В Энском городском почтамте на улице Советов, в отделе «до востребования», на имя Кононовой нашлось письмо без обратного адреса. Там имелись последние указания, как найти секту древлян: выезжаешь, значит, на шоссе в сторону Сочи, следуешь мимо Суджука, затем проедешь Матвеевский перевал, а потом, на сорок втором километре, будет указатель направо: «Турбаза «Красный строитель». Дорога сразу в гору пойдет, асфальт кончится, начнется гравийка. «Трасса по качеству плохая, вся из тещиных языков, да такая, что два авто не разъедутся, – заботливо предупреждал неизвестный корреспондент, наверное, Свят. – Однако через двадцать четыре километра по спидометру, после перевала местного значения, выезжаешь на берег моря. Там шлагбаум, но охранять будут наши люди, им надо сказать, что вы к Святу и Лене. Они пропустят, а там – заброшенная турбаза на берегу, где мы будем вас ждать», – заканчивалось послание.
Варя испытала мощный выплеск эндорфина в крови. Даже не думала, что так обрадуется. Задание, оказывается, подспудно ее волновало и тяготило. И теперь, когда до исполнения петренковского приказа внедриться было рукой подать, она почувствовала неожиданный прилив бодрости и сил. Значит, усилия не напрасны! И прибыли они с Даниловым сюда, на ЧПК (Черноморское побережье Кавказа), не зря!
Они выписались из гостиницы, и Алеша поехал на кладбище к своим папе и маме, что были здесь похоронены. Она извинилась перед ним – не могу, мол, после гибели родителей на погостах бывать, очень тяжело – и осталась в городе. Посижу, сказала, в кафе. Зайду на рынок, куплю нам мяса на шашлык, зелени, раз едем в дикие места.
На самом же деле бытовые хлопоты служили лишь прикрытием, главное – ей следовало позвонить Петренко и доложить о первых результатах внедрения и о том, в каком конкретно месте она будет находиться.
Довольно дико было заказывать междугородний разговор все с того же почтамта на главной улице – но что делать, если таково условие древлян: никаких сотовых. Она подробно рассказала полковнику, куда они едут. Вслух называла Петренко «папочкой» и держала тон слегка капризной, но любящей дочери. Когда повесила трубку, подумала, что полковник ей в отцы никак не годится – он всего-то на какой-то десяток лет старше. Скорее брат, которого у нее никогда не было, – мудрый, уверенный в себе и всегда готовый накрыть ее, образно говоря, своим крылом или плащ-палаткой от любой невзгоды.
Потом она и кофе выпила, и рынок посетила. А спустя условленные три часа Данилов приехал к ней на место рандеву возле торпедного катера на постаменте на набережной – памятника героическим морякам. Алеша выглядел смурным, но она не придала сему особого значения – а каким ему еще быть после посещения родительских могил? Данилов грустно сказал: «Когда-то здесь стояла моя школа, – и указал место на берегу, где теперь возвышалась громадная новостройка из стекла и бетона. – А еще раньше, в пятидесятые, в ней учился мой отец, Сергей Владиленович. Мы с ним одной дорогой на уроки бегали – здесь, по набережной, по-над бухтой». И потом добавил странную фразу: «Удивительно, что все это не разрушено». – «Ты о чем?» – поразилась она. «Сон дурной сегодня приснился, не обращай внимания», – отмахнулся Алешенька. «Хочешь, машину до базы я поведу? – проявила она заботу. – Отдохнешь, расслабишься, выпьешь?» – «Ну нет, я, наоборот, за рулем собираюсь, в норму прихожу».
…Последняя часть пути и впрямь оказалась ужасной, по собственной воле в такую глушь забираться не станешь. В какой-то момент Варе даже жутко стало, хотя она далеко не робкого десятка была. Трасса – не асфальтированная, разумеется, а грунтовая, и безо всяких обочин – шла по узкой перемычке меж двух гор. И справа, и слева – пропасть. До дна ущелья лететь метров сто, не меньше. Причем если вдруг передумаешь дальше ехать, места развернуться нет, только задним ходом сдавать.
Варя аж глаза закрыла и тихо молилась про себя. Но Данилов – молодец, хладнокровно и даже весело вырулил. Наконец грунтовка резкими петлями пошла вниз, к морю. В итоге все оказалось, как было предсказано письмом: шлагбаум, его охраняет человек на стуле с книжкой в руках. Сказали: едем к Святу с Леной – он открыл.
