Кто знает обо всем, что происходит в городе? Конечно же, цирюльник. Днями напролет он обсуждает с теми, кто к нему приходит, самые животрепещущие темы: местную политику, растущие цены, погоду и то, что сейчас все совсем не так, как «в старые добрые времена». Судя по записям в его дневнике, Ахмад аль-Будайри аль-Халлак («Цирюльник») был великолепным собеседником, прекрасно информированным о политической и общественной жизни Дамаска середины XVIII века.
Об этом рядовом горожанине мы знаем только благодаря его дневнику. Он был слишком маленьким человеком, чтобы попасть в «биографические словари» того времени. Но именно это и делает его дневник столь примечательным. В XVIII веке грамотность среди ремесленников была редкостью, не говоря уже о том, чтобы вести письменную хронику своей жизни. Аль-Будайри мало рассказывал о себе, предпочитая писать о других. Мы не знаем, когда он родился и умер, хотя очевидно, что дневник, охватывающий период с 1741 по 1762 год, написан зрелым человеком. Благочестивый мусульманин, аль-Будайри принадлежал к суфийскому ордену. Он был женат, имел детей, но о семейной жизни писал крайне мало. Он гордился своей профессией, почтительно вспоминал о своем учителе, обучившем его парикмахерскому искусству, и перечислял знаменитых горожан, которых он стриг и брил.
Этот дамасский цирюльник был лояльным османским подданным. Согласно его дневнику, в 1754 году он и другие жители Дамаска были потрясены новостью о смерти султана Махмуда I (правил в 1730–1754 гг.). Затем он с восторгом описывал публичные торжества, посвященные вступлению на престол его преемника султана Османа III (правил в 1754–1757 гг.). «Никогда еще не был Дамаск так украшен, как в эти дни. Да поможет Всевышний Османскому государству и хранит его до конца времен! – восклицал аль-Будайри. – Аминь»[48].
У цирюльника были все основания молить Всевышнего о помощи Османской империи. Согласно тогдашним представлениям о государственном устройстве, искусство управления было основано на сбалансированном сочетании четырех взаимосвязанных элементов, известных как «круг справедливости». Чтобы осуществлять свою власть, государству требовалась сильная армия. Чтобы содержать сильную армию, ему требовалось большое богатство, единственным постоянным источником которого могли быть налоги. Чтобы собирать много налогов, государство должно было заботиться о процветании своих подданных. А чтобы его подданные процветали, государству необходимо было обеспечивать соблюдение справедливых законов. Так замыкался круг справедливости. Большинство османских политических аналитиков того времени склонны были объяснять проблемы в государстве пренебрежением одним из этих четырех элементов. А исходя из того, что аль-Будайри видел в Дамаске в середине XVIII века, у него были все основания полагать, что Османская империя находится в плачевном состоянии. Губернаторы погрязли в коррупции, цены постоянно росли, армия была неуправляема, а общественная мораль подорвана снижением авторитета власти.
Возможно, корень проблемы крылся во властителях Дамаска. Во времена аль-Будайри этим городом правила династия местной знати, а не назначаемый Стамбулом наместник, как это было в других османских провинциях. Феодальный клан аль-Азм разбогател в XVII веке, когда собрал в своих руках обширные сельскохозяйственные угодья вокруг города Хама в центральной Сирии. В начале XVIII века клан обосновался в Дамаске, где стал одной из самых богатых и влиятельных городских семей. В период с 1724 по 1783 год Дамаском правили пять членов семьи аль-Азм – в общей сложности 45 лет, а несколько других представителей клана управляли провинциями Сайда, Триполи и Алеппо. Таким образом, аль-Азмы представляли собой один из самых могущественных местных правящих кланов, существовавших в арабских провинциях в XVIII веке.
Мы, современные люди, можем полагать, что нахождение арабских провинций под правлением местных династий, а не османской администрации было благом для арабского населения. Но в те времена это было не так. Османские чиновники были слугами султана и, по крайней мере формально, правили в интересах государства, а члены клана аль-Азм ставили во главу угла личные и семейные интересы и использовали свои высокие должности для самообогащения и возвышения своей династии за счет османского государства. Круг справедливости был разомкнут, что вело к разрушению устоев, на которых строилось государство и общество.
Аль-Будайри подробно обсуждает сильные и слабые стороны правления клана аль-Азм в Дамаске. Асад-паша аль-Азм находился у власти целых 14 лет (с 1743 по 1757 год), дольше любого другого наместника Дамаска в османскую эпоху. Хотя цирюльник выражал полную лояльность своему правителю, он находил много поводов для резкой критики. Он обвинял губернаторов из клана аль-Азм в разграблении городской казны и бедственном положении местного населения и возлагал на них ответственность за царящий в армии хаос и падение общественной морали.
При правлении аль-Азмов армия превратилась из дисциплинированной силы, поддерживающей законность и правопорядок от имени государства, в сборище бандитов. В Дамаске базировалось два корпуса янычар – имперский корпус, присланный из Стамбула (капыкуллары, или «рабы Высокой Порты), и местный корпус (йерлийе). Кроме них существовали нерегулярные войска из курдов, туркоманов и североафриканцев. Все эти воинские подразделения враждовали между собой, являясь главными нарушителями мира и спокойствия в городе. В 1756 году жители района Амара дорого заплатили за то, что поддержали имперских янычар в столкновении с местными дамасскими янычарами. В отместку последние спалили целый квартал вместе с домами и лавками[49]. Аль-Будайри рассказывает о многочисленных случаях нападения солдат на жителей Дамаска и даже убийств, остававшихся безнаказанными. Когда начинались беспорядки, торговцы закрывали лавки, горожане запирались в своих домах, и жизнь в городе замирала. Из дневника аль-Будайри хорошо видно, какую опасность представляли «войска охраны» для жизни и имущества простых жителей Дамаска.
Аль-Будайри также считал аль-Азмов ответственными за непомерно высокие цены на продовольствие в Дамаске. Они не только не регулировали торговлю, чтобы обеспечить справедливые цены, но и, как предполагал аль-Будайри, будучи крупными землевладельцами, использовали свое нахождение у власти для создания искусственного дефицита зерна, чтобы максимально увеличить свои прибыли. Однажды, когда хлеб подешевел, Асад-паша отправил своих людей к пекарям, чтобы заставить их поднять цены – ведь высокие цены на пшеницу были источником богатства для его семьи[50].
