Автостопом до алтайского яка - читать онлайн

Глава 10

Воду, принесённую мной, Марк бракует и предлагает тут же вылить – она действительно сильно пахнет тухлыми яйцами. Но я добыла её с таким трудом, что не позволяю: лучше такая вода, чем вообще никакой.

После «перезагрузки» я надеваю парео в качестве юбки, Марк начинает голосовать, и рядом с нами почти сразу останавливается легковая машина.

Водителя зовут Марсель, он не спал двое суток и подобрал нас потому, что боится заснуть за рулём. Пол машины усеян банками из-под энергетических напитков. Но, судя по его измождённому уставшему виду, не помогает уже и это.

Хорошо знаю это состояние: после суточного дежурства в ветеринарной клинике утром наступало нечто подобное, часто отягощённое парочкой критических пациентов, которые требовали мониторинга, жить наотрез отказывались и приходилось «тянуть» их всю ночь, в надежде на то, что они передумают.

Утром, когда приходила дневная смена, пациенты передавались в новые руки, а я ещё какое-то время сидела на диване, тупо глядя на комок из одежды, в которую следовало переодеться, чтобы пойти домой. А дома выключалась на сутки, упав в беспробудный сон.

Марсель же не спал целых двое суток.

– Может, музыку включить погромче? – предлагаю я сочувственно.

– Пробовал, – говорит он ватным языком. – Не помогает.

– Массаж ушей! – выдаю я очередной рецепт «как не уснуть за рулём, если не спал двое суток».

Марсель деревянной рукой массирует себе одно ухо. Потом другое. Смотрит на меня, как бы требуя продолжения советов.

– Ещё апельсиновое масло можно нюхать, – отвечаю я на его вопросительный взгляд. И, наконец, сдаюсь: – Но лучше всего – и это все говорят, между прочим – лучше всего встать на обочине и полчасика поспать.

Марк поддакивает мне, сидя сзади. Марсель медленно возвращает свой сонный взгляд на дорогу. Останавливаться ради сна он не хочет. Единственный раз он тормозит у придорожного магазина: покупает себе ещё один энергетик, тут же выпивает его и кидает пустую банку на пол машины.

Мы едем по дороге на Москву, и это хорошо. Но то, что водитель такой сонный – это плохо. Мне его жалко, и я ничего не могу поделать, кроме как служить раздражителем, чтобы он не убился. Вместе с нами.

Марсель ездил по делам, но кем работает – не признаётся. Не настаиваю. Он спрашивает, кто для меня Марк.

Отвечаю, что мы просто напарники.

– Ты замужем? – Марсель смотрит на меня грустными карими глазами. Я только улыбаюсь. На мне цветастой юбкой надето парео, и я вся такая радостная-прежизнерадостная, похожая на женское существо, одним словом.

Марсель жалуется мне – оказывается, он разошёлся с девушкой – и теперь такой красивый молодой парень не может найти себе другую! Это нонсенс какой-то. Разве такое возможно? Я смотрю на него, как на динозавра. Он необыкновенно симпатичен, только слишком молод, но это недостаток, который быстро проходит.

– Марсель! Ты шутишь, да? – моё недоумение невольно делает ему комплимент.

Он молчит, вздыхает, смотрит на дорогу. Вот печалька-то печалька… Пытаюсь завязать разговор, чтобы развлечь его. Говорим о всякой всячине, и в итоге спрашиваю, возвращаясь к вопросу отношений:

– Вот скажи мне, что ты больше всего ценишь в женщине? – это у меня опросник такой.

Он зависает и надолго. Думает, думает… В конце концов приняв решение, восклицает:

– Котлеты по-киевски!

– Что? – вот не ожидала такого ответа.

– Котлеты. По-киевски.

– И… всё? – я в недоразумении и это мягко сказано.

Нет, я, конечно, предполагала, что женщина должна хорошо готовить, но, чтобы вот так вот огорошить котлетами… По голове…

– Да и хватит, – согласно самому себе кивает головой Марсель.

Котлеты. По-киевски. Надо будет погуглить, что это за приворотное зелье такое.

Потом он рассказывает, что его Родина – это Кавказ, и я, исчерпав свой основной запас тем, начинаю громко цитировать отрывок из стихотворения27:

Марсель поворачивает голову и смотрит так, как будто в первый раз слышит Лермонтова.