И вот дорожные мучения были вознаграждены. Место и впрямь выглядело райским. Небольшой галечный пляж. Устье безымянной речки, которая сейчас, к сентябрю, скукожилась до ручейка. Со всех сторон горы, поросшие дубом, грабом и крымской сосной. Бухта замыкается почти отвесными скалами. Для житья имеется лишь небольшая, компактная и, если можно так выразиться, уютная, почти комнатная долина. Земля здесь, в теньке от деревьев, устлана ковром из опавших игл.
Все было бы совсем прекрасно, если бы их встречал здесь уютный отель со всеми удобствами. Но нет, в советские времена сил хватило лишь на турбазу, а капиталистические перемены сюда не дотянулись. Старовата Варя, наверное, стала для некомфортной жизни. Однако делать нечего – приехали, значит, надо устраиваться.
Там и сям по долине были раскиданы дощатые домики зеленого цвета, каждый на довольно высоких столбиках. Кое-где стояли палатки. Имелось старое, полуразвалившееся и довольно внушительное сооружение, сваренное из железных листов, с крышей и полом, но без стен. Как им пояснили друзья, раньше, когда действовала турбаза, здесь размещалась кухня-столовая.
Удобства ограничивались парой синих пластиковых домиков на краю обжитого пространства. Душ – один на всех. Две лейки, разделенные фанеркой, мужская кабинка и женская, а сверху нависает чан с водой, подогреваемой солнцем. В общем, условия самые спартанские. Добро пожаловать в турпоход образца прошлого века! Или в кинофильм «Три плюс два».
Свят с Леной обрадовались Варе и Данилову. Радушно показали им лагерь. Сообщили, что можно поставить собственную палатку или занять любой пустующий домик: «Свободные пока есть, смотрите – где у входа нет машины, тот и выбирайте».
Вновь прибывшие предпочли домик. После осмотра лагеря даже удивительным показалось, что внутри имелось по две металлические кровати с сеткой и тумбочки, а для вещей – пара плечиков, которые полагалось цеплять на вбитые в стены гвозди. Электрифицировано жилище не было. Готовить следовало на костре (очаг подле домика имелся) или на газовой плитке.
Кононова бросилась наводить порядок – в лагерном хозяйстве нашлись и швабра с ведром, и перчатки, и тряпки, и моющие средства. Данилов со Святом пошли готовить в честь прибытия шашлык.
Перед ужином, закончив хлопоты, вместе со Святом и Леной искупались. И море – ах, море! – оно примиряло со всем и искупало все: и трудности дальней неухоженной дороги, и бытовые неудобства. Ласковая теплая вода и закатное солнце словно смывали усталость, неустроенность, недовольство. Потом – вчетвером, у костра – подкрепились шашлыком, распили бутылочку привезенного из столицы бордо. «А в десять вечера у нас собрание, – предупредили друзья. – Там со всеми и познакомитесь».
И впрямь, к десяти весь народ потянулся к железному сооружению, экс-столовой, со своими пластиковыми и матерчатыми складными стульями. Публики в общей сложности насчиталось человек двадцать пять – тридцать. Все с любопытством посматривали на новичков, а Варя исподволь изучала собравшихся. Все они были чем-то похожи, и Кононова даже сделала для себя вывод, чем конкретно: практически все были молодые профессионалы, яппи, довольно преуспевающего вида. Не сказать, что интеллектуалы или ученые, но средний «айкью» явно выше, чем среднемировой. Практически все – парочки. Детей нет. Самым младшим лет было, наверное, двадцать пять, старшим – за сорок. Словом, подытожила для себя Варя, люди их с Даниловым круга. И ровным счетом ничего не наблюдается в них фанатичного или хотя бы экстравагантного, что оправдывало бы именование этих людей «сектой». Впрочем, оставалось поглядеть на их предводителя – именно благодаря ему, Зубцову, насколько поняла Кононова объяснения Петренко, древляне вызвали интерес у комиссии.
Для начала они с Даниловым представились: встали, назвали себя (а ничего больше, кроме имен, им, слава богу, говорить не потребовалось). Им вежливо похлопали.
