К тому времени, как он доехал до Аэропорта, дождь закончился и темнота снаружи потеплела. Он приоткрыл окно, чтобы впустить внутрь свежий, пропитанный назревавшей весной воздух.
Психологический центр, у дверей которого он припарковался, занимал первый этаж в потрепанном, но солидном жилом доме на улице Усиевича. Минут через десять на крыльцо из здания вышли две женские фигуры и, бесшумно спустившись по ступеням, направились в его сторону. Возле машины они разделились. Та, что была ниже и крупнее, прошла мимо водительского окна и, махнув ладошкой, крикнула:
– Привет, Саш!
Он помахал ей вслед и, дотянувшись через пассажирское кресло до двери, открыл ее.
Высокая и тонкая фигура с лицом, занавешенным прямыми и длинными, как у японского привидения, волосами, тенью скользнула в салон.
Он обвил ее рукой.
– Как же я их ненавижу, – сообщила Кристина, глядя ему прямо в глаза.
– Тяжелый день на работе, производственная драма, вот это все? – с пониманием спросил он.
Кристина откинулась назад, ударилась затылком о подголовник и обиженно взвыла.
– Давай только без самоистязаний в моем присутствии, – попросил он. – Ненавидишь – убей.
– Я не могу, – захныкала Кристина. – Боря наймет адвокатов, отмажет меня от тюрьмы, и я буду расплачиваться в следующей жизни какими-нибудь ужасами.
– Да, дилемма, – согласился он, убирая ей волосы со лба.
Глаза у нее были грустные, но живые, и экстренной реанимации не требовали.
– Что опять? – поинтересовался он.
– Ну, ты все знаешь, – надув губы, буркнула Кристина, потирая затылок. – У меня негативный материнский комплекс и отщепленная агрессия, надо мной издеваются коллеги.
– Поговори об этом, – посоветовал он.
Кристина вздохнула и оглянулась на окна психологического центра, словно проверяя, что за ней не следят.
– Во-первых, они засранки, – сказала она. – Никогда ничего не моют и не убирают ни за собой, ни за своими клиентами.
– У вас же есть уборщица, – удивился он.
– Уборщица материализуется два раза в неделю, – объяснила Кристина. – В остальное время кухня завалена грязными кружками и ложками с присохшим яблочным джемом. В выходные Лена проводит семинары в моем кабинете. Я прихожу в понедельник на работу, а у меня весь пол истоптан грязными ботинками ее студентов, мои вещи переставлены, и в углах валяются фантики от конфет. Это при том, что я плачу им существенно больше рыночной стоимости этого пространства. А однажды Вера обиделась на меня из-за того, что я привела в гости Марину, которую она не выносит. Оказывается, арендуя у нее помещение за бешеные деньги, я обязана воздерживаться от общения с неугодными ей людьми на территории, которую она продолжает считать своей.
– Какой ужас, – посочувствовал он. – Попроси Катю, чтобы она ходила к тебе прибираться каждый день.
– У меня не получится, – вздохнула Кристина. – Я разовью с ней какую-нибудь деструктивную динамику. Мне лучше вообще избегать близких отношений с женщинами.
– Тогда переезжай ко мне, – привычно предложил он. – Я отдам тебе детскую комнату. Там есть надувной Боб для битья. Будешь работать над своей отщепленной агрессией.
– Я вообще не хочу работать, – призналась она. – Я устала.
– Криська, нельзя столько ныть, – сказал он. – Завтра отдохнешь, и тебе будет стыдно.
– Мне не бывает стыдно, – напомнила Кристина. – У меня атрофирована эмоция стыда.
– Значит, тебе будет больно за бесцельно прожитый в стенаниях вечер. Куда поедем? – Он повернул ключ зажигания.
Кристина запрокинула голову и потрогала потолок. Алекс было подумал, что она интересуется обивкой салона, но в действительности она любовалась свежим маникюром. Ее прекрасные ногти были покрыты темно-малиновым лаком, а на среднем пальце правой руки багряными всполохами переливался рубин в форме “маркиз”.
– Как тебе цвет? – спросила она.
