Жила-была девочка, и звали ее Лерочка.
Вернее, ее звали Калерия. Такое редкое имя ей дал папа и очень гордился.
Еще у Лерочки была мама, пятилетний братишка Илюшка, бабушка и дедушка. Жили они очень счастливо.
– Вставай, Лерочка! – ласковый мамин голос проникает в сон. – Вставай, на лекции, проспишь.
– Оставь ребенка в покое, – ворчит папа, – ей сегодня ко второй паре, пусть поспит.
– Каля-Маля! Каля-Маля! Опоздаешь! Опоздаешь! – спрятавшись за папу, дразнится Илюшка и скачет на одной ноге с высунутым языком.
Счастливая Лера улыбнулась, сквозь сон пробормотала:
– Не опоздаю!
И проснулась.
Голоса родных пропали.
Лера с трудом оторвала лохматую голову от подушки.
Глухая тишина пустой квартиры окружила ее пыльной бархатной портьерой.
Их никого нет. Никого.
Лера застонала.
Этот праздник, эти шашлыки у дяди Жени на даче.
Чудесный летний день, веселая компания старых друзей, малыши носятся наперегонки с собаками, над огромным мангалом шампуры с ароматным мясом, смех, разговоры, женщины в легких сарафанах, счастливые загорелые мужчины.
Столы ломятся едой и напитками. Матовые, запотевшие кувшины ледяной воды, груды зелени на блюдах, бутылки вина в ведерках.
Радость выходного дня.
Наслаждение от вкусной еды.
Спокойное ленивое счастье на качелях в тени, в гамаке, в полотняных креслах.
А потом – купаться на речку, с ликующими криками мальчишек, бегущих опрометью, не в силах дождаться, когда они на полном скаку влетят в хрустальную текучую теплынь мелководья и вволю наплещутся, пока взрослые плавают на глубине.
И вечерний разъезд усталых, довольных гостей в прозрачных теплых сумерках.
И машина отца, отказавшаяся заводиться.
Бабушка и дедушка забрали к себе родителей и Илюшку, а Лере места не хватило.
– Мама, давай я Илюшку на руки возьму! – умоляла Лера.
– Машина рассчитана на пятерых, – строго отвечал отец, – а ты поезжай с дядей Женей, у него как раз есть место.
– Зачем тесниться, Лерочка? – уговаривала мама. – Поезжай с Евгением.
И Лера сдалась.
Они уехали, пока дядя Женя еще минут двадцать по-хозяйски прибирал остатки праздника.
Двадцать минут спустя тронулись в путь и они.
На полпути впереди возникла огромная пробка. Сын дяди Жени, Леха, высунувшись из окна, доложил:
– Авария. Ух ты! Похоже, большая.
Очередь из машин впереди понемногу двигалась, и постепенно они приблизились к месту происшествия.
Огромная фура со смятым, искореженным капотом стояла поперек дороги, а под капотом Лера увидела знакомый багажник со знакомым номером и не поверила своим глазам. Но дядя Женя сдавленно ахнул, и Леха тоже, и оба они, повернувшись, посмотрели на Леру.
Лера дернула дверь – дядя Женя едва успел затормозить.
Она пыталась прорваться туда, к машине, к своей семье, ее хватали за руки и не пускали. Потом что-то кольнуло ее в плечо, и Лера обмякла.
Было следствие, оказалось, что водитель фуры умер на полном ходу от остановки сердца. Огромная машина с мертвым водителем за рулем свернула со своей полосы, подмяла под себя легковушку с Лериной семьей и проволокла ее по дороге, сминая и утюжа, как лавина одинокого лыжника.
Все время после этого Лера прожила, постоянно пытаясь проснуться от кошмара. Каждое утро на грани пробуждения ей слышались голоса родных, и каждый раз, проснувшись, она не могла поверить, что все это правда.
