Камень выдолблен телегой.
Сохнет дохлая ворона.
Жаром дышит неба нега
Над Ареной ди Верона.
Пахнет кровью и железом.
«Или Roma, или Morte!» —
Пред толпою веронези
Гарибальди рвёт аорту.
Строить надо капитально.
Вот хотя б как Скалигеры.
Много разных есть Италий
До и после нашей эры.
Мрамор мостовых щербат тут.
Рукоять клинка живая
Жмёт ладонь, взымая плату,
Если равноуважаем.
На ирландской башке
Кепка крепко сидит —
Обретается шкет
Не в республике ШКИД.
Папа с мамой в ИРА.
Дед да дядя в Шинн Фейн.
Разве это игра,
Драгоценная Джейн?
Нам с английской ноги
Не нужны сапоги.
Не откроешь торги
В сердце русской пурги.
Кровь стекает, как мёд,
Оттого, что мороз.
Понапрасну не льёт
Слёз католик Христос.
Никогда я не был в Ливерпуле.
Никогда не веровал в битлов.
Ливер кокни распахала пуля.
Кокни кокнут. Полностью готов.
Нет, ему сегодня не до «Битлз»,
Не до безотказной «Йестердей».
Он почти уже наружу выполз.
Кокон пуст – и кокон стал ничей.
Кто завис над пролитым напитком,
Над собой, над мокрой мостовой,
Харкнет в харю мелким недобиткам.
Бедолагу выведет конвой.
У конвойных перья словно уголь.
И кружат над ними пух и снег…
«Нечего про это всуе гуглить», —
Добрый бобби мне сказал во сне.
Было б глупо, небесный мотив уловив,
Отказаться сойтись у барьера.
Вертикальный балтийский холодный прилив
Колыхался тяжёлой портьерой.
То ли порох намок, то ли сточен курок,
Не кремень ли украли цыгане? —
Я не выстрелил первым. Закончился срок,
Отведённый герою в романе.
Наши девы такое припомнят о нас,
Что не всякий одобрит, пожалуй.
Мы могли бы сыграть – скажем, соло и бас,
Сжав мелодии медное жало.
Но чему не бывать, то и будет потом.
Станет веком, эпохой, былиной.
И хватает мой друг снег распахнутым ртом,
Клин пытаясь довышибить клином.