Авторитет права. Эссе о праве и морали - читать онлайн

I. Парадоксы

НЕУДИВИТЕЛЬНО, что понятие авторитета является одной из наиболее противоречивых концепций в арсенале философии права и политической философии. Его центральная роль в любой дискуссии о законных формах социальной организации и о законных формах политических мер неизбежно гарантирует вечное сохранение этой противоречивости. То, что проблема авторитета имеет непосредственное отношение к спорным вопросам современности, делает бесстрастное изучение этого предмета тем более затруднительным. Но помимо этих трудностей, приходящих со стороны, исследование понятия авторитета сталкивается с двумя основными проблемами идейного характера: методологическая проблема того, как не спутать различные, несовпадающие проблемы, касающиеся понятия авторитета, и проблема парадоксов авторитета.

Парадоксы авторитета могут принимать различные формы, но все они касаются предполагаемой несовместимости авторитета с разумом или независимостью (автономией). Утверждается, что подчинение авторитету несовместимо с разумом, поскольку рассудок требует, чтобы мы всегда действовали, взвесив все известные нам доводы[8]. Природа же авторитета такова, что он требует от человека подчинения, даже если его рассудок восстает против этого требования. Таким образом, подчинение авторитету нерационально. Сходным образом принцип независимости подразумевает действие по собственному усмотрению по всем моральным вопросам. А авторитет иногда требует от нас действий вопреки нашей совести, то есть отказа от моральной независимости. Поскольку все практические вопросы могут включать моральные аспекты, любой практический авторитет отрицает моральную автономию и, следовательно, является аморальным[9].

Подобные аргументы не ставят под сомнение стройность понятия авторитета и не отрицают того, что некоторые люди пользуются авторитетом или по сути обладают авторитетом de facto. Они бросают вызов возможности существования законного, оправданного авторитета de jure. Их парадоксальность коренится не в отрицании ими законного авторитета, но в том, что это отрицание якобы проистекает из самой природы морали или из основополагающих принципов рациональности. К тому же эти аргументы оспаривают законность не только политического авторитета, но любого авторитета по отношению к рациональным индивидам[10]. Если сама природа авторитета не согласуется с идеей морали и рациональности, то те, кто верит в законный авторитет, не просто неправы или ошибаются в одном из своих моральных убеждений. Они являются приверженцами иррациональной веры или виновны в совершенно неправильном понимании концепции морали или концепции авторитета. Это значительно усиливает данные аргументы. Например, они становятся невосприимчивыми к большинству скептических аргументов. Ведь даже если невозможно различить верные и неверные моральные убеждения, мы по крайней мере можем уточнить моральные концепции и установить отношения следования и несовместимости между ними. Если сами понятия морали и рациональности несовместимы с понятием авторитета, то даже скептик сможет увидеть, что любой авторитет является аморальным, а подчинение ему – иррациональным.

Парадоксальным образом именно в силе этих аргументов и заключается их слабость. Многие из тех, кто, возможно, готов принять менее серьезные возражения против законности авторитета, вряд ли захотят принять это наиболее радикальное возражение. Многие из тех, кто может соглашаться с незаконностью многих авторитетов и даже с незаконностью политического авторитета в принципе, устрашатся мысли о незаконности любого авторитета. Многие из тех, кто готов допустить, что люди, верящие в возможность законного авторитета, заблуждаются, будут чураться мысли о том, что эти люди нерациональны или не имеют никакого понятия о морали.

Моя цель состоит не в том, чтобы объяснить, каким образом можно отстоять или опровергнуть авторитет. Но поскольку считается, что аргументы, на которых основаны парадоксы, черпают свою силу в анализе концепций авторитета, морали и рациональности, уместно их исследовать при любой попытке уточнить понятие авторитета. Меня заботит в данном случае природа авторитета. Я постараюсь показать, почему концепция авторитета создает кажущиеся парадоксы и почему они являются всего лишь кажущимися. Я не первый, кто пытается развенчать эти парадоксы, и я не утверждаю, что все предыдущие попытки провалились. Но я думаю, что представленный далее анализ, даже если и «открывает Америку», делает это на новый лад, наилучшим образом показывая как притягательность, так и ошибочность парадоксов.

II. Методологическое отступление

Некоторые из авторов-классиков пытались объяснить природу авторитета через объяснение того, каким образом люди приходят к признанию авторитета индивидуумов или групп. Обсуждения этой концепции перемежались описаниями эволюции общества, захватов власти или общественных договоров. Современные авторы избежали этой сумятицы, но рассмотрение этого вопроса все еще грешит многочисленными методологическими несостыковками. Я дам краткий обзор четырех распространенных видов анализа и попробую указать, какие уроки следует извлечь из допущенных в них ошибок.

1. Первое стандартное объяснение состоит в указании условий, которые по существу необходимы или достаточны для обладания фактическим авторитетом (de facto). Однако подобные объяснения совсем не проясняют природу авторитета. Безусловно, объяснения того, при каких условиях люди приобретают или сохраняют авторитет, при каких обстоятельствах сообщество будет склонно признавать авторитет тех или иных лиц, – это важная составляющая социальной теории. Но они совершенно не объясняют, для чего нужны эти условия, что значит обладать авторитетом или быть авторитетом.

2. Второй вид объяснений пытается пролить свет на природу авторитета, описывая необходимые или достаточные условия для обладания законным авторитетом (de jure).

Эта вторая модель объяснений кажется более перспективной. Согласно этой модели, концепцию авторитета следует излагать посредством объяснения того, каким образом можно оправдать претензии на авторитет. Сила подобных объяснений очевидна. Они не допускают заранее, что претензии на авторитет вообще можно оправдать, а просто указывают, как их следует обосновывать. Исходя из разумного предположения о том, что претензии на авторитет являются способом обоснования действий, кажется, что они почти неизбежно отличаются от других обоснований поступков видом используемых доказательных аргументов. В действительности это совершенно не обязательно. Обоснование претензий может отличаться не только характером используемых обосновывающих аргументов, но и характером оправдываемых действий.

Мысль о том, что авторитет следует объяснять отсылкой к виду действий, которые он оправдывает, например к предъявлению прав, является весьма здравой. Нам определенно нужен авторитет, чтобы выполнять одни, но не другие действия, и кажется, по крайней мере на первый взгляд, что слова о том, что кто-то обладает определенным авторитетом, означают, что либо его действия можно оправдать, либо он способен совершить определенные действия, без каких-либо обязательств в отношении характера такого обоснования.