– О, Боже, Марсель, смотри на дорогу! – он поворачивает голову обратно, но через пару секунд замечаю, что опять смотрит на меня.

Смущаюсь. Лермонтов. Миша Юрьич. «Демон». В школе учили. Какбэ. К моему тотальному облегчению, Марсель возвращает свой взгляд на дорогу, и тогда я заканчиваю то, что продолжает толпиться в памяти, требуя окончания, без должной уже интонации и в сокращённом виде:

Блин. Что-то я погорячилась с Лермонтовым, что ли… Марсель берёт меня за пальцы руки и спрашивает, блестя бархатными, как у цыгана, глазами:

– Так ты замужем или нет?

Хочется ответить ему очевидное: какой нормальный муж отпустил бы меня в такое путешествие? Но я только вежливо улыбаюсь, утаскиваю свои пальцы и говорю:

– Марсель. Держи руль двумя руками.

Чуть не процитировала: «Водитель, если ты одной рукой держишь руль, а другой обнимаешь красивую девушку, помни – и то, и другое ты делаешь плохо!», но профильтровав сию фразу в уме, понимаю, что ехать «на халяву», да ещё говорить водителю, что ему делать – это верх наглости.

Поскольку Марк сидит сзади, то развлекаю водителя я. Пять минут едем молча. За это время Марсель, сидя с открытыми глазами и глядя прямо на дорогу, успевает заснуть, – не думала, что такое возможно! Машину начинает медленно выносить на встречную полосу. Мы едем довольно быстро, а машина тихонько ползёт на встречку!

– Марсель! – ору я.

Он возвращает машину на нашу полосу, смотрит на меня удивлённо:

– А?

– А давай мы остановимся на обочине, и ты поспишь, а?

– Нет. Надо ехать, – говорит, не сбавляя скорости, он.

Вот ведь… Проверяю ремень безопасности. Я говорила, что боюсь машин и изнутри, и снаружи? Мы продолжаем ехать, и через какое-то время опять тихонечко начинаем выползать на встречку. Марсель между тем смотрит прямо перед собой, стеклянные глаза открыты.

– М-м-марсель. Мы. Едем. Н-н-на. Встречку! – говорю я ему членораздельно, начиная заикаться.

Он вздрагивает, смотрит на меня взглядом «Кто здесь?» и только после этого решает, наконец, остановиться.

– На вот понюхай. Сразу в себя придёшь, – говорю я участливо, открываю бутылку с сероводородной водой и сую ему под нос. По салону разносится мощный запах тухлых яиц.

– О-о-о! Что это!? – глаза его резко проясняются – круче нашатыря водичка-то.

– Живительная влага! Энергетик нового поколения! – я трясу бутылкой, отчего снизу поднимаются пузырики и запах усиливается. – Пей, или спи! Другого рецепта нет!

Взвесив все «за» и «против», Марсель принимает правильное решение – мы съезжаем на боковую дорогу, встаём на обочину и засыпаем. Марсель выключается первым, а следом и мы. Основная трасса далеко, до нас едва доносится звук проезжающих машин. Тихо звенят одинокие лесные комары, дистрофичные, будто только что вылупились из дебрей городского подвала.

Спустя каких-то полчаса, мы все одновременно просыпаемся и как ни в чём не бывало едем дальше. Марсель становится свеж и бодр. Больше старается не разговаривать, я тоже молчу, а Марк и подавно.

За час до подъезда к Москве прошу остановиться, убегаю за деревья и переодеваюсь обратно в штаны: ещё не хватало в Московском метро ходить в шлёпанцах, будучи обмотанной платком! Впрочем, выбор невелик – выходного чемодана с собой нет.

Возвращаюсь. Марсель восклицает разочарованно:

– Зачем переоделась?

Объясняю. Он грустнеет.

Дальше едем молча. Грандиозным малиновым закатом на всё небо позади нас садится солнце, отражаясь в боковом зеркале машины. Смотрю на это зрелище. Наконец, оно полностью заходит за горизонт, и дорога погружается в сумерки. В Москву мы въезжаем уже в темноте, освещаемой светом множества других машин, толпящихся в несколько тесных рядов. Каждая норовит втиснуться в просвет, едва заметив несколько сантиметров пустого пространства между другими машинами. А, привет, Московская пробка.

Марк высаживается раньше, прощаемся. Я и Марсель едем дальше. Говорю, что мне нужно любое метро. Марсель наклоняется к навигатору и голосом чётко задаёт ему:

– Ближайшее метро!