И вот, наконец, на председательское место, к столу из былых времен, вышел человек, в котором Варя безошибочно угадала Зубцова. Для начала, он был значительно старше всех собравшихся – лет ему, казалось, хорошо за пятьдесят, если не за шестьдесят. Выглядел отставник довольно браво: седой ежик пострижен под канадку, рубашка заправлена в легкие, видавшие виды летние брюки (никаких шорт!), туго перехваченные видавшим виды пояском. Подтянут – совершенно никаких «соцнакоплений» (как говаривал, помнится, Варин отец-генерал), и, благодаря стройности, выглядит моложе своих лет. Правда, совершенно седые волосы и резкие носогубные морщины выдают его действительный возраст.
– Дорогие друзья, – негромко начал Зубцов (при звуках его голоса все затихли), – мы рады приветствовать вновь присоединившихся к нам, – последовал острый взгляд на Варю с Даниловым, отчего девушке стало слегка не по себе. – Мы надеемся, что они обретут в нашем лице надежных друзей и партнеров, а мы, в свою очередь, получим новых верных товарищей. – В его интонации и манере говорить было нечто завораживающее. С самых первых фраз его хотелось слушать и слушать. – Да, наше неформальное сообщество одной из своих важнейших целей ставит расширение – однако не любой ценой. Нам нужны новые товарищи – но умные, честные, преданные и талантливые, и мы надеемся, что Алексей и Варвара таковыми и окажутся. Вас, конечно, интересует, как и многих, кто прибыл к нам недавно, на каких принципах мы здесь объединяемся. И я вам отвечу: самое главное для нас – понимание того, что люди, человечество в целом, пошли, особенно в последнее десятилетие, не тем путем. Свернули не туда. А может, нас вынудили свернуть. И мы, наше сообщество, своими скромными усилиями стараемся заставить цивилизацию вернуться на столбовой путь своего развития. Да, нас мало – но пока мало. Да, мы слабы – но покамест слабы. С каждым днем, месяцем и годом нас становится больше и больше, и все больше появляется на Земле групп, подобных нашей. И совсем не за горами время, когда мы будем влиять на политику – как внутри страны, так и общемировую, – а также на образ жизни и действий всего человечества. И это не маниловские мечтания. Помните, сколько было соратников у Фиделя Кастро и Эрнесто Че Гевары, когда они приплыли на Кубу на яхте «Гранма»? Не помните? А я вам скажу: всего семнадцать. А сколько имелось членов в российском Союзе борьбы за освобождение рабочего класса? Напомню: не больше сотни. Однако и первые, и вторые стали ядром настоящей социальной революции, которая случилась и в России, и на Острове Свободы удивительно скоро – так скоро, как, верно, не ожидали сами революционеры.
Но мы, в отличие от Фиделя и Ленина, не хотим революций. Мы не жаждем и не призываем их. Нам противна сама мысль о кровопролитии. Устойчивое, мирное и поступательное движение человечества – вот наша цель. Однако движение это должно идти в нужном, верном направлении. С огромным сожалением следует констатировать, что в последние пару десятилетий цивилизация двинулась совершенно неприемлемым, абсолютно неверным путем. Путем в никуда. Дорогой в пропасть.
Варвара внимательно наблюдала за оратором. Несмотря на то что полет мысли отставника напоминал своим размахом построения шизофреника – человечество, мол, шагает не туда, и мы тут, собравшись в заброшенной щели при свете карманных фонарей, его поправим, – он сам ни малейшим образом не производил впечатления психа. Мегаломан – да, возможно. Но в то же время очень умный, вдумчивый и твердо стоящий на земле, обеими ногами. Зубцов, несомненно, был человеком с сильным интеллектом и твердой волей, а еще – настоящим трибуном, умеющим убеждать и даже завораживать слушателей. Пожалуй, служба в секретной комиссии, подумала Варя, была в его судьбе не лучшим выбором – он смог бы достичь куда больших результатов как политик, особенно в неспокойные девяностые, когда ему было лет сорок. Да и теперь любая фракция сочла бы за благо разжиться оратором подобного уровня – когда бы у нас сейчас в политике ценились какие-то иные качества, помимо послушания.