В своем дневнике аль-Будайри возмущался тем, что семья паши обогащается, в то время как простые жители Дамаска голодают. Символом злоупотребления властью стал роскошный дворец, возведенный Асад-пашой в центре Дамаска. Он сохранился до наших дней. Все городские каменщики и ремесленники были заняты на строительстве дворца, из-за чего стоимость их работ для рядовых дамасцев взлетела до небес. Кроме того, для него требовалось огромное количество строительных и отделочных материалов, и Асад-паша приказал ради этого разбирать старые дома, невзирая на их историческую ценность и не считаясь с владельцами. Дворец был воплощением ненасытной жадности Асад-паши. По словам аль-Будайри, во дворце имелись бесчисленные тайные хранилища – «в стенах, в потолках, под полами, под фонтанами и даже под туалетами», где паша хранил свои несметные богатства[51].
Разброд в армии вкупе с алчностью наместников аль-Азмов, по мнению аль-Будайри, привели к падению общественной морали. Легитимность османского государства в значительной степени опиралась на его способность продвигать мусульманские ценности и поддерживать институты, позволявшие его подданным жить в соответствии с предписаниями суннитского ислама. Таким образом, падение общественной морали было прямым признаком ослабления государственной власти.
Самым наглядным доказательством упадка, с точки зрения аль-Будайри, стал разгул проституции в городе. Дамаск был консервативным городом, где женщины традиционно одевались очень целомудренно, закрывали волосы и лица и почти не общались с мужчинами за пределами своих семей. Теперь же, жаловался цирюльник, по улицам и рынкам Дамаска разгуливали пьяные проститутки с открытыми лицами и распущенными волосами, в сопровождении таких же пьяных солдат. Наместники Дамаска несколько раз пытались запретить проституцию, но безуспешно. Поддерживаемые солдатами, проститутки отказывались подчиняться указам.
Что еще хуже, простой народ восхищался дерзким поведением проституток. В 1740-х годах одна красивая молодая женщина легкого поведения по имени Салмун настолько очаровала горожан, что ее имя стало синонимом всего модного и красивого. Особенно нарядное платье называли «платьем Салмун», а необычное ювелирное украшение «безделушкой Салмун».
Салмун была бесстрашной женщиной, чем-то напоминавшей знаменитую Кармен из оперы Бизе. Однажды вечером в 1744 году она столкнулась на узкой улочке Дамаска с кади (судьей). Она была пьяна и держала в руках нож. Сопровождавшие судью слуги крикнули ей, чтобы она уступила дорогу. Но Салмун засмеялась в ответ и кинулась на кади с ножом. Слугам с трудом удалось удержать ее. За это нападение власти арестовали Салмун и казнили. На улицы Дамаска были отправлены глашатаи, зачитавшие указ о том, что все проститутки в городе должны быть убиты. Многие женщины бежали из города, остальные спрятались[52].
Но запрет оказался недолгим, и вскоре проститутки вернулись на улицы Дамаска. «В нынешние времена, – написал цирюльник в дневнике в 1748 году, – коррупция не знает предела, добропорядочных мусульман угнетают, а проститутки разгуливают по рынкам днем и ночью». Он с возмущением описал шествие проституток, которое те организовали в честь одного из местных святых. Аль-Будайри негодовал не только по поводу такой профанации религиозных ценностей, но и из-за того, что население Дамаска приветствовало это мероприятие. Предыстория была такова: одна проститутка влюбилась в турецкого солдата, который вдруг тяжело заболел. Она поклялась провести молитвенную церемонию, если ее возлюбленный останется жив. Когда солдат выздоровел, она исполнила обещанное:
Целая толпа грешных женщин шла по улицам города. Они несли в руках зажженные свечи и курильницы с ладаном. Они пели и били в бубны. Их лица были открыты, а волосы ниспадали на плечи. Люди спокойно взирали на эту процессию, не протестуя. Лишь несколько праведников выкрикнули в толпе «Аллах акбар!» [ «Аллах – велик!»][53].
Вскоре после парада власти вновь попытались запретить проституцию. Глав городских кварталов обязали сообщить обо всех женщинах, подозревавшихся в занятиях проституцией, а глашатаи на улицах зачитали указ, обязывающий женщин закрывать волосы и лица. Но уже через несколько дней, писал аль-Будайри, «мы увидели тех же самых женщин, разгуливающих по аллеям и базарам как ни в чем не бывало». Осознав тщетность своих усилий, наместник Асад-паша аль-Азм отказался от борьбы с проститутками и вместо этого решил обложить их налогом.
То, что городом правили люди, которые злоупотребляли своей властью, обогащались за счет народа, не могли искоренить порок и вернуть порядок в армии, серьезно тревожило дамасского цирюльника. Как долго просуществует государство, возглавляемое такими людьми?
К середине XVIII века пути османского центра и арабских провинций начали расходиться.
На первый взгляд, Османская империя поглотила арабский мир. В течение двух столетий османы распространили свое господство почти на все арабские земли от южной оконечности Аравийского полуострова до границ Марокко в северо-западной Африке. Арабы признали османского султана законным правителем. Они молились за него каждую пятницу, служили в его армии и платили ему налоги. Таким образом, подавляющее большинство арабских подданных из числа простого народа – крестьяне, ремесленники и торговцы – приняли общественный договор, предлагаемый османами. В ответ они ожидали гарантированной безопасности для себя и своей собственности и поддержания исламских ценностей.
Между тем в арабских землях происходили важные перемены. Если в начале османского правления арабы как свободнорожденные мусульмане были исключены из системы девширме и, как следствие, отстранены от государственной пирамиды власти, то к XVIII веку представители местной знати стали занимать самые высокие посты в провинциальных администрациях и даже получать титул паши. Примером тому был клан аль-Азмов, и эта тенденция наблюдалась повсюду: в Египте, Палестине, Горном Ливане, Месопотамии и на Аравийском полуострове. Она сопровождалась ослаблением влияния Стамбула в арабских провинциях, особенно по мере того как все бóльшая часть налоговых поступлений расходовалась на местном уровне на содержание армии и строительные проекты губернаторов. В конце концов усиление местных элит стало представлять растущую угрозу целостности Османской империи и во второй половине XVIII века привело к тому, что многие арабские провинции восстали против власти Стамбула.
Местными правителями в арабских провинциях становились и главы мамлюкских «домов», и вожди бедуинских племен, и представители городской знати. Но, несмотря на разное происхождение, между ними было много общего. Ими двигало отнюдь не недовольство конкретными методами османского правления, а личные амбиции и интересы. Все они были крупными феодалами, сумевшими воспользоваться изменениями в османской системе землевладения и сосредоточить в своих руках огромные земельные угодья, которыми они владели на протяжении всей жизни и передавали по наследству своим детям. Вместо того чтобы направлять доходы от этих феодов в государственную казну, они распоряжались ими по своему усмотрению: строили роскошные дворцы и содержали собственные армии. Деньги, которые терял Стамбул, способствовали развитию местной экономики в арабских провинциях, а также сосредоточению реальной власти в руках местных правителей.