Навигатор выстраивает маршрут, и мы едем по нему.

– Марк – твой муж? – Марсель опять возвращается к своему вопросу.

Я молчу, и он добавляет:

– Не хочешь отвечать?

– Ну, ты же не сказал, кем работаешь. Вот и я не буду отвечать, – парирую я, мило улыбаясь.

Как бы мне этак… доехать-то до метро без приключений интимного рода…

Марсель доезжает до конечной точки, тормозит и берёт меня за руку повторно. Ладонь у него тёплая и большая. Он очень грустный. Я поворачиваюсь к нему лицом и с умным видом «я тёртый калач» вещаю:

– Марсель. Не разменивайся на тех, кто тебе не предназначен, – и руку свою забираю.

Во, завернула. Марсель переваривает сказанное и решает уточнить:

– Не предназначен?

– Да. Я, например, тебе не предназначена, – поясняю я. Хочется добавить «тебе ещё детей рожать» – так я думаю обо всех молодых парнях, что им нужны молодые девчонки, а не я.

– А в чём твоё предназначение? – спрашивает в отместку он.

– Вот это я и пытаюсь узнать, – философски замечаю я, меж тем плавно мигрируя из машины.

Марсель, озадаченный философской фразой, выходит следом за мной. Я уверенным голосом даю ему положительную установку:

– У тебя всё сложится очень хорошо, вот увидишь. Где-то через неделю.

Прям ясновидящая, да ещё и с конкретикой. Но на самом деле это неизбежно – это очевидно, что у него всё сложится, я это очень чётко вижу, чего не могу сказать о себе.

Марсель достаёт из багажника рюкзак, я впрягаюсь в лямки, пытаясь изобразить лёгкость. Вы когда-нибудь пробовали накинуть на себя бегемота, одетого в комбез с непринуждённой улыбкой на лице? Махаю рукой на прощание и иду за угол здания, за которым должно быть метро. Через несколько метров оглядываюсь: Марсель какое-то время стоит, потом садится в машину и плавно уезжает. Красные огоньки габаритов его машины медленно уменьшаются в размере. Невообразимо симпатичный и грустный красавчик.

…За углом здания меж тем оказывается торгово-развлекательный комплекс Метро, а не станция Московского метрополитена. Навигатор – такой навигатор. Пристаю к узбекам на автомойке, они в срочном порядке выбирают проводника, и тот радостно провожает меня до автобусной остановки, с которой можно доехать до метро. Благодарю. Отзывчивые люди, эти… эм… москвичи…

Вскоре подъезжает автобус. Захожу в него, покупаю у водителя билет и пытаюсь протиснуться в турникет, установленный внутри салона. Рюкзак в нём едва не застревает. Наконец, с облегчением плюхаю его на пол, и опускаюсь сама на ближайшее сидение. Люди смотрят на меня пренебрежительно, сверху вниз, хотя сидим мы на одном уровне. Видимо, это преступление – путешествовать через Москву, а не работать в ней, даже едучи в автобусе. Чужеродная энергетика прёт от меня за версту. Ну, что я сделаю? Устала я.

Отстраняюсь. Мне бы только до метро доехать. И до вписки. Меня там ждут. Помоюсь. Постираю вещи. Высплюсь. Заряжу гаджеты. Намечу дальнейший маршрут. Поживу дня два-три. И, самое главное, найду эту алюминиевую хрень, которую сломал мне «Слепой». Моя палатка нуждается в срочном ремонте.

Девочка, к которой я еду, правда, живёт с подружкой, но, надеюсь, адекватной. Очень хочется спать, смотрю в тёмное окно автобуса: там мелькает неприветливая Москва.

Женщина рядом со мной начинает жизнерадостно разговаривать. Она вспоминает, как ходила в походы, в её голосе – ностальгия, на лице – мечтательная улыбка. Спрашивает кто я и откуда. Рассказываю. Наличие рюкзака всегда притягивает разговорчивых людей. Чаще – бывших путешественников. Люди эти всегда интересные.

…Вписка в Москве внезапно обламывается. Посреди ночи оказываюсь в тёмном и холодном московском пространстве улиц с припаркованными машинами и пронзительно холодным воздухом.

Автостоп учит способности смиренно принимать любые обстоятельства и перемены, а также расслабленности и доверию ко Вселенной, – очень сложные уроки.

