– По-моему, у них все в порядке, – Григорий, присоединившийся к Лере, чтобы посмотреть, в чем проблема с Лериными подопечными, пожал плечами. – Любовь-морковь.
Лера задумчиво сказала:
– Морковь. Этой моркови с его стороны хватит в лучшем случае на два-три дня. Потом опять начнется.
– Хорошо, понаблюдаем, – Гриша взял ее за руку. – Давай по чаю с пирожками, а?
Они сидели в своем любимом кафе под зелено-полосатой маркизой.
На улице ангелов всегда стояло раннее лето с яркими цветами, нежной листвой, вездесущими птицами. Мимо проходили знакомые и незнакомые, здоровались.
День катился к ночи.
Лера ела пирожок с капустой, прихлебывала чай из тонкой фарфоровой чашки, – точно такие же чашки были в бабушкином сервизе. Его доставали в торжественных случаях, когда на чаепитие приходили гости. И пирожки бабушка пекла просто божественные, даже получше этих.
Лера нацелилась на пирожок с грибами. Как хорошо, рассеянно подумала она, в ангельской ипостаси никаких проблем с лишним весом, диетами и даже пищеварением. Все, что они съедали, бесследно растворялось во вселенной. Или еще где-то.
– Гриша, – откусив кусочек и рассматривая начинку, спросила она, – помнишь, ты говорил про ангелов тьмы, что в темную армию приходят волонтеры?
– Конечно, помню, – облизывая ложечку с вишневым вареньем, ответил Гриша.
– А как-то можно определить, что этот человек, ну этот волонтер, что он стоит на темной стороне?
Гриша отложил ложечку на блюдце.
– Можно. И тебе пора научиться распознавать знаки тьмы. Завтра и начнем.
И они отправились отдыхать.
– Когда человек рождается, его душа пуста, как пустой лист, – начал Григорий, – но постепенно лист начинает заполняться. Каждое событие в жизни человека оставляет свою отметку, большую или не очень, но каждое. Разбитая коленка, плохо – заметка. Новая игрушка, хорошо – заметка. Кто-то обидел, кто-то порадовал. Человек растет, его душа наполняется и постепенно начинается обратная связь. Человек совершает поступки, хорошие и не очень. Остаются отметки об этом. Кого он порадовал, кого он обидел, – так формируется душа. Если вкратце, то всегда души делятся на тех, у кого больше добрых заметок, и на тех, у кого больше плохих. За каждую новорожденную душу идет невидимая борьба: мы стараемся привести душу к свету, они – к тьме. И тогда все зависит от души. К чему она стремится больше, туда она и пойдет. – Он встал и прошелся перед Лерой. – Но это обычные души. А бывают те, которые рождаются с дефектом – у них нет чувств. С виду они такие же, как и остальные люди, но внутри – пустота. Как черная бездонная дыра. Они – темные кадеты, отмеченные знаком тьмы. Их не так уж много, и наши противники тщательно выискивают пустые души, пополняют ими свою армию.
Лера слушала с жадным интересом.
– И каждая пустая душа может стать ангелом тьмы?
– Потенциально – да. К счастью, этот процесс не так уж прост. Сначала вербовщик должен уговорить пустую душу добровольно покинуть смертный мир и уйти с ним. Только добровольно, по собственному желанию.
Лера задумалась:
– То есть они должны сознательно отказаться от земного существования? Как я?
– Да, как ты, – подтвердил Григорий.
Леру раздирало любопытство:
– А если они умрут до этого? После смерти они не становятся ангелами тьмы?
– После смерти они теряют ценность. Они отправляются в ад и не годятся в кадеты.
– И они в этом аду в самом деле мучаются и все такое? – спросила Лера.
Григорий засмеялся:
– Нет, зачем же, темные силы смотрят за своими грешными душами точно так же, как наши привратники смотрят за чистыми. У каждого своя паства.
– То есть у них там примерно все так же, как здесь у нас? – допытывалась Лера. Ей теперь было интересно узнать устройство ада.
Гриша замахал руками:
– Не все сразу! Сначала ты должна научиться чувствовать кадетов. Я покажу тебе, пойдем.
Они полетели над улицей вечернего города.
Григорий вел ее в сторону от больших магистралей, к парку.
Опустившись на пустой аллее, освещенной фонарями, стали ждать.
Было тихо, пахло свежей водой от близкого озера. Звенели комары, квакали лягушки, ошалевшие от любовных сражений и обилия еды.
Тихий ветер шелестел в кронах деревьев. Лето вступало в права.
Мимо время от времени проходили хозяева собак с питомцами на поводках.
– Вот он, – сказал Григорий. – Смотри.
На аллее показался сутулый человек в капюшоне. Он нес в руках пакет.
Время от времени человек доставал из пакета что-то и разбрасывал это по аллее.
Григорий сказал:
– Смотри на него. Замечаешь что-нибудь необычное?
Лера внимательно всматривалась. Сначала ничего необычного она не увидела, но потом ей показалось, что вокруг головы в капюшоне темнота сгущается как-то особенно сильно, из нее плывут тонкие, едва заметные нити не то дыма, не то еще чего-то непонятного.
– Дым или паутина… не пойму, – сказала она. Григорий довольно кивнул.
– Хорошо. Теперь осторожно прикоснись к нему, только очень осторожно, одно касание…
Лера потянулась к сознанию сутулого человека.
Ее ударило жаром. Сознание сутулого пылало, как лава.
Лера увидела черную корку с багровыми трещинами, лава ползла по склону вулкана, выбрасывая огонь.
Гриша дернул ее за руку, и Лера опомнилась.
