V
Раз в две-три недели, в какой-нибудь погожий день, бабушка объявляла: «Нынче мы идем навестить лесника!» Дети прыгали от радости и с нетерпением ожидали того момента, когда бабушка, прихватив свое веретено, тронется с ними в путь. За плотиной дорога поднималась вверх по крутому склону к мосту, а за ним тополиная аллея вела прямиком к владениям ризенбургских господ. Но бабушка предпочитала идти по речному берегу, в сторону лесопильни. Над лесопильней вздымался голый холм, на котором не росло ничего, кроме коровяка: его желтые цветы всегда казались Барунке желанной добычей. За лесопильней речная долина все более сужалась, и воды Упы стремительно неслись вперед, перекатываясь через многочисленные валуны. По берегам высились ели и пихты, затенявшие своими лапами почти всю долину.
Бабушка и ее внучата все шагали себе да шагали и наконец добрались до замшелых развалин Ризенбургского замка, что виднелись среди деревьев.
Неподалеку от замка, прямо над подземельем, ходы которого якобы протянулись на добрых три мили (проверять это никто не хотел, потому что под землей сыро, а воздух спертый), стояла беседка с тремя высокими стрельчатыми окнами. Когда господа охотились, здесь устраивался пикник. К этой-то беседке, ловко карабкаясь по крутому склону, и устремились ребятишки. Бедная бабушка, конечно, не могла поспеть за ними, но тоже взбиралась наверх, хватаясь обеими руками за ветки.
– Экие вы у меня шустрые, дайте хоть дух перевести, – проворчала старушка, оказавшись наконец на вершине.
Но дети взяли ее под руки и повели в беседку, где царила приятная прохлада и откуда открывался прекрасный вид, и усадили там на скамью. Справа от беседки были развалины замка, а чуть пониже располагалась небольшая полукруглая долина, окаймленная елями. На краю долины стояла церковка. Спокойствие этих мест нарушали лишь пение птиц и шум воды.
Ян вспомнил про силача Цтибора, местного пастуха; в-о-о-он там, внизу, прямо в той долине встретил его однажды рыцарь Ризенбургский: Цтибор тащил на плечах огромную ель, с корнем вырванную в господском лесу. Отпираться пастух не стал и сразу признался, что дерево было им украдено. Рыцарь не только простил его, но еще и позвал к себе в замок, прибавив, что тот может захватить с собой мешок, – мол, ему дадут столько еды, сколько он сможет унести. Цтибор, не растерявшись, попросил у жены самый большой пододеяльник, отправился с ним в замок и действительно приволок оттуда целую гору гороха и несколько копченых окороков. Сильный и простосердечный Цтибор полюбился пану Ризенбургскому, и потому, когда король объявил, что в Праге состоится турнир, он взял великана с собой. В Праге Цтибор одолел одного немецкого рыцаря, считавшегося прежде непобедимым, и за это король тоже сделал его рыцарем.
Детям очень нравилась эта история. С тех пор как они впервые услышали ее от старого пастуха, они стали совсем по-другому смотреть и на замок, и на долину.
– Бабушка, а эта маленькая церковь – она где стоит? – спросил Вилим.
– Деревня называется Боушин. Если будем все здоровы, то как-нибудь сходим туда на богомолье, – ответила бабушка.
– А что такого в этом Боушине случилось? – Аделка была очень любопытна, и слушать бабушкины рассказы ей никогда не надоедало.
– Чудо там случилось. Неужто забыли, как Ворша об этом говорила?
– Забыли, забыли! Расскажите, пожалуйста! – принялись упрашивать ее дети.
– Тогда сядьте на скамью и сидите смирно, да не высовывайтесь из окон, не то упадете и переломаете себе шеи!
За этим холмом и этими лесами лежат деревушки Турынь, Литоборж, Слатина, Мечон и Боушин; в давние времена все они принадлежали одному рыцарю, которого звали Турыньский, а жил он в Турыни, в своем замке. У него были жена и дочка – красивая девочка, но, к горю родителей, глухая и немая.
И вот однажды шла она по замку и вдруг надумала взглянуть на ягнят в Боушине – выросли они или нет с тех пор, как она последний раз их видела… А надо вам сказать, что тогда там еще не было ни церкви, ни даже самой деревни, а стоял только домик, где жили слуги Турыньского рыцаря, что пасли его стада. Вокруг же простирались густые леса, полные диких зверей.
