Глава 7 Чувство долга
Тихим, ясным октябрьским вечером Аня сидела в кухне за столом, заваленным учебниками и тетрадями, но исписанные мелким почерком листы, над которыми она склонилась, не имели никакой связи с работой в школе.
Она откинулась на спинку стула и вздохнула.
– Что случилось? – спросил Гилберт, который появился в дверях кухни как раз вовремя, чтобы подслушать этот вздох.
Аня покраснела и спрятала то, что писала, под школьные тетради.
– Я пыталась перенести на бумагу свои мысли, но они начинают казаться глупыми и вымученными, стоит только записать их. Фантазии – своенравные создания. Быть может, когда-нибудь я узнаю их тайну, если не брошу своих попыток. Хотя у меня мало свободного времени. Обычно, когда я кончаю проверять школьные упражнения и сочинения, мне уже не хочется писать самой.
– В школе дела у тебя идут замечательно. Все дети тебя любят, – сказал Гилберт, садясь на каменный порог кухни.
– Не все. Энтони Пай не любит, и это ужасно меня печалит. В прежней школе он имел дело только с учителями-мужчинами и считает, что «учительши» никуда не годятся. Ну что ж, посмотрим, чего можно добиться терпением и добротой. Мне нравится преодолевать трудности, да и Пол Ирвинг восполняет все, чего мне не хватает в других. Этот ребенок необыкновенно талантлив. Я убеждена, что мир еще услышит о нем в будущем! – заключила Аня с глубоким чувством.
– Мне тоже нравится преподавать, – сказал Гилберт. – И похоже, в Уайт Сендс мной довольны… все, кроме мистера Эндрю Спенсера. Вчера вечером по пути домой я встретил миссис Блеветт, и она заявила, что считает своим долгом сообщить мне, с каким глубоким неодобрением относится к моим методам преподавания мистер Спенсер.
– Ты замечал, – спросила Аня задумчиво, – когда люди говорят, что считают своим долгом что-то тебе сообщить, можешь готовиться к неприятному известию? И почему они никогда не считают своим долгом сообщить то приятное, что они слышали о тебе? Миссис Доннелл опять вчера приходила в школу. Она сочла своим долгом сообщить мне, что мистер Роджерсон недоволен плохой успеваемостью Прилли… Если бы Прилли не строила глазки мальчикам на уроках, ее успехи были бы куда больше…
– А удалось ли тебе примирить сына миссис Доннелл с его аристократическим именем?
– Да, – засмеялась Аня, – но это было нелегко. Сначала, когда я называла его Сен-Клэром, он не откликался. Я задержала его в классе после занятий и ласково с ним поговорила. Я сказала ему, что его мать настаивает, чтобы я называла его Сен-Клэром, и я не могу идти против ее воли. Он все понял и сказал, что я могу называть его Сен-Клэром, но из любого мальчишки, который посмеет его так назвать, он «выбьет потроха». Конечно, мне пришлось сделать ему замечание за такие возмутительные выражения. С тех пор я называю его Сен-Клэром, а мальчики – Джейком, и все идет гладко. Он признался мне, что собирается стать плотником, но миссис Доннелл желает, чтобы я готовила его к карьере профессора университета.
Упоминание об университете придало новое направление мыслям Гилберта, и они заговорили о своих мечтах и планах.
Гилберт окончательно решил, что станет врачом.
– Это замечательная профессия! Я хочу бороться с болезнями, болью, невежеством, которые идут в жизни рука об руку, и собираюсь внести свой вклад в сокровищницу знаний, которую с незапамятных времен пополняли добрые и благородные люди.
– А мне хотелось бы внести в жизнь побольше красоты, – сказала Аня мечтательно.
– Я думаю, ты осуществляешь свою мечту каждый день, – заметил Гилберт, взглянув на Аню с восхищением.
Он был прав. Аня обладала врожденным даром нести людям свет и радость: тот, в чью жизнь она входила с улыбкой или ласковым словом, видел лежащий перед ним путь чарующим и полным надежд.
Наконец Гилберт неохотно поднялся:
– Очень жаль, но пора уходить. Я должен еще забежать к Макферсонам. Муди Спурджен сегодня приезжает домой из семинарии на выходные. Он обещал привезти мне книгу профессора Бойда.
– А я должна приготовить чай к возвращению Мариллы. Она поехала навестить миссис Кит и скоро вернется.
Когда Марилла приехала домой, чай был готов, в камине весело потрескивал огонь, стол украшала ваза с побелевшими на морозе папоротниками и рубиново-красными кленовыми листьями, а в воздухе носился восхитительный запах ветчины и подрумяненного на огне хлеба. Но Марилла опустилась на стул с безрадостным вздохом.
– Что-нибудь с глазами? Болит голова? – спросила Аня с тревогой.
– Нет. Просто устала… и расстроена. Из-за Мэри и ее детей. Ей все хуже. Боюсь, дни ее сочтены. А что до близнецов… не знаю, что с ними будет.
– Неужели от их дяди все еще нет известий?
– Есть. Мэри получила от него письмо. Он пишет, что не сможет взять детей до весны. К тому времени он собирается жениться и зажить своим домом, а пока он работает лесорубом, так что детей ему и взять-то некуда. Он советует ей на зиму пристроить их у соседей, и Мэри хочет, чтобы я взяла ее детей.
– О! – Аня сложила руки, затрепетав от волнения. – Вы ведь возьмете их, Марилла, правда?
– Не знаю, – сказала Марилла довольно резко. – Троюродное родство – не такое уж серьезное основание рассчитывать на подобную услугу. Заботиться о двух шестилетних детях – ужасная ответственность!.. Пожалуй, я не против взять Дору: она добрая и послушная девочка. Но этот Дэви – страшный неслух.
Аня любила детей и всем сердцем сочувствовала этим шестилетним близнецам. Воспоминания собственного сиротского детства все еще жили в ней. Она знала, что единственным уязвимым местом Мариллы была ее суровая приверженность всему, что она считала своим долгом, и потому умело повела атаку в этом направлении.
– Если у Дэви дурные наклонности, то тем больше он нуждается в правильном воспитании. Если мы не приютим этих детей, то кто знает, к кому они попадут и как это на них повлияет? Предположим, их возьмут ближайшие соседи Мэри – Спротты. Но, по словам миссис Линд, страшнее богохульника, чем Генри Спротт, свет не производил, а дети его в жизни не скажут слова правды. Ужасно, если близнецы столкнутся с подобным примером… Или предположим, они попадут к Уиггинсам. Говорят, что мистер Уиггинс продает все, что только можно продать, и держит семью на одном снятом молоке. Ведь вы, Марилла, не хотели бы, чтобы ваших родственников морили голодом, пусть даже это всего лишь троюродное родство? Мне кажется, что взять этих детей – наш долг.
– Полагаю, что так, – согласилась Марилла мрачно. – Пожалуй, я скажу Мэри, что возьму их. Но ты напрасно так сияешь, Аня. Для тебя это будет означать дополнительную работу. Из-за глаз я не могу и иголку в руки взять, так что тебе придется шить на них и чинить их одежду.
– Терпеть не могу шитья, – сказала Аня спокойно, – но если вы согласны взять этих детей из чувства долга, то я буду шить для них из чувства долга…