Дядя Женя хлопотал о похоронах, пытался советоваться с Лерой о месте на кладбище, о поминках, кого позвать на церемонию прощания, Лера или не отвечала, или отвечала:
– Как хотите.
В конце концов дядя Женя сделал все сам, Лера стояла рядом с ним, улыбаясь деревянными губами на соболезнования, и мечтала, чтобы все поскорее кончилось.
Лере выдали пять урн с прахом. С именем на каждой. Лера расставила их по всем комнатам и разговаривала каждый день.
Отец. Шумный, веселый, время от времени по-боцмански кричащий:
– Свистать всех наверх на большую уборку!
Красивая, изысканная мама, неизменно спокойная, неизменно ласковая.
Дед, спорящий с отцом о политике, ехидно вопрошающий:
– Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? Хотя и отец не был ему сыном, и ляхи были ни при чем.
Бабушка, которая, приходя в гости, сразу спешила на кухню, и в доме начинало празднично пахнуть пирогами и блинами.
Шебутной кудрявый Илюшка, с вечно разбросанными игрушками и рисунками, где коровы были похожи на лошадей, а лошади похожи на собак.
Дядя Женя приставал к Лере с вопросами, когда она назначит дату похорон, чтобы все было «по-человечески».
Лера начала его избегать.
Она все еще продолжала ходить в универ, рано утром выбираясь из дома и поздно вечером проскальзывая обратно. Чтобы избежать встреч с дядей Женей, она допоздна бродила по улицам, пока не начинали болеть ноги.
Но дяде Жене вскоре наскучило караулить ненормальную, спятившую от горя девчонку, и Лера осталась сама с собой.
В универе знали, но не решались спрашивать, глядя на деревянную, с утра надетую на лицо улыбку. Предложили академический отпуск, Лера отказалась. Ее оставили в покое.
До тех пор пока преподаватель математики, маленький, похожий на сердитого встрепанного воробья Сергей Александрович по прозвищу Сергуня, не сказал однажды, глядя поверх очков:
– Все свободны, Калинина, останьтесь.
– Посмотрите, что вы написали, Калинина, – Сергуня придвинул Лере тетрадку, – взгляните.
Лера словно в первый раз увидела беспорядочные символы, криво обведенные рамками, прорванные стержнем страницы.
– Вы не примете у меня работу? – спросила она и вдруг залилась слезами.
Сергуня грустно кивал очками.
– Плачьте, Калинина, плачьте, вам станет легче, раз вы можете плакать. Почему бы вам не взять академку? Вы – способная, даже талантливая студентка, вы отдохнете, а потом экстерном сдадите все предметы и догоните свой курс. Возьмите отпуск, Калинина.
И он за руку отвел Леру в деканат, где ей немедленно оформили академический отпуск.
Теперь ей не надо было ходить в универ. Лера просыпалась поздно, бесцельно слонялась по квартире. Шла гулять. Возвращалась. Разговаривала с урнами. Перебирала Илюшкины игрушки, рассаживала их по полкам, рассматривала рисунки с лошадьми, похожими на собак, обводила их пальцем.
Иногда изумленно вспоминала, что дома нет еды. Тогда она шла в магазин, покупала макароны или китайскую тушенку, которую ела прямо из банки, постелив на стол газету.
Она не могла спать. Стоило закрыть глаза, как снова и снова прокручивались в голове события того вечера с постоянным припевом «если бы». «Если бы машина завелась… если бы я взяла Илюшку на руки… если бы мы не ездили на эти шашлыки…»
Потом она начала пить.
Бар был полон дорогими бутылками, которые дарили отцу. Непьющий отец называл это «наш стратегический запас».
Лера почала стратегический запас и в этот вечер уснула как мертвая.
Постепенно она пристрастилась. Женщины спиваются быстрее, чем мужчины.
Сначала Лера ждала шести часов, чтобы налить первый бокал, потом стала пить сразу после полудня, потом начала прикладываться к бутылке, едва открыв глаза.