Девочка много раз бывала в том домике, но всегда с отцом; бедняжка думала, что дотуда рукой подать. И вот она все шла да шла куда глаза глядят, и ей мнилось, что идет она правильно, – ведь она была еще совсем неразумная, прямо как вы. Но белый домик все не показывался, и скоро ей стало жутко; малышка подумала, что отец и мать рассердятся на нее за то, что она без спросу ушла из замка, и повернула обратно. Но когда человек обуян страхом, он легко может растеряться; в особенности такая маленькая девочка. Бедняжка сбилась с пути и не знала уже, в какой стороне замок, а в какой – домик пастухов. Она забралась в самую лесную глушь, где не то что тропинки – свету белого было не видать. И поняла наконец, что заблудилась.
Только представьте, каково ей пришлось! Может, вы бы меньше перепугались, потому что, в отличие от нее, и говорить, и слышать можете. Она металась туда-сюда и совсем заплутала. Вскоре девочка пить-есть захотела и ноги у нее заболели, но все это было не так страшно, как приближавшаяся ночь, дикие звери и боязнь родительского гнева. Перепуганная, вся в слезах, она очутилась наконец возле лесного источника; упав на колени, она утолила жажду, посмотрела кругом и заметила две тропинки. Но малышка не знала, какую выбрать, а блуждание по чаще научило ее, что не каждая дорожка ведет к дому. И тут она вспомнила, что ее мать, когда чего-то опасается, всегда идет в светлицу и там молится; и девочка опять опустилась на колени и принялась просить Бога вывести ее из леса.
Внезапно у нее загудело в ушах, однако она не понимала, что это такое – слышать, и потому перепугалась пуще прежнего: зарыдала и задрожала; она уже хотела бежать прочь, но тут увидела, что из леса трусит к ней по тропинке белая овечка, а за ней другая… и третья… и четвертая, пятая, шестая… и вот уже у источника собралось целое стадо. У всех овец висели на шее колокольчики, и девочка слышала, как они звенели! Да это же отцовские овцы! А вот и белая пастушья собака, а за ней – овчар Барта! Девочка крикнула: «Барта!» – и кинулась к нему. Барта очень обрадовался, что барышня и говорит, и слышит; он подхватил ее на руки и поспешил к своему домику, который оказался совсем рядом. Там была пани Турыньская, убитая горем: ведь родители не знали, куда подевалась их дочурка и что с нею сталось. Они послали в лес своих людей, да и сам рыцарь Турыньский тоже разыскивал девочку, пока его жена томилась в ожидании в белом домике.
Вообразите радость матери при виде Барты, который нес на руках малышку, причем не только живую и невредимую, но еще и исцелившуюся! Когда вернулся отец и дочка все рассказала, родители решили возвести у источника церковь – как благодарность Господу. Так они и сделали. Та церковка, что отсюда видна, – это она и есть, а родник возле нее – тот самый, у которого девочка молилась и из которого пила. В этих местах бедняжка и блуждала. Но девочка, конечно, уже давным-давно умерла, как и господа Турыньские, и их пастух Барта; ну а сам Турыньский замок лежит нынче в развалинах.
– А овцы и пастушья собака? – уточнил Вилим.
– Ну, собака сдохла, те овцы тоже, но потом подросли новые, и у них опять народились ягнята. Так уж, детки, заведено на свете – одно уходит, другое приходит.
Дети обернулись в сторону долины, представляя себе в мыслях конного рыцаря и блуждающую по лесу девочку… И вдруг – ба! – из-за деревьев появилась всадница на прекрасной лошади и поскакала по долине; следом за ней поспешал грум. На всаднице была темная амазонка; длинная коричневая юбка прикрывала стремена, а на кудрях цвета воронова крыла красовалась черная шляпка, обвитая зеленой вуалью.
– Бабушка, бабушка, смотрите, рыцарша! – закричали дети.
– Да ну, откуда тут взяться рыцарше? – ответила бабушка, тоже глянув в окошко. – Это же пани княгиня!
Ребятам стало досадно, что они ошиблись, но спустя мгновение они уже кричали хором:
– Пани княгиня едет сюда, прямо к нам!
– Не может быть, лошади на такую кручу не забраться, – отмахнулась бабушка.
– Да это же Орланд, а он карабкается, как кошка! Сами посмотрите! – объяснил Ян.
– Не хочу я смотреть! Ну что за причуды у господ бывают, просто диву даюсь! – говорила бабушка, удерживая прыгавших у окон детей.
