На верхушке холма,
ровно срезанной посохом Зевса,
есть пшеничное поле,
распростертая к небу ладонь, —
мой крестьянский ответ
притязаниям всех базилевсов,
мой последний приют,
мой погост,
мой сигнальный огонь.
Я поджёг урожай —
что ж,
над ним выгорают и звёзды:
то, что сеял Господь,
Он однажды вот так же спалит.
Птицы вьют временами
им не нужные в будущем гнёзда.
Разве мы не похожи на них,
хоть у нас позади неолит?
Пусть глядит на меня
безразмерный
чудовищный космос,
пусть мой малый посыл
затеряется в угольной мгле,
и сплетутся с бурьяном
упрямые волосы-космы,
но я жил, как хотел,
на прекрасной жестокой Земле.