Такая ситуация наблюдалась не только в арабских провинциях, но и на Балканах, и в Анатолии. Для центрального правительства арабские земли находились на периферии во всех смыслах этого слова. Порта не рассчитывала на арабов, больше полагаясь на анатолийские и балканские войска и доходы в казну. Кроме того, арабские провинции находились слишком далеко от имперского центра, чтобы Порта считала оправданным выделять войска и ресурсы на подавление незначительных мятежей в этих районах. Ее куда больше волновали угрозы со стороны Вены и Москвы: они были куда серьезнее, чем те неприятности, которые могли доставить османам все арабские провинции вместе взятые.
К XVIII веку европейские соседи начали отодвигать назад границы османских завоеваний. До 1683 года османы стояли почти у ворот Вены. Но в ходе войны 1683–1699 годов австрийцы нанесли османской армии несколько сокрушительных поражений и по Карловицкому мирному договору получили Венгрию, Трансильванию и часть Польши. Это были первые территориальные потери в истории Османской империи. Российский император Петр Великий теснил османов в Черноморском регионе и на Кавказе. На фоне угроз такого масштаба происходящее в Багдаде и Дамаске не стоило внимания Стамбула.
Между тем поражения османов от европейских армий придавали смелости местным элитам. По мере усиления могущества провинциальной знати османские наместники в арабских землях утрачивали уважение со стороны арабских подданных. Они фактически потеряли власть над султанской армией, солдаты которой превратились в неуправляемую силу, постоянно конфликтовали с местными ополченцами и творили беззаконие. Беспорядок в армии, в свою очередь, подорвал авторитет присланных из Стамбула исламских судей и богословов, которые традиционно выступали хранителями общественного порядка. Разуверившись в центральной власти, люди все чаще обращались за защитой и покровительством к местным правителям. Как писал один христианский купец из Басры: «Арабские властители внушают людям уважение и страх, а османских чиновников никто ни во что не ставит»[54].
Государство, которое теряет уважение своих подданных, ждет катастрофа. Египетский историк Абд ар-Рахман аль-Джабарти, размышляя над неспособностью османов утвердить свою власть над мамлюкским Египтом в XVIII столетии, выразился так: «Если бы этот век мог помочиться в бутылку, лекарь-время определил бы причины его недуга»[55]. Мы же можем сказать, что главной причиной ослабления османов стало появление могущественной местной элиты, и единственным «лечением» могло быть полномасштабное утверждение власти государства. Однако Порта предпочла сосредоточиться на обеспечении стабильности на европейских границах, закрыв глаза на «недуги», назревавшие в ее арабских провинциях.
Поскольку в каждом регионе сформировались свои специфические местные элиты, отношения между ними и Стамбулом также были очень разными. В общих чертах провинции, расположенные ближе к центру империи, представляли собой наименьшую угрозу для власти Порты. Такие правящие кланы, как Шехабы в Горном Ливане, аль-Азмы в Дамаске и аль-Джалили в Мосуле, были лояльны центральному правительству, хотя и требовали максимально возможной автономии[56]. Южнее – в Багдаде, Палестине и Египте – могущественные мамлюкские кланы стремились расширить свою власть, бросая прямой вызов имперскому центру. Пожалуй, самую серьезную угрозу для османов представляла собой саудито-ваххабитская конфедерация племен в Центральной Аравии, особенно после того как входящие в нее племена захватили контроль над священными городами Мекка и Медина и перестали пускать туда ежегодные османские караваны паломников. И наоборот, самые отдаленные провинции, такие как Алжир, Тунис и Йемен, были рады оставаться вассалами османского султана, выплачивая скромную ежегодную дань в обмен на широкую автономию.
Местные лидеры, бросавшие вызов османскому правлению во второй половине XVIII века, не были частью национального движения. Многие из них не являлись этническими арабами, а некоторые даже не говорили по-арабски. В основном это были амбициозные личности, действовавшие в своих интересах, нисколько не заботясь об арабском народе, которым они правили. Сами по себе они не представляли большой угрозы для османского центра. Но, объединив силы, – как это произошло, когда египетские мамлюки заключили союз с правителем северной Палестины, – были способны установить контроль над целыми османскими провинциями.
В начале ХХ века главным богатством Ближнего Востока стала нефть, а в XVIII веке им был хлопок. Европейский спрос на хлопок начался в XVII столетии. Если британские фабрики в Ланкашире работали на хлопковом сырье из Вест-Индии и американских колоний, то французы импортировали хлопок-сырец в основном из Османской империи. Когда развитие прядильных и ткацких технологий в XVIII веке привело к промышленной революции, спрос на хлопок резко вырос. Французский импорт хлопка из Восточного Средиземноморья увеличился более чем в пять раз – с 2,1 млн кг в 1700 году до почти 11 млн кг к 1789 году[57]. Больше всего в Европе ценился хлопок из области Галилея в северной Палестине. Доходы от продажи галилейского хлопка позволили местному правителю сосредоточить в своих руках достаточно богатства и власти, чтобы бросить вызов османскому правлению в самой Сирии.
Этим правителем северной Палестины был Захир Ал Умар (ок. 1690–1775), шейх бедуинского племени зейдан, которое обосновалось в Галилее в XVII веке и завладело обширными сельскохозяйственными угодьями между городами Сафад и Тиберия. Предки Захира установили тесные торговые связи с Дамаском и начали сколачивать солидное семейное состояние на хлопке с галилейских плантаций. Захир был представителем третьего поколения шейхов зейдан в Галилее. Хотя он мало известен на Западе, в арабском мире Захира почитают как героя, нередко – и притом ошибочно – воспринимая как арабского или палестинского националиста, сражавшегося за интересы своего народа. Из-за столкновений с османскими властями к моменту своей смерти он уже стал легендой, и ему было посвящено два биографических труда, написанных его современниками.
Свою долгую и славную карьеру Захир начал в 1730-х годах, когда вступил в союз с еще одним бедуинским племенем, чтобы захватить Тиберию, которая в те времена была чуть больше деревни. Чтобы закрепиться на захваченных землях, он добился того, что наместник Сайды назначил его сборщиком налогов в Галилее. После этого Захир сформировал небольшой конный отряд из 200 ополченцев и превратил Тиберию в настоящую крепость.
Обосновавшись там, Захир и его семья начали распространять свою власть на плодородные равнины и нагорья северной Палестины, заставляя крестьян-арендаторов выращивать на своих землях хлопок. Новые территории зейданский шейх раздавал родным и двоюродным братьям, чтобы те управляли от его имени. Его владения разрастались, а вместе с ними росло и могущество. С расширением территорий увеличивались и доходы от хлопка, что давало Захиру возможность наращивать свою армию и продолжать захват земель.
К 1740 году он стал самым могущественным властителем на севере Палестины. Захир разгромил правителей Наблуса, захватил Назарет и отныне доминировал в торговле между Палестиной и Дамаском, что способствовало дальнейшему росту его богатства и территориальных владений.