Совсем скоро княгиня была уже наверху. Легко соскочив с седла, она перекинула шлейф амазонки через руку и вошла в беседку.
Бабушка вежливо поднялась ей навстречу.
– Это семейство Прошековых? – спросила княгиня, оглядев детишек.
– Да, милостивая пани, так и есть, – ответила бабушка.
– А ты, верно, их бабушка?
– Да, милостивая пани, я мать их матери.
– Тебе есть чему радоваться, у всех твоих внуков здоровый вид. Ну что, дети, слушаетесь вы свою бабушку? – обратилась княгиня к детям, которые глаз с нее не спускали.
Они потупились и прошептали:
– Слушаемся.
– Всякое случается, но тут уж ничего не поделаешь, мы и сами не лучше были, – ответила старушка.
Княгиня улыбнулась; заметив стоявшую на скамье корзиночку с земляникой, она поинтересовалась, где дети ее собирали. Бабушка тотчас сказала Барунке:
– Ну-ка, девонька, угости пани княгиню. Ягоды свежие, дети их по дороге сюда насобирали. Может, они и вашей милости по вкусу придутся. В молодости я и сама землянику любила, но с тех пор, как умер мой малыш, ни одной ягодки больше не съела.
– Отчего же? – спросила княгиня, беря у Барунки корзиночку с земляникой.
– Так уж у нас заведено, милостивая пани: если ребеночек умирает, то мать его до самого Иванова дня не смеет ягоды есть – ни черешню, ни землянику. Говорят, Дева Мария ходит по небу и оделяет этими ягодами умерших деточек. Если же какая из матерей не удержится и хотя бы одну ягодку возьмет, то ее ребеночку Богородица скажет: «А тебе, малютка, ягодок не достанется, потому что твоя мать их съела». Вот матери и отказываются от фруктов. Ну а та, что до Иванова дня без них вытерпела, и дальше терпеть может.
Княгиня как раз подносила ко рту ягоду – спелую, такую же яркую, как ее губы, – но после бабушкиных заключительных слов вернула ее в корзиночку, сказав при этом:
– Нет, я не буду их есть, иначе вам, детки, нечем будет в пути лакомиться!
– Ешьте, милостивая пани, ешьте, и корзинку можете домой взять, мы еще насобираем! – воскликнула Барунка, отказываясь принимать протянутые ей княгиней ягоды.
– Что ж, дети, спасибо вам за подарок! – И княгиня улыбнулась простодушной девочке. – А свою корзиночку вы получите завтра, когда придете ко мне в замок и приведете с собой вашу бабушку! Договорились?
– Да! Да! Мы придем!
Дети, осмелев, ответили княгине так, как отвечали всегда пани маме, когда та приглашала их на мельницу.
Бабушка хотела было что-то возразить, но разговор уже закончился: княгиня, легонько поклонившись старушке и опять улыбнувшись детям, вышла из беседки. Отдав корзиночку с земляникой своему груму, она вскочила на лошадь и исчезла среди деревьев, подобно чудесному видению.
– Ох, бабушка, до чего же я в замок хочу! Батюшка говорил, что там очень красивые картины! – сказала Барунка.
– А еще там есть попугай, и он умеет говорить. То-то вы, бабушка, удивитесь! – захлопал в ладоши Ян.
Маленькая Аделка оглядела себя и сказала:
– Только мне другое платье надо, правда, бабушка?
– О господи, а я ведь даже и не заметила, что ты вся извозилась! Где же тебя так угораздило, красавица моя? – всплеснула руками старушка при виде перепачканной внучки.
– Я не виновата, это Ян меня толкнул, и я упала прямо в землянику, – оправдывалась малышка.
– Вы двое вечно ссоритесь! Что о вас княгиня подумает? Назовет бесенятами и будет права. Ну а теперь мы пойдем к леснику. Только если вы, ребятки, станете безобразничать, я вас больше никуда не возьму! – пригрозила внукам бабушка.
– Нет, бабушка, мы будем хорошими! – обещали мальчики.
– Что ж, поглядим! – И бабушка зашагала с внуками к дому лесника.