Тем временем Зубцов продолжал свои умопостроения:
– На протяжении всей своей истории одним из самых мощных мотиваторов для людских сообществ и для человечества в целом было познание нового, движение вовне. Человек сначала стремился раздвинуть границы обитания своего племени – а что там, за горизонтом? Может, там плодороднейшие поля и сады? Реки, полные рыбы? Леса со зверьем? И он шел открывать новое. И – да, он обнаруживал красивейшие и полезнейшие для жизни места и вещи. Он освоил всю Европу. Затем двинулся в глубь Африки и Азии. Открыл Америку. Затем Австралию. Сколько всего цивилизация получила во время этой экспансии? Сколько совершила открытий? Неисчислимое количество нового и полезного добыла! Но затем, в начале прошлого века, стало казаться, что вся Земля изучена. Достигнуты и Северный, и Южный полюса. Все, конец. Больше открывать нечего. Стремиться некуда. Однако вскоре перед цивилизацией возник новый вызов. И новая цель. Космос! Да, космос – он, в отличие от Земли, огромен и неисчерпаем, и число открытий, которое человечество может совершить во время его покорения, воистину бесконечно. И в пятидесятые и шестидесятые годы прошлого века цивилизация рванулась вовне, прочь от планеты-колыбели. Темп, который задали тогда сначала советские люди, а затем американцы, оказался поистине вдохновляющим. Первый спутник, спустя четыре года в космос вышел первый человек, еще через восемь лет люди высадились на Луне. Казалось, человечество снова устремилось вовне – теперь к звездам. Пятьдесят лет назад мало кто сомневался, что к началу нынешнего века люди посетят Марс и облетят Венеру, высадятся на спутниках Юпитера и изучат кольцо Сатурна. Однако этого не случилось! Человечество сделало потрясающий замах – и остановилось на полдороге. И продолжило барахтаться, со своими спутниками и орбитальными станциями, на околоземных орбитах. Это все равно как люди, впервые построив морские суда и совершив первые плавания, не отправились за горизонт, а навсегда остались плескаться у берегов. Словно дети в мелкой и теплой водичке.
Варя видела, как слушают Зубцова другие участники секты: вдохновенно, не отвлекаясь, не прерывая, – и еще раз подчеркнула для себя вывод, который сделала: да, он трибун, каких поискать. Не бог весть, что у него за учение – на деле пока видны две с половиной мысли, но как его слушают! Даже она, изначально настроенная к идеям группы крайне скептически, если не сказать враждебно, и то в какой-то момент еле удерживалась от желания вскочить на ноги и закричать: «Да, да, да!» И на Данилова (она видела это краем глаза), который, хотя бы в силу своей профессии, имел мощнейший иммунитет против любой суггестии, уверения и призывы лидера, наверное, даже против воли, но действовали.
– Вместо движения вдаль и вширь, – продолжал отставник, – наша цивилизация выбрала иную стезю: она стала все больше замыкаться на себе. Начала окукливаться, схлопываться. Вместо совершения прорыва к неизведанному мы стали, подобно кроту или навозному червю, бесконечно обживать и благоустраивать отведенную нам ямку. Людское сообщество внутри себя самого начало ткать все новые связи между себе подобными. Мы не выходим из дома без ноутбука или планшета. Мы чувствуем себя чуть ли не раздетыми, если забываем сотовый телефон. В каждый момент времени каждый отдельно взятый член общества находится под постоянным, неусыпным контролем со стороны сетей. Он доступен для любого члена сообщества и, тем более, для его лидеров. Они постоянно в курсе того, где ты находишься, чем занимаешься, чем живешь – дышишь. Тысячи, миллионы незримых связей протянуты между нами. Ты не можешь, образно говоря, шевельнуть ни рукой, ни ногой без того, чтобы об этом не узнали все члены сети. И каждый из нас входит в подобную сеть. Но вдумайтесь: разве случайно появилось само это название – сеть? Разве не содержит оно самые негативные контоминации? «Он попал в чьи-то сети» – однозначно негативная фраза. «Мафия раскинула свою сеть» – тоже ничего хорошего не звучит в этом утверждении. «Сеть распространения героина создали наркодилеры» – всюду и всегда это слово означало нечто крайне отрицательное, до чрезвычайности плохое. Но вот теперь – смотрите, как переменилась наша жизнь! И, как следствие, меняется лексикон. Всякий владелец компьютера или сотового телефона с подключением к Интернету днем и ночью оказывается подключенным к сети – и чуть ли не гордится этим! Ну да, вы скажете, а что тут плохого? Сеть облегчает доступ к библиотекам знаний, обеспечивает мгновенную связь с любым человеком, облегчает доступ к любым услугам – такси заказать, купить билет в кино или на самолет. Да, отвечу я вам, удобно. А разве не удобно куколке лежать, спеленутой, в муравейнике? Тоже удобно. Разве не удобно наркоману, попавшему в сеть, устроенную наркодилерами? Тоже удобно: кайф, и делать ничего не надо. Разве не удобно, наконец, муравью постоянно быть одним из представителей муравейника? Муравей всегда на связи, он всегда под контролем и никогда не отрывается от коллектива и не выбивается из стада. Он ни к чему не стремится. Он не шагает за горизонт. Он приземлен, заземлен во всех смыслах этого слова. Учтен и посчитан – как каждая спица в велосипедном колесе или паутинка в сети. Опять-таки – в сети!.. И мы, люди, в последнее время все больше уподобляемся этим муравьям. Хотите ли вы быть муравьями? – Зубцов вдруг обратился к собравшимся с прямым вопросом. Кто-то помотал отрицательно головой, кто-то проговорил тихонько: «Нет». И тогда он повторил, громко и агрессивно-напористо: – Хотите?