В конце концов интересы Захира Ал Умара пришли в столкновение с интересами наместника Дамаска. Одной из главных обязанностей последнего была организация и финансовое обеспечение ежегодного каравана паломников в Мекку. Традиционно караван финансировался за счет налогов, собираемых с земель северной Палестины и Трансиордании, которые теперь находились под контролем Захира. Лишив губернатора Дамаска этого важного источника налоговых поступлений, Захир поставил под угрозу финансирование каравана. Когда об этом стало известно в Стамбуле, султан приказал дамасскому губернатору Сулейман-паше аль-Азму схватить Захира и казнить, а его крепость в Тиберии разрушить.
В 1742 году аль-Будайри написал в своем дневнике, что Сулейман-паша выдвинулся из Дамаска с большой армией, чтобы разгромить Захира. Стамбул прислал ему на помощь людей, пушки и снаряды. Кроме того, Сулейман-паша набрал добровольцев из Горного Ливана, Наблуса, Иерусалима и из соседних бедуинских племен, которые считали Захира Ал Умара своим врагом и хотели воспользоваться возможностью разделаться с ним раз и навсегда.
Сулейман-паша осаждал Тиберию целых три месяца, но так и не смог взять город. Благодаря помощи брата, который тайно переправлял продовольствие и боеприпасы через османское окружение, Захир успешно держал оборону против превосходящих вражеских сил. Сулейман-паша был в ярости, и, когда ему удалось поймать нескольких людей Захира с мешками продовольствия, он приказал отрезать им головы и отправить в Стамбул в качестве трофеев. Но главный трофей остался недосягаем для Сулейман-паши, и три месяца спустя он был вынужден вернуться в Дамаск, чтобы подготовиться к паломничеству в Мекку. Не желая признавать свое поражение, наместник распространил слух, что он снял осаду Тиберии из сострадания к беззащитному гражданскому населению города. Он также утверждал, что взял в заложники одного из сыновей Захира, чтобы заставить шейха заплатить налоги в казну Дамаска. Аль-Будайри счел свои долгом изложить в дневнике эти слухи, но в конце добавил: «Мы слышали и другую версию этой истории, и один Всевышний знает, как оно было на самом деле»[58].
Вернувшись из паломничества, в 1743 году Сулейман-паша решил возобновить военные действия против мятежного шейха. При поддержке Стамбула и пострадавших от Захира палестинских соседей он собрал мощную армию и двинулся на Тиберию. Жители города приготовились к длительной осаде, но, как оказалось, напрасно. По пути в Тиберию Сулейман-паша остановился в прибрежном городе Акра (Акка), где заболел лихорадкой и умер. Его тело перевезли в Дамаск для захоронения, а войско распустили. Захира Ал Умара оставили в покое[59].
В период с 1740-х по 1760-е годы никто не мешал Захиру реализовывать его честолюбивые замыслы, и его могущество стремительно росло. Армия зейданского шейха была намного сильнее, чем армия губернатора Сайды, а новый наместник Дамаска Асад-паша аль-Азм предпочитал не замечать непокорного правителя Тиберии. В Стамбуле у Захира имелись влиятельные сторонники, которые оберегали его от пристального внимания Блистательной Порты.
Пользуясь своей относительной независимостью, Захир расширил границы княжества до прибрежного города Акра, сделав его главным портом левантийской торговли хлопком. Он много раз обращался к губернатору Сайды с просьбой передать ему права на сбор налогов в Акре, но всегда получал отказ. Наконец, в 1746 году Захир захватил город и объявил себя его налоговым откупщиком. Он укрепил оборону города и перенес туда свою резиденцию. Теперь он получил полный контроль над торговлей хлопком от полей до рынка. В письмах французские купцы из Дамаска выражали свое недовольство Захиром Ал Умаром, который стал «непомерно могущественен и богат… за наш счет»[60]. К 1750-м годам Захир единолично диктовал цены на галилейский хлопок. Когда французы попытались навязать ему свои условия, он запретил крестьянам из Галилеи продавать им хлопок, и французы были вынуждены вернуться к Захиру и согласиться на его условия.
Несмотря на многочисленные столкновения с османскими властями, Захир Ал Умар не оставлял попыток добиться официального признания: он был мятежником, который мечтал стать государственным мужем. Ему хотелось сравняться по статусу с аль-Азмами в Дамаске: получить титул паши и стать губернатором Сайды. Поэтому, несмотря на акты неповиновения, он исправно платил налоги в казну. Однако, как Захир ни старался, ему никак не удавалось подняться выше уровня налогового откупщика, находящегося в подчинении у губернатора Сайды. Это было для него источником постоянного разочарования. Чтобы сохранить лояльность Захира в период изнурительной войны с Россией 1768–1774 годов, османы пошли ему навстречу. В 1768 году Порта признала его «шейхом Акры, эмиром Назарета, Тиберии, Сафада и шейхом всей Галилеи»[61]. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить амбиции Захира Ал Умара.
После почти двух десятилетий относительного мира Захир вновь столкнулся с угрозой со стороны османских властей. В 1770 году новый губернатор Дамаска Осман-паша решил положить конец правлению Захира в северной Палестине. Он добился того, чтобы его сыновья были назначены губернаторами Триполи и Сайды, и вступил в союз с друзами Горного Ливана. Знать Наблуса также жаждала покончить с воинственным соседом. Внезапно Захир оказался в окружении враждебных сил.
Он понимал, что единственная возможность выжить в этом противостоянии с Осман-пашой – найти сильного союзника. А единственным, кто мог противостоять объединенным силам Дамаска и Сайды, был могущественный мамлюкский правитель Египта Али-бей. Вместе Захир Ал Умар и Али-бей представляли собой силу, способную бросить вызов османскому господству в регионе.
У мамлюкского предводителя Али-бея было несколько прозвищ. Некоторые современники называли его Джинном Али, или Гением Али, подразумевая, что его деяния были настолько грандиозны, что тут не обошлось без магии. Турки дали ему прозвище булут капан, или «ловец облаков», после того как он победил и объединил под своей властью бедуинские племена, что, по мнению турок, было намного труднее, чем поймать летящие по небу облака. Но чаще всего его называли Али-бей аль-Кабир, что значит «Великий», и действительно, в период между 1760 и 1775 годами он достиг большего величия, чем любой другой мамлюкский правитель в истории османского Египта.
Али-бей попал в Египет в 1743 году в возрасте 15 лет как воин-раб в мамлюкском доме Каздугли. Он быстро поднялся по военной лестнице и в 1755 году, когда его хозяин умер, получил свободу и был возведен в достоинство бея. Беи были высшими чинами в мамлюкской иерархии, во главе которой стоял шейх аль-балад, или «городской старшина». В 1760 году Али-бей стал правителем мамлюков и оставался им – с небольшими перерывами – до своей смерти в 1773 году.