В этом и заключается основная проблема оправдательного анализа авторитета. Никто пока не преуспел в определении вида аргументов, применение которых равнозначно притязанию на авторитет. Наличие множества различных видов авторитета, касающихся практически каждой сферы человеческой жизнедеятельности, вызывает желание отказаться от всякой надежды на то, что такое определение возможно. Мы можем проиллюстрировать эту трудность на примере, рассмотрев недавнюю интересную попытку провести оправдательный анализ авторитета. Ричард Так предположил, что ссылки на политический авторитет являются высказываниями, призванными погасить критику мер в области политики, но не подлинными оправданиями. Они основаны на утверждении, что (1) предложенное или совершенное действие является правильным, если кто-то его совершает; (2) нет ничего правильного или неправильного в том, что этим кем-то должен быть человек, претендующий на авторитет; (3) этот человек действительно совершил действие или предлагает его совершить.

Многие разделят убеждение Така в том, что никто не имеет права на положение (политического) авторитета и что единственным способом оправдать политический авторитет является использование аргументов указанной им разновидности. Но, как все мы знаем, различные авторы полагали, что некоторые люди от природы являются рабами и что те, кто от природы свободен, имеют над ними власть. Другие верили в божественное происхождение королевской власти, и существуют и существовали прочие теории, согласно которым некоторые люди от природы или в силу голоса разума имеют право и обязанность управлять другими. Положим, эти люди неправы. Но можно ли их также обвинить в вольном обращении с речью, как предполагает подход Така?[11] Является ли их ошибка ошибкой теории морали и политики или же одновременно они заблуждаются и в отношении смысла слов, в отношении концепции авторитета?

Все прочие оправдательные объяснения вынуждены преодолевать ту же трудность. Мало установить, что лишь аргументы определенного вида могут оправдать власть. Нужно показать, что притязание на авторитет по иным основаниям представляет собой ошибочное словоупотребление.

Критика первых двух моделей объяснения ясно дает понять: анализ авторитета не может состоять исключительно в выяснении условий, при которых кто-то обладает законным или фактическим авторитетом. Он должен раскрывать, что стоит за обладанием авторитетом. Это дает веские основания предположить, что авторитет – это способность совершать определенные виды действий[12]. Предложенный мной здесь анализ призван подтвердить это предположение.

3. Одна из популярных теорий, рассматривающих авторитет как способность совершать определенные виды действий, идентифицирует действенный (de facto) авторитет с властью над людьми. Далее я предложу называть власть над людьми нормативной властью. Но здесь речь идет о другом понятии власти. В этом понимании власть – это влияние, способность влиять на действия и судьбы людей. Человек обладает действенным авторитетом, если он могущественен, если он может влиять на участь других людей и на их предпочтения или выбираемые варианты действий[13]. Законный авторитет тогда можно определить как оправданный действенный авторитет[14]. Именно действенный авторитет и следует сохранять, именно ему и следует подчиняться (с учетом различных условий и ограничений).

Однако по ряду причин эти теории, похоже, все ставят с ног на голову. Понятие законного авторитета в действительности первично. Начать хотя бы с того, что не всякий законный авторитет является действенным. Кроме того (как я вскоре буду утверждать), понятие действенного авторитета можно объяснить только путем отсылки к законному авторитету. Во внимание следует принять несколько соображений.

Хотя нас больше волнует практический, а не теоретический авторитет, предпочтение отдается анализу, максимизирующему сходства между авторитетом как основанием для действий и авторитетом как основанием для веры. Очевидно, что научный гений может остаться непризнанным или что человек, действительно являющийся величайшим авторитетом в определенной области, может иметь крайне мало влияния на исследования или убеждения других людей в пределах своих полномочий.

Родители имеют власть над детьми вне зависимости от того, признают ли дети их авторитет. Следует признать, что родительский авторитет обычно признают другие взрослые, но это неправильный вид признания с точки зрения теории признания, согласно которой значение имеет только признание субъектами. Родительский авторитет не зависит от признания.

Если теоретический авторитет не влечет за собой признание или принуждение к исполнению, то тогда должны существовать по крайней мере некоторые случаи, когда практический авторитет также не влечет за собой признание или принуждение к исполнению. Есть практикующие авторитеты, чей авторитет строится исключительно на том, что они являются авторитетными теоретиками: врач-специалист является знатоком не только причин заболевания, но и способов его лечения. Есть эксперты по фондовой бирже, эксперты в области навигации и многие другие, которые пользуются авторитетом за действия в своей области, даже если их авторитет не является признанным и не реализуется в принудительном порядке.

Я разделяю ту точку зрения, что законный политический авторитет обязательно является действенным, по крайней мере до некоторой степени. Но это результат действия основных политических принципов (согласно которым, например, одним из главных оправданий политического авторитета служит его полезность для обеспечения координации общества, а знания и опыт не дают никому права управлять другими и играют лишь второстепенную роль в обосновании политического авторитета). Ни концептуальный анализ понятия авторитета, ни даже анализ концепции политического авторитета этого не подразумевают.

Одного лишь анализа законного авторитета недостаточно, чтобы объяснить наше понятие авторитета. Полное объяснение должно включать также и в анализ действенного авторитета. Доказав, что понятие законного авторитета не требует наличия действенного авторитета[15], возможно, стоит указать, что обратное неверно. Действенный авторитет требует наличия законного авторитета. Для того чтобы обладать авторитетом de facto, человеку нужна не только власть (в значении влияния). Он должен либо притязать на наличие у него законного авторитета, либо другие должны признавать за ним законный авторитет. Например, между применением грубой силы, для того чтобы добиться своего, и совершением тех же действий со ссылкой на наличие права есть существенное различие. Лишь последнее может квалифицироваться как действенный авторитет или авторитет de facto. Но это проблема, которую невозможно исследовать в рамках данной работы.