– Сногсшибательно, – серьезно ответил он, поворачивая на Ленинградку. – Никогда не видел ничего подобного. Пантелей будет в восхищении.
Кристина положила руки на колени и снова тяжело вздохнула.
– Надо мной издеваются не только коллеги, – пожаловалась она.
– Что ж, ты меня уже даже коллегой не считаешь? – возмутился он.
– Я уже себя ничьей коллегой не считаю, – пессимистично заявила Кристина. – Я стара для всего этого, прошу считать меня безработной.
Она свернулась в кресле клубком, сигнализируя о неготовности к вербальной коммуникации. Ленинградка была на редкость пустой для этого времени суток. Машина плавно двигалась в быстром потоке, и сон Кристины был, вероятно, сладок и безмятежен.
Когда они въехали на Тверскую, идиллия померкла. Пробки были непреодолимыми. Алекс нырнул в переулки, рассчитывая выехать на Большую Никитскую. В районе Малой Бронной он уперся в дорожные знаки, маркировавшие развороченный асфальт. Тонкая струйка машин медленно пробиралась сквозь заграждения. Кристина проснулась и прижалась лицом к окну.
– Кафе “Маргарита”, – радостно вскрикнула она, тыча пальцем в стекло.
– Ты как маленькая, читаешь все вывески, – покачал головой он.
– Не хочешь зайти? – спросила она.
– Ты тоже не хочешь, – ответил он. – Туристических достопримечательностей нам только не хватало.
– Ты очень высокомерный, – вздохнула Кристина и осторожно откинулась на спинку кресла.
– Мне сегодня об этом уже говорили, – согласился он.
– Что говорили мне, я даже не буду начинать цитировать, – сказала она. – А куда ты меня везешь?
– Я не знаю, – признался он. – Я до сих пор надеюсь, что ты мне об этом скажешь.
Кристина задумалась.
– Я хочу в “Маредо”, – сообщила она.
– “Маредо” в Берлине, – напомнил он.
– Не только, – сказала она. – В Вене тоже есть.
– Да, но мы в Москве, – заметил он.
– Как это, по-твоему, должно влиять на мои желания? – спросила она.
– Понятно, – сказал он. – Кто спрашивает женщину, чего она хочет, заслуживает всего, что его ждет.
– Я тебе всегда говорила, что ты чересчур услужлив, – заявила она.
– Ни разу от тебя этого не слышал, – засмеялся он.
– Потому что не прислушивался, – сказала она.
– Хорошо, если ты хочешь, чтобы я взял быка за рога, тогда мы едем в “Бизон”, – сказал он.
– Приятно почувствовать себя в сильных мужских руках. – Кристина потянулась и зевнула.
Он выбрался на Тверской бульвар и направился в сторону Охотного ряда.
Их отношения в значительной степени протекали в ресторанах. Среди ресторанов у них были любимые и так себе, тайные, памятные, нелепые, одноразовые, особенные и проходные. Дорогой московский стейк-хаус “Бизон” наряду с его непосредственным конкурентом “Гудманом” составлял основу их ресторанного репертуара.
– В следующий раз встречаемся у меня, – сказал он, вставая в пробку на Театральном проезде. – Все равно жизнь возможна только в пределах Бульварного кольца, так зачем его лишний раз покидать.
– Твое чувство личной уникальности не доведет тебя до добра, – пообещала Кристина.
– Это ты мне тоже всегда говорила? – спросил он.
– Не помню, но не исключаю, – сказала она и, на глаз оценив размеры пробки, добавила: – Я еще посплю.
Она снова приняла форму клубка, для большего уюта обхватив себя за плечи.
– Увидишь во сне “Маредо”, передавай привет, – попросил он.
Темные окна ресторана отражали человеческие фигуры почти так же контрастно, как зеркала. Людей было много, и им пришлось ждать свободного столика, надираясь красным вином у барной стойки. Когда стол освободился, они заказали по стейку и несколько минут наблюдали, как юный официант готовил перед ними соус из источавших колдовские ароматы трав. У соседнего столика шеф-повар в высоком колпаке в сопровождении помощника выполнял театрализованный обряд нарезки мяса, в декоративных целях пуская клубы белого дыма к потолку, оформленному в виде винного погреба.