Али-бей был военным диктатором, внушавшим уважение через страх. Его современник, египетский историк аль-Джабарти, описывал его как «человека великой воли, честолюбивого и настойчивого, устремленного лишь к одному – к достижению всей полноты верховной власти. Он всегда пребывал в серьезном расположении духа, не проявляя склонности к веселью, шуткам и смеху»[62]. Рассказывали, что он оказывал на людей буквально физическое воздействие: «Он внушал такой трепет, что некоторые едва не умирали перед ним от страха, а многие начинали трястись от одного лишь его присутствия»[63]. Али-бей беспощадно расправлялся со своими врагами и конкурентами и никому не доверял. Как показали последующие события, у других он также не вызывал доверия. Он не только безжалостно уничтожил соперничающие мамлюкские дома, но и разделался с членами собственного дома, нарушив священные клановые узы.
Али-бей стал первым человеком с момента падения мамлюкского государства, который правил Египтом единолично. Он сосредоточил в своих руках почти все богатство Египта, присваивая себе доходы с земель, контролируя всю внешнюю торговлю и взимая колоссальные пошлины с европейских купцов. Он вымогал деньги у местных христианских и еврейских общин и не платил налоги Стамбулу. Богатства Али-бея позволили ему нарастить значительную военную мощь. Покончив со всеми мамлюкскими домами, Али-бей решил создать собственный «дом». Он начал покупать и обучать рабов, которые были единственными людьми, которым он доверял. На пике могущества его клан насчитывал около 3000 мамлюков, под командованием которых находились огромные армии численностью в десятки тысяч человек.
Установив единоличную власть над Египтом, Али-бей решил добиться независимости от Османской империи. Он мечтал восстановить мамлюкскую империю, в которую вошли бы Египет, Сирия и Хиджаз, и стать ее султаном. По словам аль-Джабарти, «Али-бей любил читать исторические труды и часто растолковывал своей свите, почему господство Османской империи над Египтом было во всех отношениях нелегитимным. "Правители Египта – султан Бейбарс и султан Калаун и их дети – были такими же мамлюками, как мы, – рассуждал он. – Османы же захватили нашу страну силой, воспользовавшись двуличием местных людей"»[64]. Подразумевалось, что власть, захваченная силой, может быть на законных основаниях возвращена силой.
Первой мишенью Али-бея стали османские губернаторы и войска, присланные из Стамбула, чтобы поддерживать порядок в Египте. Имперские наместники в регионе уже давно отказались от попыток реально управлять им – это делали соперничающие мамлюкские кланы. Губернаторы лишь поддерживали видимость власти Стамбула, соблюдая формальности и стараясь обеспечить выплату налогов в государственную казну. За неимением иных возможностей они пытались играть на противостоянии мамлюкских кланов. Но после прихода к власти Али-бея лишились и этой возможности, поскольку тот устранил всех соперников, и отныне никто не мог помешать ему делать все, что он хочет. Теперь Али-бей безнаказанно смещал османских губернаторов и военачальников и, по слухам, даже отравил некоторых из них. Никогда еще интересы Османской империи в этой богатой, но непокорной провинции не подвергались столь явной угрозе.
В конце концов Али-бей обратил свою военную мощь против Османской империи, начав открыто захватывать территории. «Он не довольствовался тем, что было дано ему Всевышним, – писал аль-Джабарти. – Он правил Нижним и Верхним Египтом – царством, которым гордились египетские фараоны и цари. Движимый алчностью, он захотел расширить границы своих земель»[65]. Первым завоеванием Али-бея в 1769 году стала провинция Хиджаз на побережье Красного моря, которая в прошлом была частью мамлюкского султаната. После этого успеха он начал печатать монеты с собственным именем вместо имени правящего османского султана, что в те времена было равносильно провозглашению независимости. Так Али-бей начал свой проект по восстановлению мамлюкского государства в прежних границах. И у турок, увязших в многолетней войне с Россией, попросту не было сил остановить его.
В 1770 году, когда восстание Али-бея против османов было в разгаре, Захир Ал Умар обратился к нему с предложением заключить союз против губернатора Дамаска. Момент был выбран как нельзя лучше. «Получив это известие, – писал историк, современник событий, – Али-бей воспринял его как исполнение своих заветных желаний. Он решил восстать против Османской империи и распространить свою власть на земли от аль-Ариша в Египте до Багдада»[66]. Али-бей заключил союз с Захиром Ал Умаром и согласился свергнуть османского губернатора в Дамаске.
Конфликт перестал быть сугубо региональным, когда Али-бей обратился за помощью к главному врагу османского султана – российской императрице Екатерине Великой. Он попросил Екатерину II прислать военный флот и кавалерию, чтобы помочь ему изгнать османов из Великой Сирии, в свою очередь пообещав России помощь в завоевании османских территорий на юге Персии. Императрица отказалась предоставить кавалерию, но согласилась обеспечить поддержку со стороны российской эскадры, которая в то время находилась в Восточном Средиземноморье. Эта государственная измена Али-бея вызвала ярость в Стамбуле, однако, связанные российскими войсками в Черном море и Восточной Европе, османы были бессильны помешать ему.
Приобретя таких сильных союзников, как Екатерина Великая и Захир Ал Умар, Али-бей начал готовиться к вторжению в Сирию. Он собрал почти 20-тысячную армию, командовать которой назначил одного из своих самых доверенных генералов, Исмаил-бея. В ноябре 1770 года мамлюкская армия заняла Газу и после четырехмесячной осады взяла портовый город Яффу. Захир со своим войском присоединился к армии Исмаил-бея, и они вместе прошли по Палестине, пересекли Иорданскую долину и двинулись на восток к Паломнической дороге, пролегавшей по краю пустыни. Здесь армия повстанцев повернула к Дамаску и вскоре дошла до городка Музайриб, находящегося всего в одном дне пути от Дамаска.
Но, вступив в Музайриб, Исмаил-бей столкнулся лицом к лицу с дамасским губернатором – и полностью потерял волю к борьбе. Это было время хаджа, когда благочестивые мусульмане совершают паломничество в Мекку и Медину, считающееся одним из пяти столпов ислама. Губернатор Осман-паша возглавлял караван паломников. Исмаил-бей был набожным человеком, в отличие от большинства мамлюков, он получил не только военное, но и религиозное образование. Напасть на губернатора в такой момент значило бы совершить преступление против Аллаха. Без всяких предупреждений и объяснений Исмаил-бей приказал своим войскам оставить Музайриб и вернуться в Яффу. Ошеломленный Захир Ал Умар пытался протестовать, но напрасно, и военная кампания была полностью остановлена до конца зимы 1770–1771 годов.