4. Некоторые люди считают, что авторитет необходимо определять путем отсылки к правилам: наличие у какого-либо лица авторитета означает, что существует система правил, наделяющая его авторитетом. Эта модель объяснения по существу является разновидностью первой и второй моделей объяснения, и против нее можно выдвинуть то же самое принципиальное возражение. Она подменяет надлежащее объяснение того, что означает наличие авторитета, описанием обстоятельств, при которых люди предположительно обладают авторитетом. Она устанавливает, что люди обладают авторитетом только тогда, когда те или иные правила наделяют их авторитетом. Но она никак не помогает определить, какие правила наделяют авторитетом, а какие нет. Некоторые правила действительно наделяют авторитетом достаточно явным образом. Они имеют авторитетные, имеющие обязательную силу формулировки («узаконенные правила»), и эти авторитетные формулировки устанавливают, что они наделяют определенное лицо полномочиями. Однако предложенное определение совсем не проясняет их смысл и последствия.

Положение о том, что любой авторитет передается правилами, само по себе спорно. Когда рядовой человек принимает на себя бразды правления в чрезвычайной ситуации (например, в случае пожара в театре), трудно утверждать, что его авторитет проистекает из каких-либо правил. Тем не менее я не преследую здесь цель рассмотреть способы приобретения или отстаивания авторитета. Существуют и другие возражения против такого рода определений. В отсутствие необходимых оговорок они создают противоречия. Если существуют две системы правил и в рамках одной из них определенное лицо имеет авторитет, а в рамках другой – нет, то тогда оно одновременно обладает и не обладает авторитетом. Для того чтобы избежать подобного противоречия, необходимо рассматривать предложенное определение как носящее относительный характер. Его нужно воспринимать не как определение наличия авторитета, а как относительное понятие наличия авторитета в рамках s, где s – некая система правил. Однако относительное понятие авторитета разрывает всякую связь между авторитетом и практическим мышлением.

Авторитет является практической концепцией. Это означает, что вопросы о том, кто для кого обладает авторитетом, – это вопросы практического толка, они определяют, что надлежит делать. Иными словами, заявления о том, что кто-то обладает авторитетом, могут выступать в качестве оснований для практических выводов. Объяснение авторитета должно отражать практический смысл этой концепции. Оно должно объяснять, каким образом она способна принимать в расчет практические следствия.

Вопрос о том, что надлежит делать, зависит от того, кто обладает авторитетом в безотносительном смысле. Тот факт, что кто-то имеет авторитет согласно некоей системе правил, сам по себе не имеет практического значения. Точно так же, как невозможно сделать выводы о надлежащих действиях из того, что, по чьему-то мнению, парламент наделен авторитетом, невозможно сделать такие выводы из одного лишь того, что парламент наделен авторитетом согласно неким правилам. При некоторых дополнительных допущениях можно заключить, что если, по чьему-то мнению, парламент наделен авторитетом, то парламент действительно обладает авторитетом. Аналогичным образом дополнительные допущения могут обеспечить переход от утверждения авторитета в соответствии с некими правилами к безотносительному утверждению авторитета. Однако было бы ошибкой встраивать эти дополнительные условия в определение «авторитета согласно неким правилам», для того чтобы переход к безотносительному утверждению авторитета был возможен всегда. Вся цель разговора об относительном авторитете заключается в блокировании возможности такого перехода в отсутствие дополнительных допущений. Нам нужен такой механизм, чтобы мы могли обсуждать взгляды других людей на авторитет, оценивать ситуацию исходя из правил, принятых в некоторых обществах или предлагаемых какими-то людьми. Для этого при обсуждении относительного авторитета нам нужен способ отсылки к тому, что эти люди или общества принимают или предлагают в качестве законного авторитета, без одобрения этих взглядов. Мы просто констатируем, кто обладает авторитетом и каким именно с определенной точки зрения[16]. В некоторых обстоятельствах, если люди придерживаются определенных взглядов или одобряют определенные правила, этого достаточно для наделения какого-либо лица авторитетом. В других обстоятельствах этого недостаточно. Переход от относительного утверждения авторитета к безотносительному никогда не происходит автоматически и не всегда возможен.

Эти особенности указывают на то, что безотносительное понятие первично. Относительное понятие полезно, так как оно раскрывает взгляды людей или обществ на безотносительный авторитет. Его объяснение предполагает наличие безотносительного авторитета, но не наоборот. Тогда наша задача в том, чтобы объяснить понятие законного безотносительного авторитета так, чтобы показать его значимость для практического мышления.

III. Упрощенное объяснение

Ряд авторов рассматривали авторитет сходным с только что предложенным мной образом. В целом между ними наблюдается значительная степень согласия, но их взгляды на важные детали серьезно расходятся. Небезызвестный Роберт Пол Вольф, например, считает, что «авторитет – это право командовать и, соответственно, право на повиновение»[17]. Его определение по существу логичное, но одновременно неточное и неясное. Оно неточное, так как авторитет дает право делать и другие вещи. Это может быть право издавать законы, предоставлять разрешения, давать авторитетные консультации, выносить приговоры и т. д. Неправильно считать все это командованием. Определение Вольфа неясное, поскольку понятие права еще сложнее и проблематичнее, чем понятие авторитета.

Для того чтобы анализ был полезным, его необходимо проводить, оперируя относительно простыми понятиями. С этой точки зрения, я полагаю, лучшее из существующих определений авторитета предложил Джон Лукас: «Человек или группа людей обладает авторитетом, если из его (их) слов „Пусть будет X“ следует, что X надлежит быть»[18]. Это определение одновременно ясное и универсальное. Оно охватывает все виды практического авторитета для лиц, а не только политический авторитет. Из него становится ясно, что авторитет может быть реализован не только через командование, но и другими способами[19].

Лукас объясняет авторитет как способность совершить действие и считает релевантным действие, меняющее нормативную ситуацию. Я предположу, что если X надлежит φ-ть, то у него есть причина, чтобы φ-ть, и что если у него есть причина, чтобы φ-ть, то ему надлежит φ-ть. Тогда из определения Лукаса следует, что то или иное лицо обладает авторитетом, если его слова «Пусть будет X» служат причиной для того, чтобы имел место X. Это звучит несколько несуразно, потому что из определения Лукаса неясно, что речь идет об авторитете для лиц. Для того чтобы пояснить это предположение, мы можем уточнить это определение и сказать, что X пользуется авторитетом у Y, если его слова «Пусть Y φ-т» являются причиной для того, чтобы Y φ-л. Давайте назовем это упрощенным анализом.