Все возопили: «Нет!»
– По роду своей службы, – продолжил он, и Варя навострила уши, – я соприкасался с весьма секретными исследованиями и разработками. Я, увы, связан подпиской о неразглашении с огромным сроком, поэтому не в состоянии детально рассказать вам о них, но я должен, просто обязан довести до вашего сведения: постоянное использование сотовых телефонов, а также подключенных к Интернету компьютеров крайне пагубно влияет на каждого отдельного человека и человеческую цивилизацию в целом. Больше того, они способны поставить нас на самый край выживания.
Варя, хоть и была действующим сотрудником той самой суперсекретной организации, где некогда служил Зубцов, решительно ничего не знала о том, чем вредны для человечьей популяции сотовые телефоны и Интернет. Вряд ли у бывшего полковника, да еще ушедшего в отставку полтора десятилетия назад, имелись какие-то дополнительные сведения, хотя, конечно, все бывает. Но говорил отставник с непоколебимым апломбом.
– И я, конечно, веду речь не о вредном СВЧ-излучении, которое распространяют мобильные аппараты и которое способно вызвать рак мозга – хотя в раке мозга нет ничего хорошего. Нет! Сети, мобильные и интернетовские, – это та самая паутина, которой дала себя укутать цивилизация. Это та самая сеть, которая ее погубит. Поэтому, друзья мои, давайте начнем с себя. Я призываю вас: скажем «нет» сотовым телефонам! Скажем «нет» интернет-соединениям! Освободимся от этой опутывающей нас заразы! Станем личностями, а не ячейками-винтиками! Станем свободными!
Зубцов вещал с колоссальной убежденностью и напором, и после этой проповеди (а его речь по жанру была, конечно, не чем иным, как проповедью) раздались дружные аплодисменты. Многие вскочили с места. Кто-то прокричал, воздев руку, сжатую в кулак: «Нет мобильникам!» – и все дружно гаркнули: «Нет!» Кто-то (тот же самый или другой, в полумраке было плохо видно) воззвал: «Нет Интернету!» – и опять народ громогласно поддержал: «Нет!» Тут психологически возникло подходящее состояние умов, чтобы собрать кое-какие пожертвования – однако нет, всеобщим подъемом никто не воспользовался, момент был упущен. Народ расходился, трое или четверо задержались подле гуру, стали обсуждать вопросы высокого полета.
Подсвечивая себе фонариком, Варя с Даниловым вышли на берег моря. Большущее, темное, оно чуть пошумливало, нагоняя на пляж свою пену. Где-то по горизонту полз огонек сухогруза или сейнера.
– Ну как тебе? – спросила Варя.
– А тебе?
– Я первая спросила.
– Странное учение. Но, по-моему, довольно безобидное.
– Посмотрим, что дальше будет. Но, согласно Далю, это, конечно, секта.
– А что сказал Даль?
– Секта – это братство, принявшее свое, отдельное ученье о вере.
– Не вижу, что в этих людях может быть плохого, разве что с точки зрения мобильных операторов они не хороши.
– Да, если за ними пойдет народ – «билайны» и «мегафоны» разорятся.
– Думаю, народ за ними не пойдет.
– И я, и я, и я того же мне‑ни‑я, – пропела довольная жизнью и другом Варя.
В полном согласии с самими собой и обстановкой, их окружающей, они вернулись в домик и предались любви. Две панцирные кровати они предусмотрительно составили в одну и поэтому благополучно не размыкали жарких объятий до самого утра.