А потом у нее кончились деньги. Лера пересчитывала и так и эдак мелочь, оставшуюся в ее кошельке, и все выходило, что на еду этих денег не хватит.
Дядя Женя после смерти родных водил Леру к нотариусу. Грузная немолодая тетка объяснила, что Лера – наследница всех. Ей отходят две отличные квартиры в хороших районах, две дачи, страховки на жизнь бабушки с дедушкой и отца с матерью, компенсация за несчастный случай и еще что-то там. В голосе тетки сквозила неприкрытая зависть к богатой молодой наследнице, которой только жить да радоваться.
Но Лере не хотелось радоваться.
Проснувшись сегодня утром, она вдруг осознала, что больше так не может.
– Мне все равно умирать с голоду, – отрешенно подумала она, – денег нет и взять их негде. Я устала. Я ужасно устала. Я хочу к маме, папе, Илюшке и бабушке с дедушкой. Почему, ну почему они не взяли меня с собой?
Лера отрешенно подошла к окну и посмотрела. День был тихий, серый, из низкого неба со слепым солнцем сыпался мелкий сухой снежок.
Лера встала на подоконник и босой ногой ступила на карниз. В лицо ей дохнула двадцатиэтажная пропасть.
Лера посмотрела вверх и ей невыносимо захотелось немедленно улететь в это серое небо, к слепому солнцу с мелким снегом.
– Это не больно, – подумала она, – даже если больно, то очень быстро. Зато я буду с ними очень скоро.
Лера отпустила раму и соскользнула с карниза.
Она не успела даже испугаться, когда в ее ушах загремело, а ее саму вдруг больно обхватило поперек тела, вздернуло вверх, понесло куда-то, пропихнуло и уронило.
Лера полежала с закрытыми глазами, считая, что все кончено, потом осторожно разжмурилась.
На фоне светлого окна она нечетко сквозь ресницы видела темный человеческий силуэт.
Лера двинула ногой, рукой – нигде ничего не болело, было холодно, по полу дуло.
Лера села, прислонилась спиной к стене, вытянула ноги.
Силуэт поменял положение, на его лицо упал свет, и Лера рассмотрела человека. Молодой хмурый мужик среднего роста, короткие темные волосы, злые глаза, тонкие губы сжаты в нитку.
Одет в потертые джинсы, неприметную куртенку.
Мужик еще посверлил Леру злобным взглядом и сказал:
– Молодец, додумалась. Дура.
– Кто ты? – спросила Лера, не обидевшись на «дуру» и не найдя другого вопроса.
Мужик молчал.
– Кто ты? – повторила Лера, подтягивая под себя ноги и стараясь встать.
Мужик подхватил ее под локоть сильной горячей рукой, поднял на ноги.
Лера покачнулась, потеряла равновесие и всем телом упала на мужика.
Мужик подтащил ее к креслу и усадил.
– Так кто ты все-таки? Откуда ты взялся? – устало спросила Лера в третий раз.
Мужик поколебался, посмотрел на нее, посмотрел в потолок, посмотрел под ноги и наконец решился:
– Я твой ангел.
Лера подумала, что ослышалась.
– Кто ты?
– Я твой ангел. Твой хранитель.
Лера блаженно улыбнулась. Все-таки она это сделала! У нее все получилось! И было совсем не больно.
Она вдруг заторопилась, забарахталась, стараясь выбраться из кресла и радостно бормоча:
– Я сейчас! Я быстро! Мне что-то надо брать с собой? Или нет? Ты отведешь меня к ним сейчас или нужны еще формальности?..
Ангел усмехнулся:
– Ты, кажется, вообразила, что ты в раю? А ты не забыла, что самоубийцы в рай не попадают?
Лера остановилась.
– А где я? – спросила она растерянно.
– Там же, где и была пять минут назад. В своей квартире. Твое счастье, что я рядом оказался, а то б тебя уже черти в ад тащили.
– Счастье, – машинально сказала Лера, – значит, я жива?
– Жива.