Утыкаюсь в шершавый ствол городской ивы, обняв её руками. Она мой проводник. У неё жёсткая и пыльная кора. На небе едва тускнеют единичные звёзды. Тоскливо вспоминаю о своём «племени», тех деревьях и том, густо усыпанном звёздами небе. Так иногда запланированные вписки оказываются хуже любых ожиданий. И наоборот.

Синим мягким светом горит салон одной из машин. Окно приоткрыто. Подхожу. Внутри мужчина слушает музыку.

– Простите, – обращаюсь к нему. – А где здесь можно купить сигареты?

Курю я только в экстренных случаях, таких, как этот. Мужчина показывает мне в сторону магазина, тут же отдаёт свою пачку сигарет и испуганно уезжает.

Сижу на поребрике и курю, одну за другой. Зачётно вышло, ничего не скажешь, «внезапно», называется. Хоть палатку раскладывай на газоне. Только она сломана, кстати, не забыла? Впадаю в отчаяние. Интернета нет, потому что зарядка на телефоне села. К тому же есть очень хочется и спать. Живот уже режет от голода и курения натощак.

Неподалёку обнаруживаю дверь в какое-то одноэтажное помещение, захожу внутрь через узкую дверь. Никого, только синие от сумерек стены и одинокий стул в углу. Холодно. Снимаю рюкзак, сажусь на корточки и приваливаюсь к стене спиной. Мне бы тоже не помешал энергетик… Похоже, ночевать придётся здесь. Падаю в чуткий сон.

Маленькая тёплая уютная баня. Хорошо. Слегка потрескивают прогорающие угли внутри кирпичной закопчённой печки. Горячий воздух медленно вливается в лёгкие. Сижу на верхней тёплой полке. Пар оседает на влажной коже и стекает струйками солёного пота вниз. Под низким потолком тускло светит лампочка.

Вдруг в баню кто-то входит, – громко хлопает дверь. Вздрагиваю. Ледяная кровь взрывается фонтаном брызг где-то возле сердца.

– Где ты тут, с-с-с-сука? – хрипящий мужской голос ввергает в оглушительную панику.

Вторая дверь распахивается, огромный чёрный силуэт заполняет дверной проём и приближается ко мне. От ужаса не могу даже кричать, зажмуриваюсь, сжавшись в комок.

Стальная рука хватает меня за волосы, стаскивает на пол, и я получаю мощный пинок снизу, в подбородок. Распластываюсь на холодеющем скользком полу. Свет гаснет.

– Тварь, – коротко констатирует мучитель.

Он сильно пьян. Мощной пятернёй хватает меня за шею сзади и трясёт, словно щенка. Позвонки отдаются звонкой болью.

Отбиваюсь кулаками:

– Пусти! Пусти меня!

Пытаюсь встать, лихорадочно думая, как сбежать. Мощная ладонь ложится на моё лицо и с силой толкает: падаю спиной назад, при этом поскальзываюсь на мокром полу и приземляюсь у стены, собрав лопатками жёсткие выпуклости брусьев. Шампуни, стоящие на полу, с грохотом разлетаются в стороны.

– Убью, – с тупым решением заключает мужчина и начинает двигаться в мою сторону, скинув телогрейку прямо на мокрый пол. Взгляд безумный.

Кидаюсь к белому проёму двери, пытаясь проскочить сбоку. С коротким матом он ловит меня за волосы, закручивает их на руку и после этого тащит наружу, на белый снег, мимо порогов и предбанника. Бьюсь коленками, отчаянно сопротивляясь. Он бьёт меня кулаком по лицу, разбивает губу. Горячая кровь солонит язык, капает на деревянный пол, а затем на сияющий жемчужным белым светом снег. Грубый наст скользит под ногами, добавляя острой холодной боли.

Жертвуя волосами, вырываюсь из цепкой хватки и бегу в дом. Падаю, встаю, снова падаю. Руки и колени в ссадинах. Он сзади, пыхтит и догоняет. Вскакиваю. В дом мы попадаем практически одновременно: он пытается схватить меня, но я голая и скользкая, словно рыба.

На ходу он вытаскивает из брюк широкий сухой ремень, один вид которого устрашает. И с ходу опускает его на меня, вложившись всем телом в удар. Звонкий щелчок оглушающей болью бьёт по коже подобно электрическому разряду: ремень попадает жёстким каменным ребром.

– А-а-а! Больно! – кричу я, начиная корчиться и закрываться руками.