Здесь следует сделать два замечания. Во-первых, я не утверждаю, что авторитет можно объяснить только через причины. Объяснению через причины отдается предпочтение из-за веры в то, что причины обеспечивают принципиальную основу для объяснения всех практических концепций, а именно: все необходимо объяснять, показывая значимость этого для практических умозаключений. Предпочтение объяснять авторитет через причины – это предпочтение попыток показать роль утверждений об авторитете непосредственно в практическом мышлении, а не через посредство других концепций (таких, как права). Во-вторых, причинами именуется множество вещей. Например, дождь на улице – это причина взять с собой зонт. Как и то, что мы хотим выйти на улицу и при этом не промокнуть. Но в простейшем смысле обе – это просто части одной причины. Мы способны отличить частичные причины от полных причин, частями которых они являются. Мы попытаемся рассмотреть авторитет именно с точки зрения полных причин[20]. Далее я докажу, что упрощенное объяснение не в состоянии правильно разграничить намеренную и ненамеренную реализацию авторитета и что оно не обращает внимание на различие между понятиями «быть авторитетом» и «обладать авторитетом». Оно также игнорирует то обстоятельство, что для выдачи разрешений и наделения полномочиями необходим авторитет. Но сначала я рассмотрю некоторые возражения против этого подхода, которые имеют более далекоидущие последствия.

IV. Первое возражение против упрощенного объяснения

Является ли высказывание авторитета абсолютной или очевидной на первый взгляд (prima facie) причиной, чтобы поступить так, как он требует? Если мы допускаем, что это абсолютная причина, то тогда представляется крайне маловероятным, что существуют какие-либо законные авторитеты и, по-видимому, существует крайне мало авторитетов фактических (de facto). Я, например, убежден, что я вправе полагаться на рекомендации, команды или правила некоторых людей как на причины для совершения действий, но я не думаю, что вообще существует право считать чье-то слово абсолютной причиной, которой нужно руководствоваться при любых обстоятельствах. Мне кажется, что это мнение разделяют многие и что большинство людей признают, что при определенных обстоятельствах не нужно выполнять указания авторитетного лица. Поэтому, если объяснять авторитет как способность давать абсолютно обязательные для исполнения указания, то получится, что в мире существует крайне мало признанных авторитетов и ни один из них не является законным.

Но являются ли авторитетные высказывания причинами prima facie? Сравним приказ с просьбой и их обоих – с советом. Все три различаются по установкам, убеждениям и намерениям своего источника, а не по тому, как они воспринимаются адресатом. То, что человеку адресовали приказ, просьбу или совет совершить определенное действие, может служить причиной для его совершения и может восприниматься адресатом в качестве таковой. В других обстоятельствах подобные заявления не являются причинами для совершения действий и не считаются таковыми. С точки зрения адресата, между получением приказа, просьбы или совета необязательно существует разница, помимо того, что они передают или подразумевают различные намерения, убеждения или установки произносящего их лица.

Одно из таких различий заключается в том, что первичным намерением совета является передача информации о том, что морально оправданно или неоправданно, что законно или незаконно, что отвечает или не отвечает чьим-либо интересам и т. д., или просто о голых фактах. Если в намерения входит повлиять на адресата (а это необязательно так), то тогда на него пытаются повлиять, поставив в известность о ситуации (например, что ему надлежит φ-ть или что φ-ние обеспечит максимальный доход, возможный в данных обстоятельствах).

Словом, советчик должен хотеть, чтобы его совет был воспринят как основание верить в справедливость, правильность или обоснованность его слов. Но он необязательно хочет, чтобы совет был воспринят как основание для совершения действий, даже если в данном случае его совет является для получателя имеющей силу причиной (valid reason), чтобы совершить эти действия[21]. Просьбы и приказы, напротив, отражают намерение сделать так, чтобы просьба или приказ были восприняты как основание для совершения предписываемого или запрашиваемого действия. Чем же тогда они различаются? Одно из таких различий имеет значение для цели нашего исследования. Допустим, что человек о чем-то просит и получает ответ, что его просьбу рассмотрели, но в результате решили, что доводы против совершения запрашиваемого действия перевешивают доводы в пользу его совершения, включая саму просьбу. Несомненно, он будет разочарован, но не будет чувствовать, что его просьбу оставили без внимания. Ему не на что жаловаться. Он должен признать, что, какие бы надежды он ни питал, он рассчитывал лишь на то, что решение будет принято с учетом всех факторов (on the balance of reasons)[22], одним из которых является его просьба[23]. Все не так, когда он отдает приказ или распоряжение. Человек, отдающий приказ другому, не считает свой приказ просто еще одним обстоятельством, которое нужно учесть тому, к кому он обращается, при принятии решения о том, как надлежит поступить. Он хочет, чтобы человек, к которому он обращается, воспринял его распоряжение как основание для совершения действия, вне зависимости от наличия противоположных мотивов (как правило, за исключением опасных ситуаций и прочих исключительных обстоятельств)[24].

Как может показаться, это различие объясняется тем, что человек, отдающий приказ, всегда считает его очень весомой причиной и что это не всегда так, когда люди озвучивают просьбы. Помимо того, что некоторые просьбы высказываются именно с таким расчетом, это объяснение кажется неудовлетворительным, поскольку опирается на предполагаемую разницу в степени обоснованности. Если указанное различие является критически важным для разграничения приказов и просьб, то вряд ли дело только в различной степени обоснованности.

Главное в этом возражении заключается в том, что для того, чтобы быть вправе командовать, нужен авторитет, но для того, чтобы быть вправе просить, авторитет не нужен. Я не хочу сказать, что все имеют право просить. Вопрос о том, так ли это, относится к области морали, а не теории. В понятии просьбы нет ничего, из чего бы вытекало всеобщее право просить. Я хочу сказать, что наличие права просить не подразумевает возможности влиять на получателя просьбы, то есть наличия авторитета. Напротив, право командовать подразумевает возможность влиять на получателя команды. Просьба человека, который вправе ее высказывать, является для получателя имеющей силу, на первый взгляд (prima facie), причиной. Аналогичным образом команда человека, который вправе командовать, имеет силу. Если мы скажем лишь, что имеющая силу команда (valid command) является для ее получателя причиной, то не объясним различия между командой и просьбой и причину, по которой только право командовать подразумевает обладание авторитетом. Одновременно неверно и недостаточно объяснять разграничение, связанное не только со степенью обоснованности, тем, что имеющая силу команда является более весомой причиной, чем имеющая силу просьба.