– А ты мой ангел-хранитель?
– Да.
– Значит, это ты меня в машину к дяде Жене отправил?
– Я.
Лера начала медленно соображать:
– А почему только меня? А как же они? Илюшка, мама, папа, дедушка с бабушкой?
Ангел страдальчески сморщился, закряхтел и сильно почесал стриженый затылок.
– Никто не должен был умереть! – сказал он. – Никто. Ни твоя семья, ни этот бедняга-водитель. Его ангел отвлекся на секунду – и вот… остальные просто не успели. Мы ангелы, но мы не умеем творить чудеса и делать мертвое живым.
– Ты меня отправил, а их нет, – не слушая, сказала Лера, – значит, это ты во всем виноват. Если бы не ты, я была бы с ними там, а не здесь. Это все ты. Ты. Ты… сволочь! – закричала Лера и вдруг накинулась на ангела, стараясь расцарапать ему лицо.
Ангел отбился от ее нападок, сгреб в мощные объятия, приговаривая:
– А ну угомонись! Я тебе покусаюсь, ах ты, кошка бешеная!
Он держал ее мертвой хваткой. Лера быстро выбилась из сил и заплакала.
Ангел отнес ее обратно в кресло, присел на подлокотник, стал гладить по голове.
– Ничего, ничего, – говорил он, – ничего… они под присмотром, они все вместе. Они не страдали, они даже ничего не успели понять. И ты будешь с ними в свое время. А пока что твое время не пришло, девочка, надо жить. Надо жить. Я за тобой посмотрю.
– У меня все равно нет денег, – всхлипывая, сказала Лера, – от голода умирают быстро? Это же не само… Нет?
Ангел покачал ее за плечо, как ребенка, заглянул в лицо.
– Я за тобой посмотрю, обещаю.
– Как тебя зовут?
– Григорий.
– Ангел Григорий?
– Если хочешь, то да.
– А где твои крылья? У ангелов должны быть крылья.
Григорий улыбнулся.
– И у меня тоже есть.
Лера вытерла ладонью слезы и попросила:
– Покажи.
Григорий отступил к окну, оглянулся. Пробормотал:
– Тесновато тут у тебя…
И началось волшебство. Из-за спины ангела вдруг стали выдвигаться, расправляясь, сложенные крылья, огромные, как паруса бригантины, пурпурно-красные, как океанский закат, шелково шуршащие, сверкающие, нереальные, бегущие синими и золотыми искрами.
Лера завороженно встала, подошла и осторожно погладила жесткое блестящее перо.
– А почему они красные? Они же должны быть белые?
Ангел шевельнул крылом:
– Не обязательно. Часто наши крылья того же цвета, какого душа у нашего подопечного.
– Значит, у меня такая душа?
– Значит, такая. Ну что, насмотрелась? Хватит?
И волшебные крылья стали постепенно складываться, пока не исчезли под курткой.
– Пора мне, – сказал ангел Григорий.
– Не уходи, – попросила Лера, – останься.
– Не могу, ты же у меня не одна, меня ждут.
Лера помотала головой.
– Не уходи, пожалуйста, побудь еще немного!
Ангел поднял голову кверху, словно прислушиваясь, кивнул головой.
– Хорошо, побуду еще, – он огляделся по сторонам, – давай тогда хоть приберемся, что ли… а то у тебя тут картошку по углам сажать можно.
Убирал он ловко и весело. Руководил Лерой:
– Пыль вытирай. Где у тебя стиральная машина? Все вот это – в стирку!
Сунул нос в «стратегический запас», сказал:
– Ого! Это тебе больше не нужно.
Сгреб бутылки в охапку и унес на кухню. Полилась жидкость, зазвенело стекло.
С кухни запахло едой.
Зашумела стиральная машина.
Через час квартира блестела, на столе, покрытом скатертью, дымилось мясо с овощами, в кружке стояло молоко, свежий хлеб нарезан большими «казацкими» скибками[1], как всегда резал папа.