– Как дети? – спросил он, оставшись с Кристиной наедине.
Выпив два бокала вина на голодный желудок, Кристина повеселела и воспринимала каждую услышанную фразу как анекдот.
– Все нормально, – фыркая от смеха, сказала она. – Я пришлю тебе видеоотчет.
– Фотографий достаточно, – заверил он. – Анфас и в профиль, можно черно-белые.
– Таких у них, слава богу, еще не появилось. – Она передернулась, как от холода, и макнула кусок хлеба в третий бокал вина.
– Значит, действительно все нормально, – поверил он. – Как клиенты?
– Что с ними станется? – Кристина пожала плечами, задумчиво жуя мокрый красный мякиш. Она напоминала газель, неожиданно оказавшуюся плотоядной. – Ну, вот разве что Аглая собирается покончить с собой.
– То есть все как обычно, – кивнул он и тоже макнул хлебом в ее бокал.
– Эй, – запротестовала Кристина, все лучше и лучше интегрируя отщепленную агрессию под влиянием алкоголя. – Причащайся из своего грааля.
– Ну, дай мне хотя бы пищу для ума, если не для тела, – миролюбиво попросил он.
Кристина подумала.
– Могу рассказать, как Женя поругалась с бывшим мужем, – предложила она.
– Ты уже рассказывала, – напомнил он.
– Когда? – удивилась она.
– В прошлый четверг, кажется, – сказал он.
– Женина ссора недельной давности никого всерьез не интересует, – пренебрежительно хмыкнула Кристина. – В эти выходные они поругались снова. Бывший муж, прикрываясь желанием отвести ребенка на танцы, обманом проник в квартиру, пока Женя была на йоге, и вынес оттуда ценные вещи: ершик для унитаза на пластмассовой подставке и набор разноцветных трубочек для коктейлей, двадцать штук. Клянется, что десять лет назад собственноручно купил их на кровно заработанные деньги в универсальном магазине. Что ты ржешь? В семье катастрофа. Женя бегает по потолку в эпилептическом припадке и собирает улики, доказывающие, что покупка ершика была совершена ею не далее, как в прошлом месяце, а экземпляр, купленный Ромой в две тысячи мохнатом году и уже тогда никому не нужный, давно пришел в негодность и был с позором выброшен то ли на помойку, то ли в один из Роминых чемоданов, с которыми он уходил из дома полгода назад. Ребенок ревет на весь подъезд, собака лает, рыбки судорожно читают карту морских сообщений, планируя бежать из аквариума в Индийский океан.
– Зачем ему вдруг понадобились трубочки для коктейлей? – поинтересовался Алекс.
– Откуда я знаю? – возмутилась Кристина. – Может, он пригласил в гости прекрасную незнакомку с намерением познакомиться с ней поближе. Или ты думаешь, жизнь с моей сестрой навсегда отбила в нем подобные желания?
– Ну, почему? – не согласился он. – На порядочные грабли всегда положено наступать дважды. Меня немного смущает тайминг. Как он жил полгода без трубочек и без ершика?
– У него было посттравматическое стрессовое расстройство в форме запора и анорексии, – предположила Кристина.
Шутка была не настолько смешной, чтобы расхохотаться в голос, но они оба захрюкали с плотно сжатыми губами, пытаясь не выпустить наружу хлеб и вино. Мужчина и женщина, молча смотревшие в телефоны за соседним столом, оторвались от экранов и бросили на них неодобрительные взгляды.
– Ну, в принципе, история не нова, – отсмеявшись, заметил Алекс. – Несмотря на занятную пикантность деталей, это всего лишь переложение хорошо известного старого анекдота.
– Это не анекдот, – строго сказала Кристина. – Это, блин, летопись моей семьи. Вот ты мне скажи: маниакально-депрессивный психоз наследуется по доминантному типу или по рецессивному? И где мне его ждать в следующий раз?