V. Второе возражение на упрощенное объяснение

Первое возражение базировалось на следующей аргументации: если авторитет – это способность изменять причины путем определенных высказываний, то тогда высказывание авторитета – это больше, чем причины prima facie, но меньше, чем абсолютные причины, которые вообще невозможны. Второе возражение основано на аргументе о том, что высказывания (законного) авторитета, хотя зачастую и служат основаниями для действий, не всегда являются таковыми. Оно взывает к нашей интуиции, опираясь на контрпример. Рассмотрим следующую ситуацию. Я веду свой автомобиль в равнинной местности в условиях идеальной видимости, и вокруг меня на километры – ни единого человека, животного или автомобиля. Доезжаю до светофора, где горит красный сигнал. Есть ли у меня причины, чтобы остановиться? Я не создаю ни для кого опасности, и, что бы я ни сделал, об этом никто не узнает и это не повлияет на мои собственные установки, чувства или убеждения, относящиеся к авторитету, в будущем. Многие скажут, что у меня нет ни малейшей причины останавливаться на красный свет в подобных обстоятельствах[25]. Они настаивают, что это никоим образом не противоречит признанию ими законного авторитета тех, кто создал правила дорожного движения. Этот пример кажется достаточно убедительным, чтобы считать в этом или аналогичном случае высказывания авторитета законными, но не считать их создающими причины для действия.

Я думаю, что этих возражений достаточно, чтобы поставить под сомнение упрощенное объяснение, но все же основная идея упрощенного объяснения – о том, что авторитет представляет собой способность изменять причины для совершения действий, – верна. И упрощенное объяснение, и возражения против него основаны на чрезмерно суженном представлении о причинах для совершения действий. Я докажу, что если мы рассматриваем авторитет как способность менять определенный вид причин, то возражения легко опровергнуть.

VI. Нормативная власть

Рассмотрим любую ситуацию, в которой авторитетное лицо велит подчиненному лицу следовать указаниям другого лица, чей авторитет не вытекает из авторитета первого лица. Примером такой ситуации служит отец, который велит своему сыну слушаться мать. Это отличается от ситуации, когда отец велит сыну слушаться няню, поскольку авторитет няни вытекает из авторитета родителей. Указание слушаться няню, как мы можем предположить, для нее является единственным источником авторитета. Указания матери в любом случае являются авторитетными. Для сына они служат причинами для действий. Так же обстоит дело и с указаниями отца. Поэтому его указание слушаться мать является причиной для причинно-обусловленного действия. Оно служит причиной делать то, что велит мать, а это само по себе уже является причиной. Я буду называть причину для причинно-обусловленного действия позитивной причиной второго порядка. Существуют и негативные причины второго порядка, то есть причины, чтобы воздерживаться от причинно-обусловленного действия. Я буду называть негативные причины второго порядка исключающими причинами (exclusionary reasons). Чтобы привести пример исключающей причины, нам нужно лишь «перевернуть» указание отца и предположить, что он велит своему сыну не слушаться распоряжений матери[26]. Теперь у сына есть причина не совершать причинно-обусловленное действие.

О причинах второго порядка следует помнить важную вещь: они являются причинами для действий, причем под действием понимается как совершение, так и несовершение причинно-обусловленного действия. Если P – это причина, чтобы φ-ть, то совершение действия по причине P – это φ-ние по причине P. Несовершение действия по причине P – это неφ-ние по причине P. Это совместимо с φ-нием по каким-то другим причинам, а также с неφ-нием в принципе. Я не хочу сказать, что, когда кто-то не совершает причинно-обусловленное действие, он обязательно делает это намеренно. Человек может не совершать причинно-обусловленное действие просто потому, что не знает о существовании причины. Из этих уточнений понятно, что в данных примерах я исхожу из того, что если отец велит своему сыну слушаться мать, то он говорит ему не только делать то, что она велит, но и делать это по причине, что она велит ему так делать. Аналогичным образом я предполагаю, что когда отец велит своему сыну не слушаться мать, это не означает, что он велит ему никогда не делать того, что велит ему делать мать: он просто велит никогда не считать ее указания причинами для действия.

Иногда у человека может иметься причина для совершения действия, а также причина для несовершения действия из-за определенных причин, направленных против именно этого действия. В нашем примере сын может знать, что его единственное пальто неказисто. Это причина, чтобы его не носить. Это вступает в противоречие с указанием его матери надевать пальто, когда он вечером идет гулять. Но причину не надевать пальто косвенным образом усиливает приказ отца игнорировать распоряжения матери. В этом и многих других случаях тот факт, который является причиной (приказ отца), чтобы игнорировать определенные причины (распоряжения матери) для φ-ния (ношения пальто), отличается от любого факта, являющегося причиной (неказистость пальто) для неφ-ния. Но иногда один и тот же факт одновременно служит причиной для того или иного действия и (исключающей) причиной для игнорирования причин, направленных против этого действия. Я буду называть такие факты защищенными причинами (protected reasons) для действия.

Я определю нормативную власть как способность изменять защищенные причины. Точнее, человек обладает нормативной властью, если он может своим действием реализовать нормативную власть. Действие представляет собой реализацию нормативной власти, если существует достаточная причина, чтобы считать его либо защищенной причиной, либо действием, аннулирующим защищенные причины, и если причина, чтобы считать его таковыми, заключается в его желательности для обеспечения людям возможности менять защищенные причины посредством таких действий, если они этого пожелают[27].

Я исхожу из того, что власть используют посредством так называемых «властных высказываний» (power-utterances). Обладатели власти могут изменять защищенные причины тремя способами, которые важны для рассматриваемого нами вопроса. Первый способ – это исключающее распоряжение (exclusionary instruction), то есть использование власти для того, чтобы велеть человеку φ-ть; властное высказывание – это причина для этого человека, чтобы φ-ть, а также причина второго порядка для игнорирования (всех или некоторых) причин для того, чтобы не φ-ть. Таким образом, исключающие распоряжения представляют собой защищенные причины. Второй способ реализовать власть – это властное высказывание, дающее разрешение на совершение действия, ранее запрещенного исключающим распоряжением. Я буду называть такие разрешения «аннулирующими разрешениями» (cancelling permissions), поскольку они отменяют исключающие причины. Третья форма использования власти – наделить властью того или иного человека. Это само по себе не изменяет защищенные причины, но позволяет кому-либо их изменить. Власть, которую имеет человек, можно ограничить множеством способов – с точки зрения того, каким образом она реализуется, на кого распространяется, в отношении каких действий обладатель власти может произносить властные высказывания и т. д.

