Несколько дней спустя

Варя Кононова

Никто и никогда не дарил ей столько радости и счастья, как Данилов.

И ни с кем она не испытывала столько терзаний и проблем, как с ним.

Дело, разумеется, заключалось не в том, что она была (как многие российские женщины) в душе мазохисткой. Когда возлюбленный бьет ее, пьет, обижает, изменяет – а она от этого только тащится и еще сильнее по отношению к нему растекается. Варя была душевно и физически абсолютно здорова (иначе бы ее просто не взяли служить в сверхсекретную комиссию). Да и Данилов нисколько ее физически или морально не мучил, сознательно или даже нечаянно. Просто имелись между ними барьеры, которые мешали ей любить его навсегда, целиком, безоглядно. Начать с того, что она, встречаясь с Даниловым, самым прямым и непосредственным образом нарушала устав: все ж таки он являлся, ни больше ни меньше, объектом, который находился у комиссии в разработке. Пусть разработка и приостановлена. Пусть в данное время ничего предосудительного Алексей не совершает. Но, тем не менее, факт остается фактом: Данилов до сих пор числится в досье как один из потенциально угрожающих факторов. Если б любимый начальник, полковник Петренко, недавно ставший главой комиссии, узнал об их с Алешей связи, он бы по головке ее точно не погладил. До увольнения, наверно, дело бы не дошло – но выговор, а то и предупреждение о неполном служебном соответствии она бы точно схлопотала. И строгую указивку оставить Данилова в покое.

А оставлять ох как не хотелось! Пусть даже противоречие меж любовью и долгом оставалось не главным и даже не самым высоким барьером меж Лешей и Варей. Чего стоило иное: его немыслимые, нечеловеческие способности! Сначала-то, конечно, страшно приятно, когда вдруг он вырастает у твоей постели с порезанной, истекающей соком грушей: пожалуйста, угощайся, дорогая. И только потом понимаешь: где-то в глубине сознания (а может, даже подсознания) ты ведь хотела именно грушу! И он – похоже, еще раньше тебя самой! – это желание, таящееся у тебя внутри, сосканировал и бросился выполнять. Бр-р-р! Это ведь ужас, если подумать! Жить – да хотя бы просто находиться рядом! – с человеком, который всю тебя, до самого донышка, насквозь видит! А если ты вдруг чего дурного или совсем уж запретного захочешь?! Или подумаешь о нем плохо?

А скажешь ему про свои опасения – Данилов только хохочет: ерунда, выдумываешь ты все, что я мысли твои читаю, фантазируешь, у тебя воображение слишком развито! Я, говорит, специально, когда мы рядом, чтобы не смущать и даже случайно ничего не увидеть, ставлю полный блок. Образно говоря – в стакан с глухими стенками залезаю. И твои внутренние переживания, мысли и хотения для меня – полное табу. А если я вдруг догадываюсь о чем-нибудь, то это происходит, как бывает с любым, самым деревянным, обычным человеком – просто озарение любящего сердца. И не надо приписывать мне мефистофельские способности.

И хочется ему, конечно, верить – да не верится. И его магические способности для нее по-прежнему самая мощная и высокая преграда между ними. А возможные дети? Не то чтобы Варя их прямо так хотела-хотела, что жить спокойно не могла. Для нее все равно служба и любовь пока на первом месте оставались. Но она ведь уже не девочка. Как говорится, слегка за тридцать. Биологические часики тикают. Однако представить, что Алеша вдруг станет отцом ее сыночка или дочки, она никак не могла. А вдруг ребенок тоже необычным окажется? Положим, Данилов научился своими необычными способностями управлять, их на пользу себе, да и обществу, обращать. Однако сколько ему пришлось перед тем передряг пережить! Представить, что ребенок его таланты унаследует и, благодаря ее неразумности и недальновидности, так же будет мучиться, она не могла.