Следующий удар приходится по телу и пальцам. Боль, такая же сильная, как предыдущая, разносится по телу шокирующим потоком.

– БОЛЬНО! – в полный голос кричу снова, отползая всё дальше по холодному деревянному полу.

Точные удары сыплются методично и хлёстко, один за другим. Пять, шесть… Каждый из них накрывает предыдущий всё новой порцией боли за гранью физической. Остаётся только кричать. Вскоре мои крики из звонких превращаются в хриплые и переходят в животный ужас. Громко и безостановочно я кричу «А-а-а!» каким-то чужим низким басом, и потом начинается кашель, будто кто-то отвратительный, мерзкий и чёрный пытается вылезти изнутри меня наружу. Этот кашель похож на рвоту, меня крючит и катает по полу, живот сводит мощными спазмами, а ремень продолжает опускаться снова и снова, оставляя жгучие полосы на теле. Под его ударами, на локтях и коленях ползаю на полу. За что же? За что?

От бесконечных ударов вскоре боль притупляется: слышу только звук от попадания сухого кожаного ремня по телу.

Мне надо на кухню.

Там на столе лежит нож: большой, длинный, острый. Заточенный на станке.

Я встаю на ноги и рывком порываюсь на кухню. Нож – вот он, на столе. Едва успеваю накрыть его чёрную рукоятку ладонью, порываясь взять, но мужчина опережает меня, отталкивая. От этого со звонким грохотом нож летит на пол, глубоко чиркнув меня по пальцам.

…А он хватает меня за горло. Я вижу пьяные мутные немигающие глаза, карие и глубокие, словно космос, и при этом он меня душит. Хрящи на шее хрустят в его ладони, безуспешно хватаю воздух ртом, пытаясь разжать стальную хватку своими скользкими от крови пальцами. Где-то у висков рождается глубокая синяя боль, уносящая в беспамятство, и я оседаю вниз. Мне нужен вдох. Хотя бы один. Срочно. Вдох. Пожалуйста. Только один!

Тяжело оседаю на пол, и, отпускаемая, тыкаюсь лицом в пол.

– Сучка, – смачно констатирует мужчина, поддав ногой в мягкий голый живот и, схватив за волосы, пытается перевернуть лицом вверх. – Сосать у меня будешь.

Другой рукой он пытается расстегнуть ширинку, путаясь в пуговицах.

…Вдо-о-о-ох! Он получается хриплый и громкий. Откашливаюсь до пустой рвоты, выпучив глаза. Боль разливается тёплым приятием, похожим на горячую кровь, шумящую в венах, после чего исчезает. Я становлюсь неуязвимой, потому что дальше уже не больно. Абсолютное принятие боли и тотальная неуязвимость.

Я подбираю лежащий рядом нож и прижимаю его к себе. Соберись же, детка…

Терять. Нечего.

Словно пружина, я вырываюсь и отпрыгиваю в сторону, но мужчина настигает меня. Штаны спущены и от этого он спотыкается, падая на четвереньки, после чего в неуклюжей погоне пытается подмять меня, навалившись сверху.

Решительно переворачиваюсь на спину и выставляю нож вперед, сжав обеими руками и уперев его рукояткой себе в грудину.

Тяжёлая туша мужчины оказывается прямо передо мной – взгляд взбешённый – он наваливается на меня, уткнувшись в острие ножа. Его озверевшее красное лицо оказывается прямо перед моими глазами, и оно безумно. Изо рта со звериным рычанием извергается перегар. Нож с некоторым сопротивлением втыкается в рубашку, и лезвие проникает прямиком между его рёбер, протыкает ткань и проходит внутрь. Через жёсткость межрёберных мышц и воздушность хрустящих лёгких, в тугую мышцу сердца.

Выражение его лица внезапно меняется на удивлённое.

Я корчусь под ним, прижатая к полу огромным телом. Из его рта начинает течь пенистая алая жидкость, после чего он влажно и надрывно кашляет мне в лицо тёплой кровью. Ещё и ещё. Толкаю тяжёлую кашляющую тушу, и наконец мне удаётся выбраться из-под него, перевернув на спину.

Я хватаю нож за рукоятку и резко извлекаю его из тела.

– С-с-сука… – мужчина удивлённо разглядывает дырку на рубашке. Его пальцы, прижатые к ране, окрашиваются красным. Пытается встать и дотянуться до меня, рот стремительно наполняется кровью.