С учетом этих пояснений тесная связь между нормативной властью и авторитетом очевидна. Если использовать упрощенное объяснение авторитета, власть – это особый случай авторитета. Авторитет – это способность изменять причины. Власть – это способность изменять особый вид причин, а именно защищенные причины. Тем не менее в свете возражений на упрощенное объяснение нам следует воспринимать авторитет как разновидность власти. Для того чтобы в полной мере отстоять эту точку зрения, необходимо доказать, что правила и команды – это защищенные причины и что все авторитетные высказывания являются властными высказываниями. Это не та задача, которую можно решить в рамках данного эссе. Вместо этого я попытаюсь привести убедительную аргументацию, доказывающую, что, во-первых, оба возражения в контексте этой точки зрения нежизнеспособны и что, во-вторых, она может объяснить все парадоксы.

VII. Власть и авторитет

Нам следует различать авторитет как контроль над людьми (have authority over persons) и авторитет как полномочия на совершение определенных действий (have authority to perform certain actions). Они пересекаются, но представляют собой самостоятельные понятия. Каждый, кто является авторитетом (be an authority), обладает контролем над людьми, но не каждый, кто обладает полномочиями (have authority), является авторитетом. Это различие не очень значимо с точки зрения философии, но, если его игнорировать, может стать источником бесконечной путаницы. Человек является авторитетом, если он обладает относительно постоянным и тотальным контролем над людьми, то есть либо авторитетом у большой группы людей или авторитетом в различных сферах деятельности, либо и тем и другим.

Поскольку власть (power) – это способность изменять защищенные причины для действия, а причины для действия – это причины для тех или иных людей, мы можем разграничить власть над собой и власть над другими. Самой важной разновидностью власти над собой является власть принимать на себя добровольные обязательства. Власть над другими – это контроль над ними (авторитет у других). Из этой характеристики существует одно исключение. Иногда мы говорим, что человек сам себе авторитет. Это вырожденный случай авторитета: расширение по аналогии центральных случаев авторитета у других. Любопытно отметить, что, когда мы говорим, что некто сам себе авторитет, мы всегда имеем в виду его власть предоставлять себе разрешения или полномочия. То есть мы никогда не имеем в виду его способность принимать на себя добровольные обязательства.

Одна из основных помех для анализа авторитета заключается в том, что часто невозможно различить авторитет как полномочия на совершение действия и контроль над людьми[28]. Человек обладает полномочиями на совершение действия, если ему разрешил или поручил совершить это действие некто, кто уполномочен это делать. Таким образом, я уполномочен вскрывать ваши письма, если цензор разрешил мне это делать, при допущении, что он обладает соответствующими полномочиями.

Мои полномочия просматривать ваши письма не дают мне контроля над вами. Я никак не могу изменить вашу нормативную ситуацию, хотя цензор изменил ее, дав мне полномочия вскрывать вашу почту и тем самым умалив ваше право на неприкосновенность частной жизни (right to privacy). Также я могу быть уполномочен выписывать чеки от вашего имени, а это – власть, которую я имею, потому что вы мне ее дали. Этот последний пример показывает, что источник полномочий человека на совершение того или иного действия должен обладать властью для передачи этих полномочий, но ему необязательно контролировать человека, которому он передает полномочия. Чтобы дать мне полномочия выписывать чеки от вашего имени, вам нужна власть, но из наличия у вас этой власти не следует, что вы меня контролируете. Вполне возможно, что это не так.

Однако полномочия действовать тесно связаны с контролем над людьми, хотя и несколько менее прямым образом. Если рассматривать случаи, когда нам дают разрешения или полномочия, очевидно, что не все из них можно назвать полномочиями на совершение действий. Лишь когда действие затрагивает интересы другого человека, мы действительно называем его «авторизованным». Но это не является достаточным условием. Мне дали разрешение на открытие супермаркета, что приведет кого-то к банкротству, но все же нельзя считать, что в данном случае меня уполномочили открыть супермаркет. Мне разрешили это сделать просто потому, что не установлено и никогда не будет установлено никаких запретов на это. Человек уполномочен делать лишь те вещи, которые ему разрешил сделать кто-то, кто обладает контролем над тем, чьи интересы затронуты.

Теперь мы можем дать выражению «X авторизован/уполномочен φ-ть» следующее определение: существуют некто Y и некто Z, такие что:

(1) Y разрешил X φ-ть или дал ему полномочия это сделать,

(2) Y обладает необходимой для этого властью,

(3) φ-ние X затронет интересы Z, а Y контролирует Z[29].

VIII. Опровержение возражений

Различия между понятиями «быть авторитетом» и «обладать авторитетом» и между авторитетом как полномочиями на совершение действий и авторитетом как контролем над людьми не имеют прямого отношения к моему тезису о том, что авторитет как контроль над людьми – главное из указанных трех понятий – является разновидностью нормативной власти. Эти различия необходимо учитывать в любом анализе авторитета. Преимущество анализа авторитета через власть заключается в том, что он успешно справляется с возражением на упрощенное объяснение и устраняет парадоксы авторитета.

Рассмотрим сначала первое возражение. В чем разница между приказами и просьбами? Авторитет как контроль над людьми – это способность изменять защищенные причины для их действий. В большинстве обсуждений понятия «авторитет» внимание сосредоточено на даче приказов и установлении правил как стандартных проявлениях власти. Действительно, это стандартные случаи намеренного обращения к авторитету. Однако следует обратить внимание на то, что авторитетом можно пользоваться без наличия y лица, обладающего авторитетом, намерения прибегнуть к нему. Это справедливо как для политического, так и для прочих видов авторитета и служит очень важным каналом для восприятия влияния авторитета. Я бы назвал хорошей иллюстрацией совет, данный авторитетным лицом.