Во всяком случае, когда Данилов недавно заикнулся, мол, не пора ли им жить вместе, она… О! Если бы на его месте был другой! Другой человек, которого она, естественно, любила бы так же сильно, как Алешеньку! Или хотя бы вполовину меньше! Да Варя посчитала бы себя самой счастливой женщиной на земле! Она б ни секунды не сомневалась – бросилась со всех ног и перевезла к нему свои вещички. Но как только это предложил Данилов… Для начала с ней случился ступор: значит, он теперь будет все время ее слышать? И что она думает по поводу собственного целлюлита? Или слишком большой груди? Или его манеры разбрасывать по всем комнатам носки? Или что он никогда ее стряпню не расхваливает – принимает пищу, как должное, будто заказанную пиццу жрет, а она старалась, мучилась! Да мало ли еще в ее жизни бывает дел, соображений и фантазий, которые она хотела бы ото всех скрыть, а от него – тем более?! И на прямое предложение Данилова она столь же прямо ответила то, что думала: «Нет, Алеша, прости, я не уверена, что смогу жить с тобой». А он, разумеется: «Почему?!» А она: «Я же тебе объясняла: мне всегда будет казаться, что ты сканируешь мои мысли, желания, чувства». А он (раздражаясь): «Я тебе тысячу раз говорил, что по отношению к тебе, благодаря огромному уважению, я никогда этого не делал, не делаю и делать не буду!»

– Но ведь если захочешь – сможешь делать?

– Смогу, но не буду.

– И все равно я буду чувствовать себя с тобой не в своей тарелке. Прости.

Он (постепенно закипая): «Значит, когда мы лежим вместе в постели, ты в своей тарелке? Или когда встречаемся раз в неделю и ходим в пиццерию или в кино – тебе тоже нормально? Даже хорошо, если я вдруг твои мысли-желания считываю? А жить вместе – никак? Ах, ах! Вдруг я увижу в тебе что-то ужасное – страшное – запретное!»

Послушали бы их со стороны – он просит ее жить вместе, она отнекивается, – подумали бы: сумасшедшая! Особенно если бы знали, что она любит его всем сердцем и больше жизни (извините за выспренность). Но сожительства с экстрасенсом никому не пожелаешь. Вдобавок первый барьер сразу поднимается – тот самый, под именем «чувство долга»: если они будут проживать в одной квартире, гораздо выше вероятность, что у нее на службе узнают, что она делит свою постель и сердце с тем, с кем даже встречаться ей ни в коем случае нельзя.

Вот в таких довольно растрепанных чувствах явилась в тот день на работу Варя Кононова. После вчерашней ссоры они с Даниловым хоть и помирились, и скрепили мир добрым сексом, да только ночевали по-прежнему раздельно: он у себя дома, она в своей квартире. А раз продолжалась меж ними антиномия, сиречь неразрешимое противоречие, и выхода из нее не было видно – с утра Варю все на службе раздражало. И повышенные меры секретности бесили: подумать только, двум офицерам на входе пропуск последовательно предъявлять, хоть оба прекрасно ее знают, а потом еще отпечаток пальца у лифта сканировать! И то, что сидят они в помещении без окон, в подвале, на глубине десятиэтажного дома – чтобы ни одна ядерная ракета не повредила, хотя нужны ли они хоть чьей-то ракете? И то, что кабинетик у нее крохотный, и пребывает она весь день одна, лишь в экран компьютера впиливаясь. И то, что отделано присутствие деревом, с официозным шиком времен шестидесятых – а с тех пор в офисе комиссии ни разу ремонта и не делалось…

А тут еще начальник вызвал. Полковника Петренко Варя нежно любила (как начальника, разумеется, как начальника) и почитала справедливейшим существом на земле, однако нынче ей с ним ни видеться, ни разговаривать ни о чем не хотелось. Тем более понятно, что речь о службе пойдет, а у нее настроение – хоть рапорт об увольнении пиши.

Петренко, конечно, почувствовал ее угнетенно-раздраженное состояние – они почти пятнадцать лет вместе работают, никаких экстрасенсорных способностей не надобно, чтобы постичь собеседника. Однако служба есть служба, он только чаю попросил заварить да вазочку с конфетами из бара за панелями вытащил: «Лопай, Варвара, стимулируй мозговую деятельность, она нам очень понадобится». А потом завел разговор, из коего незаметно вытекло задание, сиречь – приказ: она, майор Кононова, должна под прикрытием внедриться в организацию неких «древлян», руководимую бывшим сотрудником комиссии Игорем Михайловичем Зубцовым.

– Зачем?! – прежде всего спросила Варя. Она была поражена.

Петренко указал наверх, в потолок – не моя, мол, идея, приказ с самого верха.