Вероятно, Али-бей также был взбешен поступком Исмаил-бея. В мае 1771 года он отправил в Сирию еще одну армию, на этот раз под командованием Мухаммад-бея по прозвищу Абу аз-Захаб, или «золотой отец». Это прозвище Мухаммад-бей получил благодаря одному необычному поступку: когда Али-бей даровал ему свободу и сделал беем, он на протяжении всего пути от каирской цитадели до центра города бросал в собравшуюся поприветствовать его толпу золотые монеты. Этой невиданной щедростью мамлюкский военачальник и заслужил свое прозвище.
Армия Мухаммад-бея, насчитывавшая 35 000 человек, прошла по южной Палестине и дошла до Яффы, где соединилась с армией Исмаил-бея. Объединенные силы мамлюков были непобедимы. В июне они, встретив лишь незначительное сопротивление, взяли Дамаск и изгнали оттуда османского губернатора. Теперь мамлюки контролировали Египет, Хиджаз и Дамаск. Мечта Али-бея восстановить великое мамлюкское государство почти сбылась.
Но затем произошло немыслимое: Мухаммад-бей внезапно оставил Дамаск и двинулся со своей армией на Каир. Как выяснилось впоследствии, здесь снова был замешан благочестивый мамлюкский генерал Исмаил-бей. Как только мамлюкская армия заняла Дамаск, Исмаил-бей открыл Мухаммад-бею глаза на всю чудовищность преступления, совершенного ими не только против османского султана, но и против ислама. Прежде чем поступить на службу к Али-бею, Исмаил-бей некоторое время провел в Стамбуле и глубоко почитал султана как главу величайшей исламской империи в мире. Он предупредил Мухаммад-бея, что османы заставят их поплатиться за мятеж в этой жизни, а Аллах призовет к ответу за содеянное после смерти. «Восстание против султана – происки дьявола», – заявил набожный мамлюк.
Увидев, что его слова встревожили Мухаммад-бея, Исмаил-бей решил сыграть на его честолюбии. Он сказал, что Али-бей сошел с пути ислама, заключив с российской императрицей союз против султана. «Теперь любой мусульманин по законам ислама может безнаказанно убить его [Али-бея] и забрать себе его гарем и все его богатства», – рассуждал Исмаил-бей[67]. По сути, Исмаил-бей намекал, что, повернув оружие против своего господина, Мухаммад-бей искупит вину перед Аллахом и султаном, а также сможет стать правителем Египта. Доводы Исмаил-бея попали точно в цель, и двое мамлюкских генералов, которым Али-бей доверял больше всего (говорят, Мухаммад-бей был его названным братом), во главе огромной армии отправились свергать своего правителя.
Стремительное завоевание мамлюками Дамаска и такой же стремительный их уход потрясли все Восточное Средиземноморье. «Народ Дамаска поражен этим странным событием», – написал один из хронистов. Захир Ал Умар и Али-бей были потрясены ничуть не меньше. Пока мамлюкская армия занимала Дамаск, Захир взял город Сайду и разместил двухтысячный гарнизон в Яффе. Потеряв главного союзника, он понимал, что теперь османы обрушат весь свой гнев на него. Что касается Али-бея, тот находился в безнадежном положении. Ему удалось собрать крошечную армию своих сторонников, но после первой же стычки с армией Мухаммад-бея от нее не осталось и следа. В 1772 году Али-бей бежал из Египта и укрылся у Захира в Акре.
Мечты Али-бея о великом мамлюкском государстве рухнули вместе с крахом его власти. Мухаммад-бей провозгласил себя новым правителем Египта и отправил в Стамбул Исмаил-бея, чтобы тот добился его официального назначения губернатором Египта и Сирии. Мухаммад-бей не мечтал об империи, он хотел стать могущественным подданным османского султана.
Между тем Али-бею не терпелось вернуть себе власть. Поспешно собрав небольшую армию, которой было явно недостаточно для того, чтобы бросить вызов созданному им же самим могущественному мамлюкскому дому, в марте 1773 года Али-бей двинулся на Каир. Армия Мухаммад-бея, вполне ожидаемо, разгромила его войско, а сам Али-бей был ранен и взят в плен. Мухаммад-бей доставил своего бывшего господина в его собственный дом, где он и умер неделю спустя. Разумеется, ходили слухи, что Али-бея убили. «Лишь одному Всевышнему известно, какова была его настоящая смерть»[68], – заключил аль-Джабарти.
Смерть Али-бея означала для Захира катастрофу. Он был уже очень стар – далеко за восемьдесят. В те времена средняя продолжительность жизни была вдвое меньше. У него не осталось союзников в регионе, и он фактически совершил государственную измену. Невероятно, но и в таких обстоятельствах Захир не оставил попыток добиться официального признания от османских властей, и османы, которые вели очередную изнурительную войну с Россией и остро нуждались в мире в своих неспокойных сирийских провинциях, казалось, были готовы удовлетворить его честолюбивую мечту. В 1774 году губернатор Дамаска сообщил Захиру, что Стамбул собирается назначить его наместником Сайды, включая северную Палестину и часть Трансиордании.
Однако соответствующий указ из Стамбула так и не пришел. В июле 1774 года был заключен мир с Россией, и шестилетняя война подошла к концу. Султан не собирался вознаграждать предателей, вступивших в союз с врагом Османской империи. Вместо долгожданного указа он отправил в Палестину Мухаммад-бея с армией мамлюков, чтобы свергнуть престарелого правителя. В мае 1775 года египетское войско захватило Яффу и устроило там массовую резню. Паника мгновенно распространилась на другие города, находившиеся под правлением Захира. К концу месяца администрация и большая часть населения покинули Акру. И в начале июня мамлюкская армия вступила в город.
Примечательно, что сразу после взятия Акры Мухаммад-бей, всегда отличавшийся крепким здоровьем, заболел лихорадкой и 10 июня 1775 года умер. Спустя всего несколько дней после изгнания Захир вернулся в город и восстановил свою власть. Но это оказалось лишь отсрочкой. Турки отправили флотилию из 15 кораблей под командованием адмирала Хасан-паши и потребовали от Захира сдаться и заплатить все налоги, которые он задолжал государственной казне. Захир не возражал. «Я старый человек, – сказал он своим министрам, – и у меня больше нет сил бороться». Его уставшие от войн министры поддержали его: «Мы – мусульманский народ, верующий в Единого Бога, и мы – подданные султана. Пойдя против султана, мы пойдем против Аллаха»[69].
Однако мечты Захира о спокойной старости не сбылись. Он решил покинуть Акру и вместе с семьей и приближенными укрыться у своих шиитских союзников на юге Ливана. Захира предал его сын Усман: он подозревал, что отец притворяется и при первой же возможности постарается вернуться к власти, как уже не раз делал в прошлом. Усман вызвал одного из командиров Захира, уроженца Северной Африки по имени Ахмед-агу ад-Денизли, и сообщил ему, что отец собирается бежать из Акры. «Если ты хочешь заслужить доверие Хасан-паши, помоги ему исполнить волю Аллаха. Не дай моему отцу с семьей бежать из города». Ад-Денизли собрал группу североафриканских наемников и стал ждать Захира в засаде.