Совет, каковы бы ни были надежды советчика, дается с намерением, чтобы его высказывание было воспринято как причина для веры, а не для действия[30]. Но получатель совета может счесть его одновременно причиной для действия и исключающей причиной для игнорирования противоположных причин. Рассмотрим обычные основания для обращения за советом. Они, как правило, заключаются в сборе информации, значимой для разрешения той или иной практической проблемы, с которой человек столкнулся, или в сравнении собственной оценки веса и значимости различных факторов с оценками других людей в качестве средства проверки собственных взглядов и расчетов. Но иногда совета просят совсем по другим причинам. Человек может столкнуться с проблемой, имеющей такие аспекты, о которых он мало знает или которые плохо понимает. Он может обратиться к эксперту – авторитету – за советом, хотя он не в состоянии оценить причины, названные авторитетом, в сравнении с другими противоположными причинами (conflicting reasons), о которых он может быть осведомлен. Возможно, он решит последовать данному совету, не пытаясь разобраться, указывает ли он на причины, которые перевешивают все остальные. Если человек поступает таким образом, он фактически исключает из своих соображений все противоположные причины, о которых осведомлен. Он воспринимает совет как причину одновременно для совершения действий, которые ему посоветовали, и для игнорирования противоположных причин. Человек может обоснованно считать данный ему совет защищенной причиной, даже если совет дается без намерения, чтобы его воспринимали защищенной причиной.

Приказы, напротив, даются с намерением, чтобы их получатели воспринимали их как защищенные причины. Многие люди могут отдавать приказы, будучи неуполномоченными на это. Они уполномочены отдавать приказы, только если они обладают контролем (властью) над получателем применительно к предмету приказа. Приказ может быть имеющей силу причиной первого порядка для совершения действия, даже если он не является имеющей силой исключающей причиной не реагировать на противоположные причины, и он может быть и той и другой причиной, даже несмотря на отсутствие у лица, отдавшего приказ, соответствующих полномочий. Но он всегда является имеющей силу причиной первого порядка и исключающей причиной, когда у этого лица есть полномочия давать такой приказ.

Исключающие причины могут исключать действие по всем или лишь некоторым видам противоположных причин. Исключающие причины различаются по охвату, то есть степени, в которой они исключают различные виды противоположных причин. Таким образом, утверждение о том, что приказы представляют собой одновременно причины первого порядка и исключающие причины, не равносильно утверждению о том, что они являются абсолютными причинами. Они могут не исключать определенные противоположные причины, и, когда это так, необходимо решать, что делать с результатами взвешивания не исключенных причин первого порядка, в том числе с самим приказом как очевидной причиной для совершения действия, которое приказали совершить.

В чем же тогда заключается разница между исключающей причиной и причиной первого порядка, имеющей вес, достаточный для того, чтобы перечеркнуть все противоположные причины, устраняемые исключающей причиной, и никакие другие? На этот важнейший вопрос есть два ответа. Во-первых, исключающие причины исключают по виду, а не по весу. Они могут исключать все причины определенного вида (например, соображения, касающиеся экономического благополучия), в том числе весьма весомые причины, и при этом не исключать даже тривиальные соображения, принадлежащие к другому виду (например, соображения чести). Во-вторых, вне зависимости от различного воздействия исключающих и весомых причин на то, что надлежит сделать, они также различаются с точки зрения того, как мы их воспринимаем. Некоторые факты являются весомыми причинами, преобладающими над противоположными причинами. Их воздействие заключается не в изменении результатов взвешивания причин, а в исключении действия по результатам взвешивания причин.

Эта разница в функциях, вне зависимости от любой возможной разницы в том, что надлежит сделать, с учетом всех обстоятельств, объясняет различие между приказами и просьбами. Имеющие силу приказы (valid orders) необязательно являются более весомыми или важными причинами, чем имеющие силу просьбы (valid requests). Могут существовать приказы, которые исключают лишь некоторые противоположные соображения, но не исключают определенные просьбы и могут быть ими перечеркнуты. Просьба может оказаться достаточно весомой причиной для того, чтобы оправдать принесение в жертву собственной жизни. Различие состоит не в значимости, а в принципе действия. Просьба высказывается с намерением, чтобы ее восприняли как причину для действия и согласились ее выполнить лишь в том случае, если она перевешивает все прочие факторы. Приказы даются с намерением, чтобы они в определенных обстоятельствах имели преобладающую силу, даже если они не перевешивают все остальные соображения. Приказы претендуют на то, чтобы их воспринимали как причины для исключения некоторых прочих доводов против совершения соответствующего действия.

Выразим это иначе. Для каждого приказа, если нам известно, какой исход всех возможных практических конфликтов, в которые может быть вовлечен отдавший приказ, он считает правильным, мы можем приписать ему убеждение, что его приказ имеет именно тот вес, который оправдает все эти последствия. Но при этом мы ничуть не продвинулись в объяснении различия между приказами и просьбами в целом. Это можно сделать, если существует определенный постоянный вес или диапазон весов, который свойственен всем приказам и отличает их от просьб. Но фактически и приказы, и просьбы охватывают весь диапазон возможных весов как с точки зрения того, от кого они исходят, так и с точки зрения остальных. Предположив, что разница между ними лежит в их практических последствиях, я утверждаю, что она состоит в том, что именно приказы, а не просьбы являются защищенными причинами.

Есть некий минимум, который должен исключать приказ, чтобы быть приказом. Он должен исключать по крайней мере факторы, определяющие текущие желания получателя. Зачастую приказы исключают намного больше, чем только это, но никогда не исключают меньше. В надлежащих обстоятельствах невыполнение приказа можно оправдать тем, что приказ был отдан не применительно к данному случаю. Можно утверждать, что никто не предполагал необходимости слушаться приказа, даже если нашлась сильная моральная причина этого не делать или если его выполнение серьезно повредит интересам получателя либо будет незаконным[31]. Когда такие аргументы равносильны оправданию и приводят к тому, что агент не выполняет приказ, нельзя сказать, что он его выполнил, но он и не нарушил его. Не предполагалось, что он должен следовать приказу в данных обстоятельствах. Однако наличие у агента каких-либо желаний, несовместимых с выполнением приказа, сколь бы сильны они ни были, никогда его не оправдывает. Приказы многих родителей приближаются к минимальному исключению, так как их целью является лишь исключить рассмотрение сиюминутных желаний ребенка, чтобы избежать споров о том, что лучше, учитывая его сильное желание совершить или не совершить то или иное действие. Но родительские приказы часто исключают рассмотрение собственных интересов ребенка и могут исключать многое другое сверх этого.

Это объясняет то, почему более самонадеянно приказывать, чем просить. Если вы просите, вы подчиняетесь решению адресата, вынесенному по итогам взвешивания причин, одновременно пытаясь добавить причину на одну чашу этих весов. Но тот, кто командует, не просто пытается изменить баланс, добавляя причину для действия. Он также пытается создать ситуацию, в которой адресат неправильно поступит, если будет действовать, взвесив все причины. Он подменяет решение адресата по итогам взвешивания причин своим авторитетом.