– Ты боишься только за детей или за семью в широком смысле? Позора для фамилии, так сказать?
– Фамилия у меня, к счастью, Борина. – Кристина быстро обнесла себя крестом на католический манер. – Я с ее помощью попыталась возвести гигантскую дамбу на пути несущихся в мою сторону генов-уродов.
– Помнишь, мы смотрели кино про военную операцию по взрыву дамб? – некстати спросил он.
– Не надо, – попросила она.
– Я думаю, твоя сестра просто травматик, – обнадеживающе сказал он. – В детстве она попала в тяжелую жизненную ситуацию.
– Моя сестра – спущенное с цепи биполярное чудовище, – возразила Кристина, которую трудно было обмануть. – А травматики – это те, кто оказывается в радиусе ее действия без каски. Так что насчет типа наследования?
– Я думаю, передается от матери к ребенку непосредственно. А ты разве веришь в генетику? Я считал тебя адептом теории объектных отношений8.
– Мне все равно, – мрачно вздохнула Кристина. – У нас с Женей одинаковая генетика, и одинаково запоротые объектные отношения. В детстве я находилась ровно в той же тяжелой жизненной ситуации, что и она. Своих детей я попыталась защитить от себя няньками и школами-пансионами, но кто его знает, какой сюрприз ждет меня, скажем, через поколение.
– Объектные отношения ни у кого не бывают запороты одинаково, – сказал он. – Даже если формируются в контакте с одной и той же матерью. Или, в вашем случае, мачехой. Все дети разные, да и мать меняется с каждым днем. Как говорил Гераклит, в одной реке нельзя утопиться дважды.
Официант вернулся с двумя тарелками. Лежавшие на них стейки еще пульсировали внутренними соками.
– Разрежьте, пожалуйста, стейки посередине и проверьте степень прожарки, – скомандовал юноша развязно-вежливым тоном, характерным для московской сферы услуг.
Степень прожарки, однако, оказалась отличной. Кристина склонилась над тарелкой, в которую вытекла горячая розоватая жидкость.
– Меня иногда одолевает желание стать вегетарианкой, – проговорила она, завороженно глядя на расползавшийся круг.
– Меня нет, – признался он, окуная кусок стейка в травяной соус.
– Это потому, что ты не одержим комплексом жертвы, – сказала Кристина. – А я все время чувствую себя агнцем, посланным на заклание, и чрезмерно идентифицируюсь с собственной едой.
– Это потому, что у меня нет отщепленной агрессии, в первую очередь, – заметил он.
Кристина показала ему язык.
– Ты похожа на невоспитанную змею, – сказал он.
– Ты бы предпочел, чтобы я походила на воспитанную? – удивилась она.
Образ воспитанной змеи снова напомнил о Маше.
– Кстати, о змеях, – сказала Кристина, деловито отрезая от стейка кусок и отправляя его в рот, предварительно приправив соусами и гарниром.
– Ничего так ты держишь желания под контролем, – похвалил он, наблюдая за ее обстоятельностью.
– Змеи, оказывается, исключительно застенчивы, – закусывая стейк ломтиком запеченной кукурузы, сообщила она. – Поскольку они практически слепы и глухи, им крайне трудно ориентироваться в человеческом обществе.
– Поэтому мы видим так мало змей на улицах и в метро, – догадался он.
– Вот именно, – кивнула она. – Мир, созданный людьми, их пугает. При движении они в значительной степени полагаются на осязание, а точнее – на мельчайшие колебания температуры окружающей среды.
– Поэтому когда змея с мороза заползает в теплый ресторан…
– … она столбенеет от ужаса.
– Блин, ты внушила мне невыносимое сочувствие к змеям, – покачал головой он. – Теперь как увижу змею, буду стараться что-нибудь для нее сделать.
– Люди часто паникуют, если змея заползает в их жилище, и пытаются ее убить, но змея в подавляющем большинстве случаев попадает в человеческое жилище случайно, сбиваясь с пути, и паникует гораздо сильнее. – Кристина покатала ножку бокала между двух пальцев, глядя, как волны электрического света распространялись в рубиновой структуре вина.
