Леночка всё никак не могла решиться, чьей адоратрисой стать: Герштока или Дмитрия Николаевича. С одной стороны, сделаться обожательницей учителя рисования было бы более очевидным решением, в конце концов, он ведь так походил на «прекрасного принца», но с другой – была в этом какая-то несправедливость по отношению к Герштоку, ведь не будь Дмитрия Николаевича, выбор Леночки был бы однозначен, да, к тому же, и без Леночки Блохиной у Дмитрия Николаевича хватало поклонниц.
Помучившись в нерешительности, Леночка Блохина наконец приняла Соломоново решение: по понедельникам, вторникам и средам она станет обожать Дмитрия Николаевича, по четвергам, пятницам и субботам – Герштока, ну, а в воскресенье, пожалуй, можно побыть и адоратрисой Михаила Петровича. А то ведь у Филина совсем обожательниц нет! А он ведь даже для неё, для Леночки, снял с самой высокой полки чучело утконоса и разрешил потрогать!
В тот день, когда было принято судьбоносное решение, был аккурат вторник. То есть день обожания Дмитрия Николаевича.
Последним уроком у третьегодок была гимнастика, которую по причине ещё пока теплой и сухой погоды проводили на улице в школьном парке. Леночка Блохина гимнастику терпеть не могла, поскольку ничему полезному, например, лазанью по деревьям, Марта Германовна Адам по прозвищу Ева, разумеется, их не учила.
Чтобы избавится от ненавистных занятий и высвободить себе время, Леночка пожаловалась Еве на плохое самочувствие, и та освободила её от урока, велев зайти в лазарет к сестре. Леночка сделала лицо пожалостливее и поплелась к лечебному флигелю, но, едва лишь завернув за угол, шмыгнула в заросли ирги, где на старой полусгнившей скамейке было их с Натали секретное место.
Благословенных полтора часа добытого враньём времени Леночка намеревалась потратить с пользой. У неё было два серьезных дела. Во-первых, она хотела сходить на дальний пруд и проверить, как там поживает семейство крякв, к гнезду которых, судя по следам, повадилась наведываться лисица. А, во-вторых, ей следовало совершить подвиг во имя своего обожаемого Дмитрия Николаевича. В этом вопросе Леночка решила не мелочиться и начать с деяния значительного, на которое мало кто из адоратрис решался, но которое считалось наивысшим проявлением почитания в силу несомненной сложности исполнения и тяжести последствий. В общем, Леночка решила, что во имя Дмитрия Николаевича она нынче съест кусок мыла, который утром втихаря утащила из помывочной.
Посидев в раздумьях, Леночка решила, что начать нужно всё-таки с подвига, поскольку дело это было куда как менее приятное, чем прогулка до пруда, а откладывать неприятные занятия на потом Леночка не любила.
Девочка достала противный, мерзко пахнувший серо-бурый комок из кармана и приказала себе собраться. Её уж и заранее тошнило от мысли, каково это сомнительное лакомство на вкус, но кто же сказал, что быть адоратрисой лёгкий жребий?
Леночка зажмурилась и приготовилась откусить кусочек, но тут за её спиной раздался спокойный и ровный голос:
– Мадмуазель Блохина, что вы здесь изволите делать?
От неожиданности Леночка аж подпрыгнула.
Вскочив на ноги и поворотившись, она увидела пред собой предмет своего обожания, который строго смотрел на неё, хмуря брови.
– Я?.. Я в лазарет… Мне Марта Германовна велела… – почти и не соврала Леночка, пряча за спину зажатый в ладошку кусок мыла.
– Вот как? Так лазарет в другой стороне, – не поверил прозорливый Дмитрий Николаевич. – Что вы прячете? Извольте показать.
Дмитрий Николаевич протянул Леночке затянутую в перчатку руку.
– Мадмуазель, я жду.
Леночка тяжело вздохнула и отдала добытый с таким риском трофей.
Суровость на лице Дмитрия Николаевича сменилась полным изумлением.
– Зачем вам это? – недоуменно спросил он.
Леночка почувствовала, что краснеет, и это, кажется, ещё более возбудило в Дмитрии Николаевиче свойственную всем взрослым подозрительность.
– Мадмуазель, объяснитесь, – велел он.
Под строгим и проницательным взглядом больших дымчато-серых глаз учителя никакое правдоподобное враньё Леночке в голову никак не приходило, и потому она решила выложить всю правду, тем более что истина должна была Дмитрию Николаевичу несомненно польстить.