Сходные аргументы опровергают и второе возражение, отрицающее, что указания авторитета всегда являются причинами для действия. Есть ощущение, что если кто-то признает законность авторитета, то он обязан слепо ему подчиняться. Можно очень остерегаться превышения полномочий и учитывать наличие неисключаемых факторов. Но, помимо этих возможностей, надлежит подчиняться авторитету вне зависимости от собственного взгляда на существо вопроса (то есть вслепую). Можно сформировать свой взгляд на обстоятельства дела, но пока вы подчиняетесь авторитету, в этом академическом упражнении нет практического смысла. Мы можем пойти дальше и сказать, что иногда сами причины, которые оправдывают установление авторитета, также оправдывают и слепое ему подчинение в более строгом смысле – то есть подчинение ему даже без попытки сформировать собственное суждение об обстоятельствах дела. Так происходит, например, с некоторыми правилами дорожного движения. Нам всем известны преимущества регулирования наших действий светофором по сравнению с совершением действий на основе собственного суждения. Но мы обычно забываем, что значительная часть преимуществ связана с тем, что мы отказываемся от попыток сформировать собственное суждение. Когда я подъезжаю к красному сигналу светофора, я останавливаюсь, не пытаясь разобраться, существует ли, в данных обстоятельствах, какая-либо причина для остановки. С нашей выигрышной точки зрения, мы изобрели пример, когда вопрос не возникает, потому что ответ (нет причин) очевиден. Но у человека в нашем примере вопрос все же возник; ему нужно выяснить, действительно ли нет причин для остановки. А если ему нужно это выяснить в данном случае, то нужно выяснять и во многих других случаях. Для нас абсурдно слышать, как он говорит: «Я обязан подчиняться авторитету независимо от обстоятельств конкретного дела», ведь мы заранее знаем, каковы эти обстоятельства, и забываем, что ему приходится их выяснять, и не только сейчас, но и во многих других случаях. Лишь когда предотвращение этого оправданно, оправданно и признание соответствующего авторитета, даже если периодически мы из-за этого нелепо выглядим в глазах Всевышнего.

IX. Разрешение парадоксов

Последние замечания в ответ на возражение на упрощенную концепцию авторитета помогают объяснить как силу парадоксов, так и способы их преодоления. Парадоксы, потороплюсь отметить, не представляют для упрощенной концепции авторитета никакой проблемы. С этой точки зрения команды законного авторитета – это житейские явления, которые являются причинами для действия. Они по большому счету сродни погоде или бирже, будучи явлениями, которые служат доводами в пользу определенных действий и против других. Человек отрекается от разума или лишается своей независимости, когда выполняет команды авторитета, не больше, чем когда следует за трендами на бирже.

Это решение не только избавляет от парадоксов, но и представляет их как простые ошибки. Если же, однако, авторитет как контроль над людьми представляет собой нормативную власть над ними, то мы можем объяснить соблазнительность парадоксов, не подвергаясь ее воздействию. Я исследую парадоксы, сформулированные Робертом Полом Вольфом. «Люди, – считает он, – могут лишиться независимости по собственному желанию. Иначе говоря, человек может решить подчиняться командам другого, даже не пытаясь определить для себя, является ли то, что велят сделать, добром или злом»[32]. В чем бы ни заключалась значимость второго предложения для проблемы независимости, верно, что признание авторитета неизбежно подразумевает отказ от права действовать на основе собственного суждения, взвесив все аргументы (причины). Оно подразумевает согласие с исключающей причиной[33].

Вольф особо подчеркивает, что его точка зрения не вынуждает людей игнорировать приказы и команды в целом. Далее показана как сила, так и слабость его позиции.

Вольф делает здесь два верных и ценных замечания.

1. Так как приказ всегда отдается с намерением, чтобы его восприняли одновременно как исключающую причину и причину первого порядка, у его адресата больше вариантов действий, нежели совсем игнорировать приказ или подчиниться ему, как и предполагалось. Он может счесть его имеющей силу причиной первого порядка, учитывая обстоятельства, в которых он был высказан, но отрицать, что он является исключающей причиной.

2. Это означает, что анархист может отрицать законность всех авторитетов, но при этом признавать важность указаний авторитета de facto. Он может считать такие указания причинами первого порядка, не соглашаясь с законностью авторитета. Ведь только признавая такие указания одновременно имеющими силу исключающими причинами, человек признает законность авторитета, который является их источником. Лишь такое признание равносильно подчинению авторитету, ведь только оно содержит необходимый элемент отрицания права действовать на основе собственного суждения, взвесив все аргументы.

Если перефразировать утверждения Вольфа таким образом, то станет ясно, что в них есть рациональное зерно. Он прав, полагая, что законный авторитет подразумевает отрицание права действовать на основе оценки всех аргументов. Но перефразирование также показывает, в чем он неправ. Он негласно и правильно допускает, что рассудок никогда не оправдывает отказ от независимости, то есть права и обязанности действовать на основе собственного суждения о том, что надлежит делать, с учетом всех обстоятельств. Я назову это принципом независимости[35]. Он также негласно и неправильно предполагает, что это равносильно ошибочному принципу отсутствия имеющих силу исключающих причин, а именно: нет никакого оправдания тому, чтобы не делать то, что надлежит делать с учетом всех причин первого порядка. Я назову это отрицанием авторитета.

Эта путаница естественна, если считать все причины по существу причинами первого порядка и упускать возможность существования причин второго порядка. Если все имеющие силу причины являются причинами первого порядка, то утверждение о том, что принцип независимости подразумевает отрицание авторитета, является очевидной истиной, поскольку то, что надлежит делать с учетом всех факторов, равносильно тому, что надлежит делать, взвесив причины первого порядка. Но поскольку в принципе могут существовать и имеющие силу причины второго порядка, принцип независимости ни в коей мере не требует отрицания любого авторитета.

Вопрос о законности авторитета тогда ставится так, как он предположительно ставился всегда: исследование оснований, которые в определенных обстоятельствах оправдывают восприятие некоторых высказываний определенных лиц в качестве исключающих причин. Нет никакого короткого пути, позволяющего сделать такое исследование излишним, показав, что сама концепция законного авторитета несовместима с нашими представлениями о рациональности или морали.