– Давай поедим, – сказал Григорий, – я страсть как проголодался.
– Разве ангелы едят? – удивилась Лера.
– А что ж ты думаешь, мы совсем бесплотные? Ты меня так упарила, что я слона готов съесть.
Ел он так же споро и аппетитно, как и работал. Вычистил хлебом тарелку, с сожалением посмотрел в нее.
– Пора мне, Калерия, – сказал он, – а ты ложись и спи, хорошо?
Засыпая на ходу, Лера спросила:
– Ты придешь завтра?
– Приду, – ответил Григорий, – снеди принесу. Пока.
Лера легла в чистую постель, под свежие ароматные простыни, заснула мгновенно и уже не услышала, как в прихожей хлопнула дверь.
Он пришел на следующий день, и на следующий.
И приходил всю неделю, приносил продукты, готовил, рассказывал Лере разные истории, смеялся.
Лера привыкла. Она слушала, смотрела, как щурятся от смеха темные глаза, как он, задумываясь, почесывает висок или затылок, как споро двигаются его руки, что-то делая по хозяйству.
Каждый раз, когда он уходил, ее охватывал липкий страх, что он больше не придет, то же самое чувство потери, как после смерти всех родных.
Она, словно лампочка, включала свет от его электричества и выключалась, когда хлопала дверь.
К исходу второй недели она попросила:
– Гриша, возьми меня с собой. Пожалуйста.
– Куда? – серьезно посмотрел на нее Григорий.
– К себе. В свет.
– Не могу. Твой срок не пришел. Нельзя. Ты должна прожить время, которое тебе отпущено.
– Я не могу.
– Надо. Ты должна.
– Я не должна, – твердо сказала Лера. – Я никому и ничего не должна. Я не могу так жить, в режиме ожидания. Я каждый день умираю, понимаешь? Каждый день. Я устала, я так не могу. Если ты не возьмешь меня с собой в свет, я умру и отправлюсь во тьму. Выбирай.
Григорий помолчал.
– Что же ты со мной делаешь, Лера? – сказал он наконец. – Я и так нарушил главное правило – никаких личных контактов. А теперь что? Ты думаешь, от меня это зависит?
– Я не знаю, – сказала Лера, – я просто так больше не могу.
Григорий оттолкнул кружку.
– Хорошо, я попробую.
Он встал, подошел к двери, посмотрел через плечо.
– Меня может не быть несколько дней. Ты глупости не делай, ладно? Дождись меня.
– Я дождусь.
Его не было четыре дня. За эти дни Лера извелась. Ее держало только обещание дождаться.
На утренней летучке Васильич, самый опытный и уважаемый член бригады «скорой» подошел к мрачному Григорию.
– Давно хочу поговорить с тобой, Гриня, – сказал он, – перестал бы ты девчонке голову морочить. Ты же видишь, какая она паморочная, а тут еще ты со своими сказками.
– Знаешь что, Васильич, иди ты лесом и советы свои захвати, – вяло огрызнулся Григорий и надолго замер, глядя в одну точку.
****
Он вернулся на пятый день, похудевший, радостный. Лера только руки к груди прижала.
– Разрешили?
– Да! В порядке исключения.
*****
Когда вскрыли квартиру (соседи сообщили, что уже неделю там стоит глухая подозрительная тишина), нашли лежащие на столе ключи, кружку с остатками чая, немытую засохшую тарелку в кухонной раковине, небрежно застеленный диван. В квартире стоял леденящий холод, окно в комнате было раскрыто настежь.
Проживающая в квартире Калинина Калерия Романовна, 2001 года рождения, непонятным и совершенно загадочным образом бесследно исчезла из запертой квартиры на двадцатом этаже.
Единственные обнаруженные следы вели на подоконник – следы мужских кроссовок 42 размера и следы босых женских ног 36 размера.
Рядом со следами лежало большое сломанное перо пурпурно-красного цвета.