Дальнейшая жизнь Вари с Даниловым на заброшенной турбазе вполне укладывалась в поговорку «С милым рай и в шалаше». И правда, ей было хорошо с Алешенькой даже в щелястом домике, без личной ванны и туалета. Удивительно, но бытовая морока, включая мытье посуды в холодной воде, не сильно напрягала Варю. Впрочем, Данилов тоже оказался не белоручкой и помогал ей не только стряпать, но и тарелки-ложки-котелки намывать. Заботы не слишком отвлекали их от пассивно-активного отдыха: солнце, море, ныряние с маской, прогулки по лесу по-над-вдоль берега, вдыхание чистейшего озона, ловля крабов, собирание мидий, игра в волейбол с сеткой и без, а также в футбол, ручной мяч и настольный теннис. Публика на базе оказалась спортивной, малопьющей и довольно милой – явного отторжения ни с кем не возникло. А если случилась по отношению к кому-то неприязнь, никто не заставлял с лично неприятным человеком целоваться, народу хватало. Кононова довольно жестко дала понять всем особам женского пола, что Данилов, несмотря на то что они не женаты, принадлежит ей и только ей, и делить она его ни с кем не намерена.
Что касается Зубцова и его странных воззрений по части страшного вреда сотовой связи и Интернета, то каждый вечер повторялись «лекции о международном положении» (как иронически окрестил их Данилов). Выступал один лишь отставник, и всякий раз повторял, убедительно и цветисто, один и тот же набор аргументов: человечество сбилось с магистрального пути; использование мобильников и Сети – серьезная опасность; от них всем людям следует категорически отказаться. Возможно, сказывалась ежевечерняя промывка мозгов, но Варя находила пребывание вдали от благ цивилизации восхитительным: никто ее не дернет, не начнет ничем грузить, она находится в удивительной оторванности от всего и всех на свете и только Данилова допускает для общения. Да по необходимости – возникших на турбазе друзей.
Со временем в ежевечерних выступлениях экс-полковника появилась другая тема. Он стал напирать на то, что люди, обзаведшись разнообразными средствами связи, стали терять способность к передаче мыслей на расстояние безо всяких приборов, что было им изначально присуще.
– Да, да! – с жаром уверял он. – Мы утратили умения, которыми владел всякий древний человек! Которые присущи множеству неразумных животных! Мы стали совершенствовать речь и научились передавать ее на расстояния, теперь беспредельные! Ныне мы коммуницируем друг с другом с помощью видео – на тысячи километров отправляем не только свое слово, но и мимику, жест. Но что-то очень важное мы передать техническими средствами не в состоянии. Что это? Наш запах? Наше психическое поле? Наука пока не знает, как мы умеем общаться без помощи слов и даже жестов. Точнее – как мы умели общаться, в прошедшем времени, потому что с развитием средств связи эта способность становится все менее и менее востребованной, и она у нас атрофируется. Точнее – атрофируется у всех горожан, кроме нас. А мы здесь постараемся эти таланты не утерять и, наоборот, сохранить и развить! И это поможет нам всем в дальнейшем выживать, когда мы вернемся назад в свои каменные джунгли!
Затем они все, собравшиеся вечером в бывшей столовой, принимались, по наущению главаря, играть в игру наподобие «испорченного телефона». Отличие состояло в том, что слово или понятие требовалось не шептать соседу в ухо, а стараться передать телепатически – для этого все участники коллектива соединяли на весу свои ладони и смотрели друг другу прямо в глаза во время передачи.
Данилов оказался слева от Вари – следовательно, слово ей должно было прийти от него. Молодой человек пребывал в прекрасном настроении и внутренне ухмылялся, когда началась столь топорная проверка экстрасенсорных способностей – она-то хорошо изучила легкую усмешечку, таящуюся в уголках его губ. И когда дело дошло до него, он только глянул на нее, и Варя сразу почувствовала, как в ее мозгу возникло слово ЗОЛОТО. Она постаралась передать его дальше, сидящему по правую руку Стасу.
Потом случился «разбор полетов»: каждый говорил, что он услышал и что передал дальше, и выяснилось, что не так уж хорошо их коллектив понимает друг друга. Изначально руководитель задавал слово «море», оно сразу начало трансформироваться в нечто невообразимое, и только Данилову удалось точно почувствовать, что передает ему сосед, и в неприкосновенности отправить слово дальше, Варе.
Ночью, в постели, она поинтересовалась, с чего это Алеша вдруг решил так раскрыться – обычно экстрасенс в случайных компаниях или на отдыхе никогда не признавался, кто он и чем снискивает хлеб насущный. «А, не бери в голову, – расслабленно и легкомысленно ответствовал он. – Считай, что это попытка саморекламы».