Мужчина и женщина, молчавшие за соседним столиком, снова неодобрительно посмотрели на них и тяжело вздохнули. Очевидно, их разговоры, которыми он весьма дорожил, не на всех производили положительное впечатление. Он решил сменить игривый тон на деловой.
– Кто, по твоему мнению, хорошо работает с социопатами? – спросил он, поддевая вилкой мини-кукурузу с ее тарелки.
– Планируешь обратиться? – Кристина недовольно проследила за его жестом. – Тебе трудно контролировать импульсивность или просто приятно издеваться над беззащитным собратом?
– Ну, прости, – сказал он. – Возьми у меня помидор. Мне нужно перенаправить клиентку.
Кристина подумала, проигнорировав приглашение воспользоваться помидором.
– Никто не приходит в голову, – призналась она. – И дело не в том, что плохо работают, а в том, что вряд ли захотят.
– Это правда, – согласился он.
– Зачем тебе перенаправлять? – спросила она. – Работай сам. Главное – не идти им ни на какие уступки.
– Так я тоже не хочу, – пожал плечами он. – У меня два шизофреника, три тяжелых пограничника, десяток травматиков разной степени запущенности и грядка нарциссов. Это без учета среднестатистически сумасшедших подростков и их родителей.
– А как к тебе попал социопат? – спросила она. – Знакомый тюремный надзиратель попросил присмотреть?
– Понятия не имею, – сказал он. – Говорит, нашла меня в интернете. Но зачем искала – неизвестно.
– Красивый социопат? – проницательно поинтересовалась Кристина.
Он хмыкнул.
– Перед ее приходом, – сказал он, – мне на глаза попался журнальный заголовок: что-то о мрачном очаровании гробниц. Оказалось весьма синхронистично. Я бы описал ее очарование именно так.
– Тогда, может, и правда лучше перенаправить, – сказала она. – Очаровательные гробницы затягивают. Бывает, навсегда.
– Не без этого, – согласился он.
– А ты сейчас работаешь с Андреасом? – Кристина слегка нахмурилась, но, видимо, не в связи с вопросом, а в связи с только что замеченной погрешностью в маникюре.
– А что? – засмеялся он. – Есть ощущение, что я уже слетаю с катушек?
– Я вообще за тебя переживаю. – Она вздохнула, отрывая взгляд от ногтя. – Ты постоянно один. Одиночество само по себе стрессогенный фактор. А у тебя еще и опасная профессия.
– Ты была бы спокойнее, если бы меня удалось женить? – спросил он.
– Смотря на ком, – философски заметила она.
– С другой стороны, в одиночестве много преимуществ, – сказал он.
– Для меня да. – Она подвинула к нему пустой бокал.
Он вылил в бокал остававшееся в бутылке вино и, предвидя новую волну неодобрения за соседним столиком, протянул руку и погладил кожу в вырезе ее блузки. Она накрыла его ладонь своей и приспустила ее пониже.
– Я прошу счет? – спросил он.
Она кивнула. Он отнял руку и жестом подозвал официанта. Мужчина и женщина встали из-за соседнего столика и направились к гардеробу, словно торопясь уйти раньше них.
– О чем, ты думаешь, мне стоило бы поговорить с Андреасом? – поинтересовался он, набирая пин-код на платежном терминале.
– О гробницах? – предположила она.
Терминал удивленно вздрогнул в руке официанта.
– О завороженности травмой, ты хочешь сказать? – уточнил он.
– Об овердрафте на банковском счете, – насмешливо сказала она.
Терминал коротко прожужжал и выплюнул чек.
– На моем счете не бывает овердрафта, – гордо проворчал он. – Я образец стабильности и благоразумия, рыцарь ордена постоянства.
– Чем знамениты рыцари ордена постоянства? – спросила она, поднимаясь и поправляя юбку.
– Они не любят неожиданностей, неплатежеспособности и перемен. – Они прошли в гардероб, откуда уже исчезли их неразговорчивые соседи. – Их священная задача – сохранить мир таким, какой он есть. Статус-кво – их абсолютная ценность.