Вскоре между деревьями показался белый домик. Перед его фасадом зеленел огороженный забором лужок, осененный несколькими липами и каштанами; под ними стояли врытые в землю лавки и столики. По траве расхаживали павлины (о которых бабушка всегда говорила, что у них ангельское оперение, дьявольский крик и воровской шаг) и пестрые цесарки с красными глазами; неподалеку, быстро шевеля ушами и пугливо вздрагивая, сидели белые кролики. Прелестная серна в красном ошейнике лежала на крыльце, рядом с которым бродили собаки. Стоило появиться детям, как собаки радостно залаяли и принялись описывать вокруг них круги и прыгать, едва не сбивая гостей с ног. Серна тоже, услышав голос Аделки, подошла и скосила на нее свой синий глаз, как бы говоря: «Ах, это ты, девочка, что приносит мне разные лакомства? Ну здравствуй!» Аделка сразу поняла, что от нее требуется, и быстро достала из кармана и подала серне кусочек булки; та взяла его и долго еще потом не отходила от девочки.
– Чего это вы разгавкались, а?! – раздался громкий голос, и из дома вышел лесник в зеленой куртке и в маленькой круглой шапочке. – Так у нас тут, оказывается, дорогие гости! Добро пожаловать! – воскликнул он, увидев бабушку. – Проходите, проходите. Гектор, Диана, Амина, молчать! Слова сказать не даете! – сделал он внушение собакам.
Бабушка вошла в дом, над порогом которого красовались огромные оленьи рога. В прихожей на стенах висело несколько ружей – к счастью, довольно высоко, так что дети дотянуться до них не могли. Бабушка очень боялась ружей, даже незаряженных, а когда пан лесник смеялся над ней, говорила:
– Кто знает, что может случиться, нечистый никогда не дремлет.
– Это верно, – отвечал лесник, – коли Бог захочет, и мотыга выстрелит.
Бабушка прощала леснику насмешки, но не терпела, когда он произносил имя Господа всуе или чертыхался, – тогда она сразу зажимала себе уши со словами: «Ну что за грубые речи вы ведете! После такого надо святой водой себя окроплять!»
Пан лесник бабушку очень любил и старался при ней черта не поминать, хотя и жаловался, что он сам к нему на язык прыгает.
– А где же хозяйка ваша? – спросила бабушка, зайдя в комнату и никого там не увидев.
– Садитесь, пожалуйста, я ее сейчас позову, она у меня, точно квочка, вечно с цыплятами возится, – ответил лесник и пошел искать жену.
Мальчики замерли у шкафа, за стеклянными дверцами которого поблескивали ружья и охотничьи ножи, а девочки принялись играть с серной, вбежавшей вслед за ними в дом; бабушка же, быстро оглядев всю эту чисто прибранную светлицу, проговорила:
– Да уж, в какой день ни придешь, в будни ли, в праздник, а здесь всегда все сияет.
Потом она заметила готовую пряжу, уже размеченную для тканья, и стала ее рассматривать.
Тут распахнулась дверь и вошла молодая женщина в опрятном домашнем платье и белом чепчике; на руках у нее сидела маленькая русоволосая девочка. Хозяйка сердечно поздоровалась с гостями, и по ее открытому приветливому лицу было видно, что она им рада.
– Я ходила полотно вымачивать, – объяснила молодая женщина свое отсутствие. – Думаю, порадует оно меня в этом году – будет белее лебедя.
– Сразу видно прилежную хозяюшку, – сказала бабушка. – Одно полотнище белится, а на другое уже пряжа для ткача припасена. Гладкое оно выйдет, что твой пергамент. Только бы ткач постарался да вас вокруг пальца не обвел. Довольны вы им?
– Сами знаете, дорогая бабушка, ткачи – они все обманщики, – ответила лесничиха.
– Ну, вас, женщин, никакому ткачу не провести, – рассмеялся хозяин дома. – У вас же все до последней нитки учтено! Сядьте, прошу вас, не стойте! – обратился он к бабушке, которая никак не могла оторваться от пряжи.
– Успею еще насидеться, – отозвалась старушка, беря за ручку маленькую Анинку, осторожности ради поставленную матерью возле лавки: девочка только училась ходить.
Следом за хозяйкой в комнате объявились двое загорелых мальчиков: один светленький, в мать, другой темноволосый – в отца. Они весело бежали за матерью до самой двери, но, когда хозяйка заговорила с бабушкой, застеснялись и растерянно спрятались за материнской юбкой, не зная, что и как сказать другим детям.
– Ну что же вы, сорванцы, – обратился к ним отец, – разве хорошо укрываться за маминой спиной, когда у нас гости? Давайте-ка поздоровайтесь с бабушкой!