Варя постаралась сойтись с главой секты покороче. Проживал гуру в таком же деревянном домике, как и многие, но в одиночестве. Жены или равной по возрасту подруги у него не было – имелась наперсница-последовательница, довольно юная, хорошенькая и стройненькая. Звали ее Люба. Она проживала от гуру отдельно, в палатке, однако всюду сопровождала отставника, сидела рядом с ним во время ежевечерних сходок – молчаливо, но восторженно. С ее лица, постоянно полуобращенного к Зубцову, не сходило выражение: «Ах, как мудро, как замечательно все, что вы излагаете!» Однако Варе не составило труда обратить на себя внимание бывшего офицера – да, честно говоря, надо было быть слепоглухим импотентом, чтобы не заметить Кононову. Высокая, крепкая, мощная, статная – редкий представитель сильного пола проходил мимо нее невозмутимо, однако особенным успехом она пользовалась у самцов южных кровей, а также, непонятно почему, у молодых мальчиков или, напротив, дяденек за пятьдесят. Так и с Зубцовым: достаточно было в волейболе неловко отбить мяч к его ногам, принять его крепкую подачу, поблагодарить за игру рукопожатием… В тот же вечер они с Даниловым приняли приглашение пожаловать к их с полюбовницей очагу. Приживалка, создание блеклое и субтильное, явление Вари восприняла, разумеется, в штыки. Однако сама Варя по ходу дела всячески подчеркивала, на вербальном и невербальном уровне, свою близость к Данилову: поглаживала бойфренда по руке, якобы украдкой чмокала и все свои рассказы начинала словами: «Мы с Алешей». В результате Люба подуспокоилась, однако Зубцов перед Кононовой все равно перья всячески распушал, за что был вознагражден ею неоднократным восторженным восклицанием: «Ах, какой вы интересный человек!»
По ходу вечера отставник заметил, что у Данилова «огромные способности к экстрасенсорике» (как будто тот сам не знал) и что «его таланты непременно нужно всячески развивать». Они даже по инициативе лидера секты сыграли в игру, которую однажды она с возлюбленным уже проходила: ясновидец угадывал карту, которую смотрел и выкладывал рубашкой вверх Зубцов. Результат поразил всех, включая Варю: семьдесят пять раз из ста Алеша точно называл цвет, чего в их тренировках никогда не случалось. Отставник был в восторге: «Вам, Алеша, надо в цирке выступать! Деньги чудотворством зарабатывать!» – «А я и зарабатываю», – усмехнулся молодой человек.
Пристальное общение Вари с гуру тем вечером не ограничилось. Несколько раз они болтали тет-а‑тет на пляже или случайно столкнувшись на тропинке в лагере. Кононовой показалось, что она составила довольно точный его психологический портрет. Бессребреник, он, тем не менее, любил покрасоваться, особенно перед молодыми. Ему нравилось, когда его слушают, затаив дыхание. Тему о страшном вреде мобильной связи и Интернета он, видимо, нащупал случайно и вначале, возможно, был даже удивлен тем, что у него появились адепты. Но семена разводимой Зубцовым пропаганды упали на благодатную почву. За ним потянулись люди. А нет ничего более приятного для пенсионера (тем более, некогда занимавшего командные посты), чем снова почувствовать себя лидером. Впрочем, он не лукавил, когда рядился в тогу современного луддита – возможно, и впрямь был убежден, что человечество в двадцать первом веке завернуло не туда. Впрочем, послушается ли оно, человечество, его советов и выбросит ли в канаву все современные гаджеты – большой-пребольшой вопрос.
Конечный вывод Вари был таков – и она готова была его отстаивать и перед Петренко, и перед любыми другими товарищами: ничего страшного в деятельности гуру нет. Никаких государственных тайн отставник не выдает. Никого он не зомбирует и не программирует. Краснобай – да. Ловкий манипулятор и лидер – да. Но не мессия, нет. Есть у него адепты – так что же? Откажется от мобильников и Сети сто человек, или даже тысяча, или пусть десять тысяч – что из того? Или кто-нибудь по наущению отставника вдруг откроет и разовьет в себе экстрасенсорные способности? Пускай. Может, им самим по жизни спокойней и комфортней станет. А крушить вышки сотовой связи или громить магазины «МТС» и «Связной» последователи Зубцова явно не пойдут. И, несмотря на ловкое красноречие и дар убеждения бывшего сотрудника комиссии, миллионы людей от удобств, которые дает сотовая связь и инет, никогда не откажутся. Так что человечество продолжит движение своим путем, какие бы аргументы против этого новоявленный оракул ни приводил.