– У тебя нет лошади. – Кристина опустила руки в рукава пальто, и он накинул его ей на плечи. – Значит, ты не рыцарь.
– Хочешь быть рыцарем, веди себя как рыцарь, вот и все. – Он наклонился и поцеловал ее в висок. – А если хочешь свежего хлеба на завтрак, нам придется заехать в магазин.
Вдохнув ночного воздуха, Кристина снова расслабилась и обмякла. Он подвел ее к машине, держа за плечи. Кристина зевнула. Откуда-то послышался бой часов.
– Для каждой Золушки когда-то бьет ее полночь, – сказала Кристина, прислоняясь к двери. – И наступает момент истины, когда за внешним обличьем впервые проступает неконгруэнтное содержание.
– Давай постараемся прокатиться в этой тыкве еще полтора километра, – предложил он, усаживая ее на переднее сиденье. – Не встретив ни одного сотрудника Госавтоинспекции.
– Все сотрудники Госавтоинспекции уже спят. – Она снова зевнула.
– Кроме тех, которые нет, – добавил он.
К тому времени как он сел за руль, Кристина уже приняла привычную форму клубка. Постоянство, очевидно, было не только его ценностью. Он включил зажигание и съехал с бордюра. Полночная Маросейка сияла огнями витрин, фарами автомобилей, экранами телефонов, фонарями и звездами.
В полосе света, упавшей в прихожую из приоткрытой двери, сначала мелькнули задние лапы и хвост. Потом в темноте что-то стукнуло. Они вошли в квартиру и зажгли верхний свет. Пантелеймон сидел на консольном столе возле лампы, ненавязчиво афишируя собственную декоративную ценность. Под столом на полу валялась ложка для обуви, признанная негодной самозваным дизайнером по интерьеру.
– Здравствуй, морда, – сказала Кристина и потрепала кота по башке.
Пантелей пригнулся, но не ушел. Долгие часы одиночества всегда позитивно отражались на его терпеливости.
– Он похож на китайскую статуэтку, только очень толстую, – заметила Кристина, скидывая пальто и сапоги, и то, и другое на пол.
Пантелей пристально посмотрел в глаза Алексу и скинул на пол начатую упаковку жевачки.
– Так, вы можете устраивать погромы и обзывать друг друга, а я лично собираюсь с комфортом расположиться на диване, – заявил Алекс, проходя в большую комнату.
Кристина и Пантелей проследовали за ним, причем кто-то из них – оглушительным галопом.
Он включил свет и задернул шторы. Его окна выходили на Чистопрудный бульвар, и ему до сих пор смутно казалось, что за ними оттуда может кто-то следить. Когда он обернулся к дивану, тот уже был занят двумя знакомыми фигурами: полосато-рыжей и синеглазо-длинноногой. Алекс подошел, взял Пантелея под мышки, водрузил на диванную спинку и сел на его место. Кристина подползла поближе и легла ему на колени.
– Я давно хотела поговорить с тобой о любви, – сказала она.
Он вытянул ноги, положил ладонь ей на грудь и одобрительно помычал, давая понять, что к разговору о любви полностью готов. Кристина подняла руку и пробежалась прохладными пальцами по его затылку и шее. Алекс запрокинул голову. Пантелей осторожно поставил лапу ему на лоб, прикидывая, удастся ли занять более удобное положение для беседы. Алекс недвусмысленно смахнул лапу со лба, и кот покладисто улегся в сантиметре от его носа, примирительно гудя и свесив хвост ему на плечо.
– Мне с детства внушали, что я не умею любить. – Рука Кристины остановилась между пуговицами его рубашки.
– Кто? – поинтересовался он, проводя ладонью по шелковистой глади ее джемпера.
– Родная сестра, к примеру. Я всегда считалась холодной и рассудительной, в то время как Женя поражала всех запредельным накалом страсти. Позже к ней присоединились другие люди. – Кристина перевернулась на бок лицом к нему и стала нежно водить пальцем по пряжке его ремня. – Я верила в это десятилетиями. Но теперь ко мне все чаще закрадывается подозрение, что те, кто мне это говорил, были не вполне честны. В первую очередь, с самими собой. Они боялись признаться себе, что чувство любви им неизвестно. И обвиняли меня в собственном недостатке. Ты не представляешь, какие разрушения Женина страстность сеет на своем пути. Тогда как мое хладнокровие пожинает комфорт и благополучие не в одном доме.