– Я же сказал – осторожно! Теперь понимаешь, почему они для нас опасны?
Лера покивала, с трудом переводя дыхание.
– А что он делает?
Григорий страдальчески сморщился:
– Он охотится. Разбрасывает отравленную приманку для бродячих животных.
Лера ахнула.
– Но ведь тут гуляют домашние тоже! И бродячих жалко. Почему мы не можем это остановить?
Гриша взял ее за плечи, внимательно посмотрел в глаза:
– Ты только не вздумай свой личный крестовый поход открывать! Он отмечен, понимаешь? Он уже на контакте у вербовщиков, если мы сейчас вмешаемся, мы рискуем вызвать большой конфликт, прямое столкновение. Все, пора.
Они взлетели над парком, Лера все смотрела на стремительно удаляющуюся сутулую фигуру в капюшоне.
– Нет, – упрямо думала она, – все равно должен быть выход. Я что-нибудь придумаю.
В почтовый ящик бросили рекламу – распродажа перед летним сезоном, акции, скидки.
На следующий день Наташа, предвкушая Черногорию и отпуск, взяла дочь и поехала в торговый центр.
Они перемерили кучу платьев.
Глаза разбегались от красоты, хотелось и того, и того, шелковые итальянские блузы-распашонки с размытыми цветочными узорами, пышные сарафаны из хлопковой вуали, струящиеся юбки, короткие шортики, чудесные плетеные сандалии, легчайшие удобные кроссовки, пляжные шлепанцы.
Как чудесно будет надеть это все в отпуске, под ярким солнцем юга, на песчаном пляже, лениво лежать, наслаждаясь морским пахучим воздухом, пока не станет жарко, и тут самое время побежать и окунуться в теплое море.
А Даша! – она еще не видела моря.
После ее рождения им все не удавалось поехать отдыхать. То Даша была еще маленькая, то денег не хватало, то Гене отпуск не давали летом.
Даша будет играть в песке, лепить куличики и строить песочные замки, а Гена и она сама станут помогать ей.
Они будут плескаться на мелководье, пока их папа – замечательный пловец – будет нырять и кувыркаться, как дельфин, на глубине. А потом они все вместе пойдут в прибрежный ресторанчик и станут наслаждаться вкусной местной едой, а затем вернутся в отель и уложат счастливую утомленную Дашку спать…
Наконец Наташа выбрала два платья для себя и два для Даши, чудесные, легкие, льняные, в ярких цветах, и Дашины платьица замечательно совпадали по стилю и рисунку с ее собственными.
Цена оказалась довольно высокой, но Наташа, не колеблясь, заплатила за покупку из денег, предназначенных на хозяйство, считая, что Гена добавит. Ведь они собираются в отпуск!
– Посмотри, что мы купили! – радостно сообщила Наташа мужу, когда он вернулся с работы. – Правда, прелесть? И Дашины платьишки в точности копия моих!
– Сколько это стоило? – кисло поинтересовался Гена.
Наташа немедленно ощутила страх и тревогу.
– Совсем не так уж много, – пробормотала она. – Я потратила на платья из хозяйственных денег. Ты же сам сказал, что мы поедем в отпуск.
В следующую минуту на ее голову обрушился ураган.
Гена обвинил ее в транжирстве, разбазаривании денег. В намерении пустить по миру семью.
– Если ты тратишь столько денег на платья, о каком отпуске ты говоришь? – спрашивал он шипящим голосом, а глаза у него были как две ледышки. – Ты думаешь, я деньги на улице нахожу? Завтра же отнесешь и сдашь.
Наташа пыталась возражать:
– Но их не примут, это же акция… их нельзя вернуть. Геночка, мы же не разоримся от этих платьев, ты сам сказал, что хорошо зарабатываешь. Ты только посмотри, как Даше идут эти платьица!
– Дура! – шипел Геночка. – Идиотка блаженная! Ребенком спекулируешь? Посмотри, как Даше идут эти платьица! – передразнил он ее, нарочно сюсюкая.
Наташа хватала ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова. Это было как будто он ударил ее по лицу.
Гена доел последний кусок с тарелки, вышел и грохнул дверью – Наташа только голову руками обхватила.
– Господи, – думала она, – за что мне все это? Я же была в первой десятке, красный диплом, мне аспирантуру предлагали. Я отказалась ради него и Даши. Я столько лет потратила на семью – и что теперь? Кто я? Я – никто. Я даже не могу купить себе платье, себе и своему ребенку. У меня нет своих денег. Все, что у меня есть – милостыня, которую мне дает муж. И которую он в любой момент может у меня отобрать. Как? Как я дошла до такой жизни, господи боже ты мой?
Она вспомнила себя первокурсницей.
Гордая, довольная, только что нашедшая свою фамилию в списках принятых.
Дальше студенческая жизнь, лекции, семинары, коллоквиумы. И в то же время музеи, театры, дискотеки.
Когда она последний раз была в музее? Уже не говоря про театр.
Она отдала все это ради семьи, любви, ради единственного в ее жизни мужчины… и единственный в жизни мужчина принял это как должное.
Единственный в жизни мужчина дулся четыре дня, пока Наташа не пошла мириться первая. Она уже не могла выносить этот холод, ей казалось, что она просто умрет без его тепла, без его нежности, без всего.
И она попросила прощения, хотя не понимала, почему она это делает.
Но Гена принял это благосклонно. Прощение ей было даровано. Он даже пополнил счет «на хозяйство» в размере стоимости платьев. И даже расщедрился на комплимент: «Неплохие платья, ладно уж».
Наступило перемирие.
Лера задумалась.