Через какое-то время он, хрипя, заваливается на пол, на живот. Всё ещё дышит, часто, тяжело, но я знаю, что это закончится и довольно быстро. Гемоторакс. Тампонада сердца. Сглатывая и выплёвывая алую пузырящуюся кровь, он ползёт ко мне, вытягивая руки. Шагаю назад, пячусь, всё так же выставив перед собой нож. Мне страшно до леденящих мурашек. Он ползёт, окрашивая полы красным, и этим загоняет меня в угол кухни, где стоит ведро, на дне которого – вода. Пятясь, опрокидываю его ногой, резко шарахнувшись в угол, и с жестяным грохотом ведро падает на бок, вода проливается на пол.

Мужчина приподнимается, глядя мутнеющими глазами прямо перед собой, и падает навзничь, с силой ткнувшись лицом в пол. Больше он не двигается.

…Через несколько секунд приходит осознание. Я убила его… Убила человека…

Нож, всё ещё зажатый в дрожащих руках, трясется. Меня уже колотит всю – то ли от холода, то ли от ужаса. Кладу нож на стол, едва заставив себя разжать пальцы. Внутри вибрирует горячий ужас и осознание нереальности происходящего.

– А-а-а-а… – тихий писк, похожий на скуление, рождается изнутри, пока я сползаю по стене на пол.

Не может быть. Я не могла его убить. Это невозможно. Нет. Но огромная неподвижная куча в виде человека лежащая рядом, говорит об обратном.

– У меня не было выбора… Не было выбора… – оправдываюсь я перед кем-то, всхлипывая. Всхлипы быстро переходят в громкие несуразные рыдания. Меня колотит и трясёт.

– Проснись, – раздаётся возле уха. – Просыпайся же!

Вздрагиваю, резко вскинув руки:

– А-а-а-а!

…Вокруг меня только сумеречные синие стены. Меня крупно колотит. Стул по-прежнему стоит в углу, и на нём сидит Джая – тусклый силуэт с крыльями. Короткими прыжками прочь уносится чёрная крыса и исчезает в проёме двери. Это был сон, только сон, но он так реален, что я ещё какое-то время разглядываю свои дрожащие руки, будто на них осталась чужая кровь.

– Я убила его, – в ужасе твержу и твержу я, слёзы льются из глаз двумя потоками. Всхлипываю, подавляя рыдания.

– Ага, – поддакивает Джая. – В одной из своих прошлых жизней.

– Поэтому, да? Поэтому я одна?

– Ага, – опять отвечает всезнающий Джая. – Боишься мужского начала, не можешь сладить с этой силой. Нет в тебе ни покорности, ни кротости. Тянешься вроде к мужчине-то, а потом эта историческая память приходит.

Всхлипываю, продолжая дрожать.

– Я не хотела. У меня не было выбора, – я безобразно и громко икаю, начиная рыдать.

– Выбор есть всегда, – Джая, как всегда, говорит истинами. – И хорошо бы тебе переписать этот сценарий.

– Переписать сценарий? Как? Когда? – едва сдерживаю истерику.

– Сейчас давай. Чего затягивать-то, – Джая спокоен. Он подходит ко мне и крепко обнимает, прижав к телу: – Ну, ну. Тихо, тихо. Всё хорошо. Я рядом. Плакать – это нормально. Ошибаться можно. Я тебя слышу. У тебя всё получится. Ты справишься. Ты больше своих эмоций.

От этого участия меня прорывает окончательно, и я рыдаю в полный голос, уткнувшись в своего тёплого Ангела и чувствуя пальцами рук перья на крыльях за его спиной.

Понемногу успокаиваюсь.

– Давай, нам нужна другая концовка, – направляет меня Джая.

– Я попробую, – остаточные всхлипы и хриплый голос выдают мою расстроенность. Делаю глубокие вдохи диафрагмой…

– Нет, пробовать не надо. Просто перепиши.

Итак, баня, и я голая. Итак, мужчина, который ворвался туда и вытащил меня за волосы на улицу. Я попадаю на кухню. Какой же сценарий выбрать…

На кухне есть нож.

– Не думай про нож, – тут же отчётливый голос Джая возникает в моей голове.