– Что из этого кажется тебе странным? – спросил он. – Старая добрая проективная идентификация9 по-прежнему остается защитой выбора для большинства окружающих нас людей.
– Вот это и кажется странным, – сказала Кристина. – Как, по мнению высших сил, маленький человек, оказавшись окруженным безумцами, должен понять, что они безумцы, и перестать безоговорочно верить всему, что они говорят?
– Я так понимаю, это вопрос экзистенциальный и ответу не подлежит, – предположил он.
– От тебя я ждала ответа, – сказала Кристина. – У меня на тебя сильный идеализирующий перенос. Я все время жду, что ты откроешь мне смысл жизни.
– Смысл жизни в любви, – покладисто открыл он.
– Как всякий оракул, ты говоришь загадками, – пожаловалась она. – Теперь тебе придется объяснять мне, что такое любовь. Как человеку, наученному ощущать в себе ее отсутствие.
– Мы, оракулы, ничего не объясняем, – возразил он. – Мы только информируем. Знаешь анекдот о курином бульоне?
– Расскажи, – попросила она, высвобождая кончик ремня из-под пряжки.
– Некто желающий познать истину отправился за помощью к мастеру, жившему высоко в горах. – Алекс запустил пальцы в ее темные волосы. – Он шел дни и ночи, мерз, попадал в опасность, голодал. Когда он наконец достиг хижины мастера, он припал к его ногам и спросил: “Учитель, что является мерилом всего?” Тот, не глядя на него, произнес: “Куриный бульон”. Человек удивился, но не осмелился задать другой вопрос. Он спустился с горы и вернулся к обычной жизни, надеясь, что драгоценный ответ ниспошлет ему благодать. Однако годы шли, жизнь брала свое, благодати не ощущалось. Человек собрал волю в кулак и снова отправился в путь. Он снова преодолел усталость, опасности, голод и холод, снова добрался до высокогорной хижины, снова припал к ногам мастера и взмолился: “Учитель, я был у тебя десять лет назад и спросил, что является мерилом всего. Ты ответил мне – куриный бульон. Я десять лет молился, медитировал и содержал в чистоте мысли и чувства. Но я так и не понял, что ты имел в виду. Смилуйся и объясни. Что значит куриный бульон есть мерило всего?” Мастер посмотрел на него ясными, кристально чистыми глазами и спросил: “А разве нет?”
Кристина рассмеялась.
– Твои анекдоты еще загадочнее твоих прорицаний, – заметила она.
– You are nobody till somebody loves you, – пропел Алекс. – You are nobody till someone cares10.
– Это из какого-то фильма, – вспомнила Кристина.
– Скорее всего, – сказал он.
– Мне никогда не бывает достаточно любви только одного человека, – вздохнула она. – Возможно, я все-таки действительно не умею любить, и лишь моя рассудительность помогает мне найти внешний источник этого чувства.
– Ты начала сомневаться, – похвалил он, – а следовательно, двинулась в направлении истины. Через десять лет расскажешь снова, что ты об этом думаешь.
– Мне надо, чтобы меня любили все, – продолжала жаловаться Кристина. – Даже те, кого я сама ненавижу. Например, Вера с Леной.
– А тебе надо, чтобы они тебя любили? – удивился Алекс. – Я думал, только чтобы прибирались за собой в офисе.
– Возможно, я фантазирую, что они прибирались бы, если бы больше меня любили. – Кристину очевидно начинал снова одолевать комплекс жертвы, и жалобные нотки в ее голосе становились все отчетливее.
Он отвел ей волосы с виска и, нагнувшись, припал губами к ее уху. Она проникла рукой под его рубашку.
– Ты точно остаешься на всю ночь? – спросил он, почти не отрываясь от ее уха.