Братья послушно подошли к бабушке и протянули ей руки, в которые она положила по яблоку.
– Вот вам, – сказала она, – берите, играйте и больше так не конфузьтесь; не пристало мальчикам держаться за материнскую юбку.
Мальчишки потупились и глядели теперь только на яблоки.
– А сейчас марш отсюда, – велел им отец, – и покажите гостям филина да бросьте ему сойку, что я сегодня подстрелил; и пускай ребята посмотрят на щенков и фазанят. Только не распугайте мне птиц, не то я вас!..
Но дети уже его не слушали: после слов «марш отсюда» они мгновенно выскочили наружу.
– До чего же шустрые! – усмехнулся лесник, и видно было, что ему это по душе.
– Дети есть дети, молодая кровь, – сказала бабушка.
– Уж больно они озорничают, – вздохнула хозяйка. – Верите ли, бабушка, целый день у меня сердце не на месте: то они охотничьи ловушки проверяют, то по деревьям карабкаются, то кувыркаются и штаны рвут – никакого сладу с ними нет. Зато девочка у меня, слава Богу, спокойная.
– Что ж вы хотите, кумушка, дочка по матери узнается, а сын по отцу, – промолвила бабушка.
Молодая женщина с улыбкой передала дочку мужу, чтобы тот с ней немного понянчился.
– Пойду на стол нам что-нибудь соберу, – пояснила она.
– Хорошая у меня жена, грех жаловаться, – сказал лесник, когда она вышла из комнаты. – Вот только о сыновьях больно печется; ну что это за мальчишки, если они тихони?
– Все хорошо в меру, куманек. Дай им волю, так они, пожалуй, на головах ходить станут, – возразила бабушка, которая, впрочем, не всегда поступала сообразно своим словам.
Вскоре вернулась хозяйка, неся щедрое угощение. На дубовом столе, застеленном белой скатертью, появились расписные фаянсовые тарелки, ножи с роговыми черенками, земляника, яичный пудинг, сливки, хлеб, мед, сливочное масло и пиво.
Лесничиха забрала у бабушки веретено со словами:
– Оставьте работу, бабушка, и садитесь к столу. Отрежьте себе хлеба да маслом его намажьте, я его только нынче утром взбивала. И пиво совсем свежее. Может, пудинг не особо удался, я его на глазок готовила, но вдруг понравится? Ягоды, я знаю, вы не едите, но дети их любят, особенно со сливками, – потчевала хозяйка гостей, ловко нарезая хлеб, намазывая его маслом и поливая медом.
И вдруг бабушка, вспомнив о чем-то, хлопнула себя по лбу:
– Память у меня совсем дырявая стала! Чуть не забыла рассказать, что мы в беседке с пани княгиней разговаривали!
– Ничего удивительного, дети своим криком любого заморочат! – успокоила ее лесничиха.
А лесник тут же спросил, о чем был разговор.
– Погодите, бабушка, не рассказывайте пока ничего, я только детей успокою, пускай посидят смирно, – попросила хозяйка.
Дети облазили уже всю усадьбу – должны же были хозяйские сыновья Франек и Бертик показать ее своим гостям. А сейчас ребята стояли перед домом, и собачка Амина демонстрировала им свое умение прыгать через палку и приносить в зубах нарочно заброшенные далеко в траву вещицы. Когда появившаяся на пороге мать позвала всех полдничать, ребята не заставили себя упрашивать и кинулись к столикам во дворе.
– Садитесь-ка сюда под деревья и постарайтесь не очень пачкаться! – говорила лесничиха, раскладывая еду. Дети расселись; собаки, не сводившие с них глаз, пристроились рядом.
Когда хозяйка вернулась в комнату, она попросила бабушку рассказать о княгине, и бабушка слово в слово передала разговор, что произошел в беседке.
– Я всегда твержу, что у нее доброе сердце, – сказала лесничиха. – Она часто у нас бывает и непременно осведомляется о детях и целует малютку Анушку в лобик. Не может быть плохим тот, кто любит детей. А вот прислуга вечно на нее наговаривает.
– Угодишь бесу – наградит адом, – отозвалась бабушка.