Чтобы заманить старого шейха в ловушку, убийцам пришлось прибегнуть к хитрости. Через четверть часа после того, как они выехали за ворота Акры, Захир заметил, что одна из его наложниц исчезла. Никто не знал, что с ней случилось. «Нам нельзя ее оставлять», – сказал Захир и поскакал назад, чтобы найти отставшую женщину. Вскоре он увидел ее на дороге. Приблизившись к ней, он попытался посадить ее на коня. Но 86-летний шейх был стар и слаб. Молодая женщина стащила его с седла, и он упал на землю. Прятавшиеся в засаде убийцы выскочили на дорогу и накинулись на старика с кинжалами. А потом ад-Денизли достал меч и отрубил Захиру голову, чтобы преподнести ее как трофей Хасан-паше.
Если этим поступком ад-Денизли надеялся завоевать благосклонность Хасан-паши, то он серьезно просчитался. Османский адмирал приказал своим людям отмыть отрубленную голову Захира от крови. Потом поставил ее перед собой и долго смотрел на морщинистое лицо старого шейха. Наконец, повернувшись к наемнику, воскликнул: «Да не получу я прощения Аллаха, если не отомщу за смерть Захира Ал Умара!»[70] Затем он приказал своим людям схватить ад-Денизли, задушить и бросить тело в море.
Так закончилась история Захира Ал Умара и Али-бея аль-Кабира, могущественных правителей двух богатых территорий – Египта и Палестины, которые объединили свои силы, чтобы свергнуть власть османского султана. Они бросили самый серьезный внутренний вызов Османской империи за более чем 250 лет ее господства над арабским миром. Но даже в тот критический момент, когда Али-бей стоял на пороге восстановления власти мамлюкской династии в Египте, Сирии и Хиджазе, османское влияние на мятежных подданных в арабских землях было очень сильно. Мамлюкские генералы, такие как Исмаил-бей и Мухаммад-бей, быстро осознали неправедность своих действий и вернулись под власть Блистательной Порты. Большинство местных лидеров все еще считали восстание против османского султана «происками дьявола», как выразился Исмаил-бей.
Поражение Захира Ал Умара и Али-бея не положило конец эпохе местных правителей в арабском мире. Мамлюки продолжали доминировать в политической жизни Египта, хотя после смерти Али-бея и Мухаммад-бея никто не смог сосредоточить в своих руках единоличную власть. Вместо этого мамлюкские дома возобновили острую межклановую борьбу, погрузив Египет в состояние нестабильности, сохранявшееся на протяжении всего XVIII века. Османы утвердили свою власть в сирийских провинциях, поставив во главе Дамаска, Сайды и Триполи сильных губернаторов. Более удаленные регионы, такие как Горный Ливан, Багдад и Мосул, по-прежнему контролировались местными правителями, но ни один из них не пытался бросить прямой вызов Стамбулу.
Следующая серьезная угроза османскому господству в арабском мире возникла за пределами империи, в центре Аравийского полуострова. Она исходила от новой силы, которая была тем более опасна, что заявляла своей целью возрождение «чистоты» ислама и постепенно взяла под свой контроль обширные территории, простирающиеся от Ирака через Сирийскую пустыню до священных городов Мекка и Медина. В отличие от Захира Ал Умара и Али-бея, лидер этого движения хорошо известен не только на Ближнем Востоке, но и на Западе: это Мухаммад Ибн Абд аль-Ваххаб, основатель религиозно-политического реформаторского движения – ваххабизма.
Мухаммад Ибн Абд аль-Ваххаб родился в 1703 году в центральноаравийском Неджде, в небольшом поселении Уйайна. Принадлежа к семье потомственных богословов, в молодости он много путешествовал и обучался богословию в Басре и Медине. Именно там он познакомился с ханбалитским правом, наиболее консервативной из четырех религиозно-правовых школ суннитского ислама, и попал под влияние взглядов исламского теолога XIV века Ибн Таймийи. Ибн Таймийя призывал вернуться к нормам раннего ислама времен пророка Мухаммада и его первых преемников, или халифов. И резко осуждал все мистические практики, связанные с суфизмом, считая их отклонением от истинного пути ислама. Ибн Абд аль-Ваххаб вернулся домой в Неджд с четко сложившимися убеждениями относительно «чистого» ислама и горячим стремлением воплотить их в жизнь.
Поначалу молодому реформатору удалось заручиться поддержкой правителя своего родного города. Однако вскоре стала очевидна вся спорность его взглядов. Когда Мухаммад Ибн Абд аль-Ваххаб приказал публично забить камнями женщину, подозревавшуюся в прелюбодеянии, правители и купцы соседних городов были потрясены – и встревожены. В понимании местных жителей это был не ислам. Они потребовали от эмира Уйайны убить радикалиста-богослова, но тот не решился расправиться с Ибн Абд аль-Ваххабом и позволил ему скрыться.
Однако далеко бежать молодому богослову с опасными идеями не пришлось. Его приютил правитель близлежащего оазиса Ад-Дирийа Мухаммад Ибн Сауд. Современные Саудиты ведут отсчет своей государственности с 1744 года, когда произошла историческая встреча Ибн Сауда и Ибн Абд аль-Ваххаба и они договорились, что отныне эмир и его подданные будут исповедовать реформированный ислам Ибн Абд аль-Ваххаба. Это «Дирийское соглашение» установило основные принципы религиозно-политического движения, получившего название «ваххабизм».
В период становления ваххабизма мало кто во внешнем мире понимал, что это такое. Ваххабитов считали новой сектой и обвиняли в неортодоксальности. На самом же деле их взгляды отличались крайней ортодоксальностью, будучи основанными на идее возвращения к изначальному «чистому» исламу и верности только Корану и Сунне. Ваххабиты считали, что чистый ислам существовал примерно до III века после получения откровений Корана, а все, что было привнесено в него позже, отвергали как «чуждые примеси».
Главным догматом ваххабизма была вера в безусловно единого Бога. Ассоциирование с Богом любых других созданий рассматривалось как многобожие (на арабском языке ширк), поскольку вера в то, что у него могут быть помощники или посредники, равносильна вере в более чем одного Бога. Как и многие другие религии, в процессе своего развития ислам претерпел значительные изменения. На протяжении многих веков в рамках ислама возник ряд практик, которые не соответствовали ваххабитскому постулату об абсолютной единственности Бога.