Это почти как «не думай про белого медведя»… Что ж…

На кухне есть ведро, на дне которого – вода. Я бегу мимо ножа, в угол кухни, а мужчина, расстрёгивая ширинку, нагоняет меня. Поворачиваюсь к нему лицом, и, пятясь, опрокидываю ведро ногой, резко шарахнувшись в угол. С жестяным грохотом ведро падает на бок, вода проливается на пол. Длинная дорожка воды течёт по направлению к мужчине.

– Лужа на полу, Джая. Что мне от этого?

– Ну ок, ок, – загадочно говорит Джая. – Пусть так. Лучше, чем ничего.

Мужик, заплетаясь в штанах, двигается ко мне и поскальзывается на луже воды, всплеснув руками в воздухе. Мне показалось, или Джая поставил ему подножку? Словно в замедленной съёмке, огромная туша медленно опрокидывается на спину, продолжая движение вниз, и головой встречается со столешницей. Мощный удар приходится на затылок. Наконец, спустя вечность, всё тело приземляется и лежит уже неподвижно, разбросав по сторонам руки и ноги.

Я стою в потрясении, зажав рот ладонями.

– Чего стоим? Кого ждём? – торопит меня Джая.

– Он… живой? – я смотрю во все глаза на лежащего в луже воды человека.

– Обижаешь, – шмыгает носом Джая. – Конечно, живой. – И бурчит под нос: – Ещё я людей не убивал…

Я бегу одеваться. Быстро набрасываю в объёмную сумку документы и вещи, бегу к выходу и на пороге оборачиваюсь: мужчина на полу начинает ворочаться и мычать.

Быстро сунув ноги в огромные валенки, выбегаю из дома.

– Так, да? Так надо было? – спрашиваю я у Джая.

– Не совсем, – уклончиво говорит Он. – Надо копать глубже. Почему в твоей жизни возник такой мужчина… Зачем тебе этот опыт… Когда он возник впервые… – и Он пространственно машет в воздухе рукой. – Как-нибудь займись этими раскопками…

Ладно. На сегодня с меня достаточно соплей и слёз.

Безразличное московское солнце встречает тусклым рассветом.

…С утра звоню Юре – с ним мы познакомились по интернету и никогда не видели друг друга.

– Юр, привет. Можно к тебе приехать? – у меня нет других вариантов. Остальные знакомые «живут на табуретке» или не звали меня в гости, а он имел неосторожность позвать. «На денёк». Поэтому я набираюсь наглости.

– Когда? – спрашивает он.

О, Боже, прямо сейчас, конечно же.

– Когда тебе удобно, если это удобно вообще, – отвечаю я, попутно выкуривая ещё одну сигарету.

У него есть девушка. Симпатичная, кстати, поэтому добавляю:

– Я сплю в спальнике, не кусаюсь и ревновать ко мне глупо ввиду моего возраста.

Юра называет адрес, по пути покупаю печеньки. Моё отчаяние выражается в дальнейшем выкуривании «канцерогенных палочек», одну за другой.

В маршрутке водитель-узбек приветливо спрашивает:

– На заработки приехала, да? – принимая за свою.

– Нет, я автостопом путешествую, из-под Питера еду, – отвечаю ему.

Он удивлённо вскрикивает:

– А мне тогда деньги зачем дала?

Хохочу. Да потому, что мы в городе, а не на трассе, вот почему!

…Юра носит тяжёлый гипс на ноге и выгуливает йорка своей девушки – так меня и встречает, на костылях. Рада им обоим: и Юре, и йорку, хотя я йорков не очень-то люблю. Профессиональная деформация. Закидываем мой рюкзак домой и делаем кружок вокруг дома, прогуливая собачку.

Я рада, так рада.

Юра – очень целеустремлённый парень, настоящая личность, и я прям горжусь таким знакомством. Он готовит обед, пускает в душ, даёт постирать вещи и определяет в комнату. Я стою под душем в ванной и созерцаю, как от грязной воды, стекающей с меня, коричневеет её дно. Тем блаженнее моя физиономия, когда я выползаю оттуда, переодетая во всё чистое. О, счастье – это просто, очень просто!

В это время моё бельё стирается – Юра предусмотрительно поставил какой-то деликатный режим, потому что стираются все вещи сразу.

Потом мы едим горячую картошку и разговариваем о разных вещах. Юра говорит, что гипс ему будут снимать в середине октября. Смеюсь. Прям в день моего рождения, я это запомню…

Ночью дрыхну без задних ног. «Спасибо тебе, Господи, за ночь, за сон». Вернее, за отсутствие снов…