– Так оно и есть, – кивнул лесник. – Это правильная поговорка. По-моему, лучшей госпожи и пожелать нельзя. А эти сплетники, что вокруг нее вертятся, только лгут ей да надоедают. Они же ни на что не годны, не живут, а небо коптят. Оглянешься этак вот кругом, дорогая бабушка, да и подумаешь: чтоб их всех черт… гм-гм! – громом разразило! Злости не хватает, когда понимаешь, что какой-то бездельник, который ничего не умеет, кроме как куклой на запятках кареты торчать или в покоях господских прохлаждаться, получает столько же денег, сколько я; да и ценят его больше, чем меня, а ведь я должен и в дождь, и в слякоть, и в снег бродить по лесам, днем и ночью браниться с браконьерами и вдобавок за все быть в ответе и обо всем заботиться. Я, конечно, не жалуюсь и вообще всем доволен, но когда приходит сюда этакий задавака да нос передо мной задирает, я готов его!.. Ну да ладно, чего зазря злиться.
И пан лесник схватил стакан и сердито его опустошил.
– А княгиня знает о том, что здесь творится? Почему никто из обиженных не пожалуется ей на несправедливость? – спросила бабушка.
– Да кто ж на себя такую смелость возьмет? Я вот сколько раз с ней толковал и всегда думал: молчи, Франек, тебе же хуже будет. Да и с чего бы ей мне верить – она спросит тех, кто повыше да к ней поближе, и тогда пиши пропало. Эти, что в замке, все заодно, рука руку моет. А ведь я всего несколько дней назад с ее милостью разговаривал. Она гуляла по лесу с иностранным князем, что у нее нынче гостит. Они увидали где-то Викторку и расспрашивали меня про нее; княгиня ее испугалась.
– И что же вы ей сказали? – полюбопытствовала бабушка.
– А что я мог сказать? Что она не в своем уме, но никому не вредит.
– А княгиня что на это?
– Села на траву, князь сел у ее ног, и мне велели присесть рядом и рассказать подробнее о безумной Викторке и о том, что с ней приключилось.
– А ты и рад был рассказать, да? – улыбнулась лесничиха.
– Конечно рад, женушка; ты же знаешь, я всегда готов угодить прекрасной даме. А наша княгиня, хотя уже и не молода, все-таки очень собой хороша. Короче говоря, пришлось мне об этой умалишенной рассказывать.
– Ну и хитрец вы, куманек; я уж почти два года здесь, а вы все только обещаете мне этот рассказ. Так я и не знаю в точности, что с Викторкой приключилось, разве что обрывки какие-то слышала. Я, конечно, не прекрасная дама, приказывать вам не могу, и потому, видно, никогда не узнать мне этой истории.
– Ох, бабушка, да вы мне милее самой распрекрасной раскрасавицы, и если вам угодно послушать, то я расскажу вам все хоть бы и прямо сейчас.
– Да уж, умеет куманек мягко стелить, ничего не скажешь, – улыбнулась бабушка. – Что ж, если хозяюшка возражать не станет, то я ловлю вас на слове. Старый что малый, а дети, сами знаете, сказки любят.
– Ну я, правда, еще не старая, но послушаю с удовольствием. Так что, муженек, рассказывай, это у тебя хорошо получается, – ответила лесничиха.
– Мамочка, дай нам, пожалуйста, еще хлеба, у нас уже ни кусочка не осталось, – попросил возникший в дверях Бертик.
– Не может такого быть! Да куда же ребята его девают? – удивилась бабушка.
– Половину съели сами, половину отдали собакам, серне и белкам; у нас по-другому не бывает. Ох и мученье мне с ними! – вздохнула хозяйка, отрезая ломти хлеба.
Пока она во дворе опять оделяла едой детей и поручала им нянчить малышку, лесник набивал свою трубку.
– Вот и у моего покойника, царство ему небесное, такая привычка была: прежде чем что-то рассказать, обязательно трубку приготовить, – сказала бабушка, и радостное воспоминание зажгло огонек в ее глазах.
– Да уж, мужчины все точно сговорились, у каждого есть эта дурная привычка, – отозвалась как раз вернувшаяся в дом лесничиха.
– А разве она тебе не по нраву? Ты же мне сама из города табак приносишь, – удивленно глянул на нее муж, закуривая трубку.
– Что мне остается-то? Если хочешь человеку угодить, приходится уступать. Начинай уже рассказывать, – распорядилась хозяйка, усаживаясь с веретеном рядом с бабушкой.
– Я готов, так что слушайте! – И лесник пустил в потолок колечко дыма, положил нога на ногу, устроился поудобнее на стуле и повел рассказ о Викторке.
