быть доступны. Не волнуйтесь, мобильная связь – за наш счет.
Пéтрович взял аппарат в руки. На экране светилось сообщение. Влад. Не научившись до конца пользоваться этим новшеством, аудитор нажал зеленую клавишу. Доктор Пéтрович, мне нужна ваша консультация. А как ответить? Пéтрович наугад нажал еще раз зеленую клавишу. Послышались длинные гудки. И вдруг…
– Милый, это мы. Владу нужна твоя помощь. Пéтрович, ай лав ю!