– Но почему вдруг нам, комиссии, интересны эти древляне?

– Объясню тебе, хоть и не должен этого делать. Зубцов ведь у нас служил. Он может использовать техники и технологии, которыми владеют наши офицеры, чтобы: а – вербовать новых членов; бэ – удерживать их в секте, вэ – готовить их к противоправным действиям. Выбирай, что тебе больше нравится.

– Чепуха какая! Да этим техникам сейчас любого на семинаре обучат – за две недели и пятьсот долларов.

– Вдобавок, – продолжил Петренко, – у него была высшая форма допуска – Зубцов осведомлен о самых важных гостайнах. Вдруг он начал разбалтывать сектантам то, что знает? Или вот-вот начнет разбалтывать?

– Но почему я, товарищ полковник? Я ведь совершенно не подготовлена! Никогда под прикрытием не работала. Больше того, даже представления не имею, как это делается.

– Ну, во‑первых, работала, хотя сама об этом не знала[1]. И прекрасно все получилось. А во‑вторых, мы ведь тебя не в бандитскую группировку внедряем. Не во вражескую разведшколу. Мирная секта со своими легкими причудами.

– Почему же она тогда нас заинтересовала, раз мирная?

– Повторяю еще раз: заинтересовала не нас. Это приказ сверху. А почему именно ты, поясняю. К древлянам этим, как в спецслужбу, нельзя постучаться и записаться. Наоборот, подобных инициативщиков они как раз не берут, сторонятся. А вербуют, напротив, тех, кто им сам оказывается нужен. А нужны им бывают как раз люди: а – молодые, бэ – высокообразованные, вэ – с образованием не гуманитарным, а естественным, желательно высокого уровня, а ты у нас все-таки МГУ окончила, вычислительную математику и кибернетику…

– Сто лет назад это было… – упрямо пробухтела Варвара и поджала губы. Задание Петренко ей решительно не нравилось.

– Вдобавок, – гнул свое командир, – у тебя есть еще одна зацепка, которая древлянам может понравиться. Я дружка твоего имею в виду.

– Кого это? – выпалила Кононова и почувствовала, как краснеет.

– Данилова, экстрасенса.

Варя опустила голову и почувствовала, как краска заливает все ее лицо. А начальник как ни в чем не бывало продолжал:

– Разумеется, использовать твоего ясновидца нам можно только втемную, не раскрывая карт. Но мне отчего-то кажется, что его личность, особенно в сочетании с твоей, будет для древлян весьма привлекательна.

Она никак не смогла сохранить невозмутимый вид или сыграть непонимание. Типа: «Не ведаю, что вы, товарищ полковник, имеете в виду». А он ее внедряться под прикрытием заставляет! Да она спалится в два счета! И откуда Петренко узнал про Данилова?! Хотя, скорее, странно было бы, если бы не узнал. Даже удивительно, что выведал и выложил карты на стол так поздно.

– Не беспокойся, Варя, – понял ее состояние полковник, – кроме меня, о твоей связи с Даниловым никто не знает. Только люди, которые мне об этом доложили, – но никого больше они извещать не будут, я предупредил. А я, в свою очередь, тоже оставлю их рапорт без внимания. Потому что – видишь – неисповедимы пути Господни. И твой экстрасенс нам пригодился. Пусть втемную его, да используем.

– Что же прикажете мне делать? – с трудом разлепила губы Варвара. – Как внедряться? Если они, как вы говорите, инициативщиков не любят?

– А помнишь, как говорилось в известном фильме? – развеселился полковник. Ему явно понравилось, как быстренько он переиграл Варвару, буквально в два хода. Вот что значит обладать достаточной информацией! Петренко процитировал комедийное: – «Будьте больше на виду. Посидите в ресторане, потолкайтесь в комиссионках, сходите на рынок. На вокзал можно…»

Все бы ему зубоскалить! Нет, сегодня она никак не любила полковника – скорее, ненавидела! А он продолжал гнуть свое:

– А пока древляне на контакт не вышли, я распоряжусь, чтобы коллеги из тайной полиции обучили тебя азам работы под прикрытием: как выходить на связь, закладывать тайники, уходить от наружного наблюдения. Ничего сверхсложного в этом нет. Не боги горшки обжигают, Варвара, совсем не боги!

Загрузка...