Например, в арабском мире было широко распространено почитание святых и праведников, от сподвижников пророка Мухаммада до многочисленных местных святых, которые имелись у каждого племени и деревни. Общепринятым было поклонение могилам святых, над которыми возводились мавзолеи и мечети, и разным фетишам. (Во многих частях арабского мира эта практика сохраняется по сей день.) Ваххабиты считали недопустимым молиться святым, прося у них покровительства и благ, поскольку тем самым отрицается единобожие, что является самым тяжким из грехов. Они говорили, что почитание святых состоит в том, чтобы следовать их примеру, а не поклоняться их могилам. Таким образом, первыми мишенями ваххабитов стали могилы святых и ежегодные паломничества к ним. Мухаммад Ибн Абд аль-Ваххаб собственноручно разрушал гробницы и рубил священные деревья. Это ужасало остальных мусульман-суннитов, которые воспринимали такое осквернение могил как неуважение к самым почитаемым фигурам в исламе.
Наряду с неприятием поклонения святым Ибн Абд аль-Ваххаб был особенно нетерпим к учениям и практикам, ассоциируемым с суфизмом. Исламский мистицизм имеет множество разных форм – от нищенствующих аскетов до знаменитых вертящихся дервишей. Суфии используют широкий спектр техник – от поста, пения и танцев до самоистязания – для достижения непосредственного переживания Творца. Они организованы в братства, которые устраивают регулярные молитвенные собрания. Суфизм был неотъемлемой частью религиозной и общественной жизни Османской империи. Некоторые ордены строили роскошные обители и привлекали элиту общества, другие призывали к полному аскетизму и отказу от мирских благ. Разные братства собирали под своим крылом представителей разных профессий. Трудно было представить религиозный институт, более тесно связанный с османским обществом. Однако из-за их стремления к мистическому единению с Создателем все причастные к суфизму были осуждены ваххабитами как многобожники. Это было очень серьезным обвинением.
Заклеймив большую часть османского ислама как политеистическую, ваххабиты встали на путь прямой конфронтации с Османской империей. Ортодоксальный ислам предписывает терпимость к другим монотеистическим религиям, таким как иудаизм и христианство, но абсолютно нетерпим к политеизму, т. е. вере во многих богов. Более того, он возлагает на мусульман обязанность открывать политеистам глаза на ошибочность их верований и помогать встать на истинный путь ислама. Если сделать это не удается, мусульмане обязаны начать джихад и сражаться с многобожием, пока оно не будет искоренено. Определяя практики суфизма и почитания святых как многобожие, ваххабизм бросал прямой вызов религиозной легитимности Османской империи.
Неудивительно, что османы просмотрели угрозу со стороны нарождающегося ваххабизма. Это движение возникло за пределами имперских границ, и в период с 1744 года до смерти Мухаммада Ибн Сауда в 1765 году его распространение было ограничено оазисными поселениями в регионе Неджд в Центральной Аравии. Только в конце 1780-х годов ваххабизм добрался до османских границ на юге Ирака и Хиджаза.
В 1790-е годы новая угроза для арабских провинций империи стала очевидной, и Стамбул поручил губернатору Багдада принять меры. Однако багдадский паша оттягивал отправку войск на враждебные земли Аравийского полуострова так долго, как только мог. Только в 1798 году он собрал 10-тысячную армию для борьбы с ваххабитами. Но османские войска ничего не смогли сделать на ваххабитской территории; вскоре они были окружены и вынуждены заключить перемирие с саудовским эмиром Саудом Ибн Абд аль-Азизом. Согласившись на перемирие, ваххабиты не дали обещаний не трогать земли османского Ирака в будущем. У багдадского губернатора имелись серьезные основания для беспокойства.
Первое вторжение на османскую территорию ваххабиты предприняли в 1802 году, напав на священный город Кербела на юге Ирака. Кербела является одним из самых почитаемых городов в шиитском исламе, поскольку здесь в 680 году в битве с войском омейядского халифа был убит Хусейн Ибн Али, внук пророка Мухаммада. В шиитском исламе мученик Хусейн почитается как третий из двенадцати имамов, т. е. преемников пророка, и над его могилой была возведена красивейшая мечеть, увенчанная высоким золотым куполом. Ежегодно тысячи паломников приходили в Кербелу, чтобы возложить драгоценные дары на гробницу имама и принять участие в многодневных мистериях в его честь, то есть совершить наиболее отвратительные, по мнению ваххабитов, ритуалы поклонения умершему святому.
Нападение ваххабитов на Кербелу потрясало своей жестокостью. Вот как местный хронист Ибн Бишр описал это кровавое событие:
Они [ваххабиты] окружили Кербелу и взяли город штурмом. Они убили многих людей в домах и на рынках. Разрушили купол над могилой Хусейна и забрали все, что нашли в усыпальнице и рядом с ней, в том числе покрывало, расшитое изумрудами, сапфирами и жемчугом, покрывавшее могилу. Они забрали все, что нашли в городе, – оружие, одежду, ткани, золото, серебро и драгоценные книги. Невозможно счесть их трофеи. Они оставались в городе одно утро и ушли после полудня, забрав все награбленное. Почти две тысячи человек были убиты в Кербеле[71].
Осквернение гробницы Хусейна и разграбление города – но в первую очередь убийство сотен невооруженных мужчин и беззащитных женщин и детей в священном месте – вызвало возмущение по всей Османской империи и создало ваххабитам репутацию жестоких убийц. Жители городов и деревень на юге Ирака, в восточной Сирии и Хиджазе обратились к османскому правительству за защитой от этого нового врага.
Однако справиться с ваххабитами было не так-то просто. Центральная Аравия, где базировалось ваххабитское движение, находилась слишком далеко от имперского центра. Чтобы достичь граничащих с Недждом районов, османским войскам из Анатолии пришлось бы совершить многомесячный пеший марш. Кроме того, как убедился на своем опыте губернатор Багдада, победить ваххабитов на их территории было почти невозможно. Постоянно же держать большую армию на южных границах империи в условиях Аравийской пустыни, учитывая все трудности снабжения продовольствием и водой, было непосильным бременем для государственной казны. Таким образом, османское правительство оказалось бессильно перед угрозой ваххабитов.
Следующим ударом те пошатнули сами основы османской легитимности, атаковав священные города ислама Мекку и Медину. В марте 1803 года саудовский эмир Сауд Ибн Абд аль-Азиз напал на Хиджаз и в апреле вошел в Мекку. Его армия не встретила сопротивления и не прибегала к насилию. Ваххабиты разъяснили жителям Мекки правила своей веры и установили новые порядки: шелковые одежды и курение были запрещены, мавзолеи разрушены, купола сняты. Ваххабиты оставались в Мекке всего несколько месяцев, после чего вернулись в Неджд. Только в 1806 году они решили отвоевать провинцию Хиджаз у Османской империи и присоединить ее к своему быстро расширяющемуся государству.