Когда утром первого сентября Аня вошла в школу, ее встретили аккуратные ряды сияющих, как утренняя заря, лиц с яркими любопытными глазами. Она повесила шляпу на крючок возле классной доски и окинула взглядом своих учеников, надеясь, что не выглядит такой испуганной и глупой, какой себя чувствовала.
Накануне она просидела почти до полуночи, сочиняя речь, с которой намеревалась обратиться к ученикам. Это была очень хорошая речь о взаимопомощи учителя и ученика и о горячем стремлении к знаниям. Но теперь Аня не могла вспомнить ни слова из этой речи. Через несколько секунд, показавшихся ей годом, она произнесла слабым голосом:
– Откройте ваши Библии, – и бездыханная опустилась на стул под прикрытием последовавшего за этим шуршания и хлопанья крышек парт.
Пока дети читали отрывок из Библии, Аня приводила в порядок свои смятенные чувства и оглядывала ряды маленьких пилигримов, направлявшихся в Страну Взрослых.
Большинство из них были ей хорошо знакомы. Ее ровесники закончили школу в прошлом году, но почти все оставшиеся ходили в школу одновременно с ней. Исключение составляли ученики приготовительного класса и около десятка тех, чьи семьи недавно переехали в Авонлею. В глубине души Аня испытывала больше интереса к этим десяти, чем к тем, чьи возможности были ей уже хорошо известны. Ведь среди них мог оказаться гений. Это была такая волнующая мысль.
В одном углу за партой сидел в одиночестве Энтони Пай: со смуглого угрюмого лица на Аню враждебно смотрели черные глаза. Аня сразу же решила завоевать привязанность этого мальчика и тем самым нанести семейству Паев сокрушительное моральное поражение. В противоположном углу рядом с Арти Слоаном сидел другой новичок – веселый на вид мальчуган, веснушчатый, курносый, с большими светло-голубыми глазами, – вероятно, сын Доннеллов; и если сходство не обманывало, то через проход от него сидела его сестра. Аня на мгновение задумалась, что за мать у этих детей, если она посылает дочку в школу в таком виде. На девочке было выцветшее розовое шелковое платье, украшенное неимоверным количеством нитяных кружев, а ее рыжеватые волосы, вымученные в неестественные локоны, венчал огромный огненно-красный бант. Судя по выражению лица, она была очень собой довольна.
Бледное маленькое создание с шелковистыми каштановыми волосами, было, вероятно, Аннеттой Белл, чьи родители прежде жили в районе Ньюбриджа, но теперь, по причине перемещения своего дома на пятьдесят ярдов к северу от прежнего места, считались жителями Авонлеи. Три мертвенно-бледные худенькие девочки, втиснувшиеся за одну парту, были, конечно, дочки Коттонов. А маленькая красавица с длинными темными локонами и карими глазами, бросавшая кокетливые взоры на Джека Джиллиса, была, без сомнения, Прилли Роджерсон, отец которой недавно женился во второй раз и привез дочку домой из Графтона, где она жила у бабушки. Догадаться, кем была сидевшая на задней парте высокая неуклюжая девочка, которой, казалось, мешали собственные руки и ноги, Ане не удалось, но позднее выяснилось, что зовут ее Барбара Шоу и что она приехала в Авонлею к своей тетке. Ане также предстояло узнать, что, если Барбара когда-нибудь умудрялась пройти по проходу между партами, не споткнувшись ни о свои, ни о чужие ноги, ее одноклассники записывали этот поразительный факт на стене у школьного крыльца, с целью увековечить память о нем.
Но, когда Аня встретилась глазами с мальчиком, сидевшим на первой парте, напротив ее стола, она ощутила странную легкую дрожь, как будто это и был тот гений, которого она искала. Аня поняла, что это Пол Ирвинг. Ей не доводилось видеть более красивого детского лица: необыкновенно тонкие черты в обрамлении каштановых кудрей. Выражение этого лица было спокойное и задумчивое, словно дух этого ребенка был гораздо старше тела. Но, когда Аня легко улыбнулась ему, это серьезное выражение растворилось в неожиданной ответной улыбке. Этот мимолетный обмен улыбками навсегда сделал Аню и Пола друзьями.