Однако исподволь Варя продолжала наблюдать за Зубцовым (и другими товарищами из секты). Но и отдыхала, конечно.
Полковник трижды за последний месяц встречался с куратором, и всякий раз Павел Андреевич спрашивал: «Как у вас дела с сектой?» На памяти Петренко, ни один вопрос, который они обсуждали за то время, что он служил начальником комиссии, не вызывал столь горячего интереса. Два раза он неопределенно отвечал: «Работаем», – потому что отвечать было особо нечего. Но вот Варвара доложила ему из Энска по телефону, что они с Даниловым едут в сообщество, на базу. И теперь, когда Сухотин спросил начальника комиссии в третий раз, тот откликнулся: «Павел Андреич, наш человек в секту внедрился». Он думал, что тот примет эти слова к сведению и перейдет к другим темам, но куратор зацепился:
– Что ваш агент сообщает?
– Пока ничего. Как вы, наверное, знаете, в секте запрещены любые мобильные устройства, поэтому он пока молчит. Да и не предусмотрено было, что агент станет выходить на связь.
– Почему это?
Волей-неволей Петренко пришлось раскрывать детали, хотя в отношении любой незаконченной операции он этого страшно не любил.
– Секта собралась вся вместе и находится на, так сказать, летних квартирах. В медвежьем углу, на заброшенной турбазе. Выйти оттуда на связь нашему человеку весьма затруднительно. Мы предполагали подобный оборот, поэтому контактов с центром даже не предусматривали.
– Они все вместе собрались, говорите? – заинтересовался куратор. – В медвежьем углу? А где конкретно?
«А зачем вам?» – чуть не брякнул полковник, но подобный вопрос в их взаимоотношениях был, разумеется, совершенно исключен.
– Бухта на Черноморском побережье Кавказа, – постарался отделаться Петренко.
– А точнее?
«Вот ведь прицепился!» – с досадой подумал начальник комиссии, но вслух довольно сухо сказал:
– У меня есть координаты места. Вас они интересуют?
Когда Варя доложила ему из Энска, куда их зазывают в лагерь, полковник восстановил по карте ее маршрут и точно сориентировался, где она в настоящий момент пребывает.
– Да, перешлите мне их, будьте любезны.
Что оставалось делать Петренко? Когда встреча с куратором закончилась, он прямо из машины отправил ему донесение с координатами места, где, по его расчету, находились в данный момент Варя, Данилов, экс-полковник Зубцов и его приспешники: 44°22’07.7”N; 38°26’57.2”E.
Ему нравилось быть с Варварой. Наверное, как ни с одной девушкой ранее. Начать с того, что она была сильной, и это его заводило. Сильной во всех отношениях. Он ни разу не играл с ней в поддавки. Не делал скидку, как зачастую с другими, что она слабая девушка и поэтому чего-то не знает/не может/не умеет. Нет, с Варей требовалось играть всерьез: и в волейбол, и в шахматы. И даже в футбол. И плавать, и нырять с маской. А уж в гребле она, профессиональная гребчиха и кандидат в мастера, напрочь его забивала. И на равных с ним взбиралась на кручи и спорила о политике.
Всякое общение с девушкой, а тем более совместная жизнь – всегда состязание. И с Варей был первый случай, когда он не подмял партнершу, не подчинил, не покорил – прежде воля и экстрасенсорные способности тому весьма способствовали. Нет, с Кононовой они соревновались постоянно и потому сталкивались порой так, что даже искры летели. Зато и мирились с такой силой, что домик их в буквальном смысле трещал всеми своими досками, и им приходилось ради плотской любви убегать в близлежащие леса.
Разумеется, то обстоятельство, что вокруг не было столичной суеты и всяческого вмешательства посторонних дел и людей, сильно обостряло обоюдную тягу друг к другу. Что касается Данилова, то он начинал вожделеть Варвару едва ли не при каждом взгляде на нее – большую, но ловкую, мощную, но сильную. Ходила она день напролет в одном купальнике, вся ровно загоревшая – уфф, что за женщина!
Но в мире не бывает полного совершенства. И насколько хорошо было Алексею наяву – на берегу ласкового моря, с любимой женщиной, – настолько более тревожными становились его сны.