– Ну да, – подтвердила она. – Я же сказала, что Боря в Кракове до понедельника.
– Что он там делает? – Он провел рукой вдоль ее спины и нашел место, где джемпер соединялся с юбкой.
– Какая-то конференция. – Она снова перевернулась на спину и развела в стороны согнутые в коленях ноги.
– Мне с трудом верится, что он не следит за перемещениями твоего телефона, – поделился он, одновременно исследуя вновь открывшиеся перед ним возможности.
– Мне кажется, это ниже его достоинства. – Кристина приподняла нижнюю часть туловища, помогая ему освободить ее от деталей одежды. – К тому же он не то чтобы на ты с современными гаджетами. Ну, и в целом, он слишком умен, чтобы этим заниматься. Он знает, что хочет быть со мной, и скорее всего находит информацию, способную этому помешать, излишней.
– Практически непобедимый противник, – заключил Алекс.
– Мне кажется, тебя это возбуждает, – заметила она.
– Расскажи мне об Эдиповом комплексе, – попросил он. – Я забыл теорию.
– Но с практикой у тебя, тем не менее, все в порядке. – Она расстегнула его рубашку и сбросила ее на пол. – Он таращится на меня своими синими глазищами.
– Боря? – спросил он, рывком поднимаясь над ней от удивления.
Кристина ткнула пальцем в сторону диванной спинки.
– Пантелей, – сказала она. – Мне кажется, синие глаза у британца – это аберрация.
– Аберрация, – согласился он. – Но я его люблю не за это.
Кристина хмыкнула.
– Я тоже воспринимаю его как непобедимого противника, – сказала она.
– И это тоже потому, что он никому не собирается противостоять, – сказал он.
– В этом есть психологически ценная коннотация. – Она снова повернулась на бок, оперлась локтем о его колени и положила голову в ладонь, словно позируя для скульптуры под названием “Мыслитель”. – У нас обоих за спиной есть нечто такое, что не вступает в контакт, а потому является оплотом нашей стабильности, гарантируя отсутствие в нашей жизни перемен. Я только сейчас по-настоящему поняла твою шутку про рыцаря ордена постоянства.
– Она не была шуткой, – заметил он.
– Тем не менее, я ее только сейчас поняла, – упрямо повторила она.
– Ну, мы оба – дети, перенесшие тяжелую психологическую травму, – пожал плечами он. – Да, мы не любим перемен, потому что перемены для нас синонимичны катастрофе.
– Но как не превратить стабильность в стагнацию? – спросила она и, разогнув руку, упала на его колени и потянулась.
– Я думаю, жизнь найдет способ, – сказал он. – Надо только в нее верить.
– Лично моя жизнь постоянно находит способ меня ретравмировать, – произнесла Кристина слабым голосом, словно уже не имея сил даже на то, чтобы пожаловаться.
– Ну вот. А ты в ответ постоянно хватаешься за оплот стабильности. Так обеспечивается единство и борьба противоположностей, основной принцип диалектики, – приободрил ее он. – Ты случайно не хотела поговорить о Гегеле?
Она отрицательно помотала головой. Он нахмурился. Когда Кристина не хотела поговорить о Гегеле, он начинал за нее волноваться.
– Как твоя депрессия? – спросила она.
– Начинаю приезжать в офис почти одновременно с клиентом, – сказал он.
– Не самый характерный симптом, – сказала она.
– Какой есть. – Он осторожно прикоснулся к ее талии, чтобы проверить, готова ли она к окончанию интеллектуальной программы вечера.
Она расстегнула молнию на его джинсах и откинула волосы назад.
– Я вижу, на базовых функциях организма она, к счастью, не отражается, – сказала Кристина.
– Да, тут пока тоже все стабильно, – подтвердил он.
Кристина снова облокотилась о его колени, но на этот раз с совершенно другой целью.
Она низко склонила голову, и он почувствовал прикосновение ее губ и горячее влажное ложе языка. Он откинулся назад и, почти перестав мигать, уставился на Пантелея, который медленно переводил взгляд синих глаз с него на широкую кремовую гладь задернутых штор.