День прошел как во сне. Ане казалось, что это не она, а кто-то другой дает задания, слушает устные ответы, проверяет примеры. Дети вели себя довольно хорошо; имели место только два нарушения дисциплины. Морли Эндрюс был уличен в том, что развлекался во время урока, пуская по проходу между партами пару сверчков на нитке. Аня поставила его на час возле классной доски и отобрала сверчков. Она посадила их в коробку и на пути домой выпустила в Долине Фиалок, но Морли был абсолютно уверен, что она унесла их домой для собственного развлечения.
Другим преступником оказался Энтони Пай, который вылил остатки воды из бутылки для мытья грифельной дощечки за шиворот Орилии Клэй. Аня задержала его в классе во время перемены и побеседовала с ним о том, какого рода поведение ожидается от джентльменов, заверив его, что они никогда не льют воду за шиворот дамам. Наставления были мягкими и проникновенными, но Энтони выслушал их молча, все с тем же угрюмым выражением, а выходя из класса, презрительно засвистел.
Когда занятия кончились и дети разошлись по домам, обессиленная Аня упала на стул. В ту минуту ей казалось, что она никогда не полюбит работу в школе… Неожиданно на крыльце послышался стук каблучков, и перед Аней предстала дама в голубом шелковом платье, с буфами и оборками на всех тех местах, где только можно было поместить буф или оборку. Ее сопровождал сильный запах духов, а голова была увенчана огромной белой шляпой с тремя потрепанными страусовыми перьями.
– Я миссис Доннелл, – произнесло это видение. – Моя дочь, Кларисса-Эльмира, сказала мне, что вы произносите нашу фамилию До́ннелл. Так вот, мисс Ширли, правильное произношение нашей фамилии – Донне́лл, ударение на последнем слоге. Запомните это на будущее.
– Я постараюсь, – еле выговорила Аня, подавляя отчаянное желание расхохотаться.
– Кларисса-Эльмира также сообщила мне, что вы называете моего сына Джекобом.
– Но он сам сказал мне, что его так зовут, – возразила Аня.
– Я этого ожидала, – покачала головой миссис Доннелл. – У мальчика такие плебейские вкусы. Когда он родился, я хотела назвать его Сен-Клэром. Это так аристократично. Но мой муж настоял на том, чтобы назвать его Джекобом, в честь дяди. Я уступила, потому что дядя Джекоб был богатым старым холостяком. И что вы думаете? Когда нашему невинному мальчику было пять лет, дядя Джекоб женился! Теперь у него три своих собственных мальчика! Вам когда-нибудь приходилось слышать о подобной неблагодарности? Когда мы получили от него приглашение на свадьбу – у него еще хватило наглости послать нам приглашение, – я твердо сказала: «Больше никаких Джекобов в нашем доме!» С того дня я называю моего сына Сен-Клэром. Правда, мой муж и сам мальчик отдают совершенно необъяснимое предпочтение вульгарному имени Джекоб. Но мой сын – Сен-Клэр и Сен-Клэром останется. Вы не забудете? Благодарю вас.
Когда миссис Доннелл удалилась, Аня закрыла школу на ключ и пошла домой. На Березовой Дорожке у подножия холма она встретила Пола Ирвинга. Он застенчиво протянул ей букетик нежных лесных цветов.
– Я собрал их в роще и вернулся, чтобы подарить вам, потому что, – он поднял на нее большие красивые глаза, – вы мне нравитесь.
– Спасибо, милый мальчик, – ответила Аня, взяв цветы из его рук. Усталость и разочарование исчезли, и надежда фонтаном забила в сердце.
– Как дела? – поинтересовалась Марилла, как только Аня вошла в дом.
– Сама не знаю… Но сегодня я научила Клиффи Райта, что А – это А. Он никогда прежде об этом не слышал. А это уже кое-что – помочь юной душе сделать первый шаг на пути, в конце которого Мильтон и Шекспир.
А потом пришла миссис Линд с ободряющими известия-ми. Добрая женщина подстерегла у своих ворот возвращавшихся из школы ребятишек, чтобы выяснить, понравилась ли им новая учительница.
– Все сказали, что ты им очень понравилась… Только Энтони Пай заявил: «Ничего хорошего, такая же, как все эти девчонки-учительши». Это закваска Паев! Но ничего, не огорчайся.
– Я не собираюсь огорчаться, – сказала Аня тихо, – но все же хочу ему понравиться. Терпением и добротой я смогу завоевать его привязанность.
– Хм, ни за одного из Паев нельзя поручиться, – заметила миссис Линд осторожно.