Без закусок с напитками я обойдусь, диета красит девушек, как любит повторять Рона. Выглядываю в коридор, чтобы разведать обстановку: никого. Спускаться по центральной лестнице – привлечёшь внимание дежурного, нужно придумать другой путь. В этот момент из спальни выходит полностью одетый Вирт.
– Лика? – удивляется он. – Решила улизнуть?
– Приехать в Деон, чтобы плескаться в бассейне, – глупо.
– Вот и я так подумал, – Вирт расплывается в улыбке. – Пойдём посмотрим Грод?
– Мой куратор предупредил, что нельзя гулять по городу без сопровождения, – жалуюсь я. – Мол, вы там заблудитесь.
– Лойникайс выразилась намного резче: одинокие праздношатающиеся туристы в Гроде рискуют нарваться на неприятности. Какие могут быть неприятности днём в центре столицы? Нас ограбят? Побьют? Похитят и продадут в рабство? – Вирт презрительно фыркает. – Теперь я просто обязан самостоятельно выбраться в город и доказать этой высокомерной зазнайке, что меня не запугать.
– Полагаю, нас не хотят выпускать одних. Кстати, внизу в холле сидит дежурный, который наверняка нам помешает. Задержит или позовёт кураторов, и плакала наша вылазка. Нужно поискать служебный вход. Он непременно должен быть.
– Хорошая мысль! – оживляется Вирт, и мы покидаем номер.
Вот только двери, за которой может скрываться лестница для персонала, в коридоре нет. Стены гладкие, в торцах коридора и напротив лестницы – окна, за которыми всё те же пальмы. Вспоминаю, как Мэйн открыла ту камеру, где потом заперла меня, и внимательно присматриваюсь к выпуклостям на ровной поверхности.
– А это что за кнопка? – я нажимаю еле приметный кружок.
Часть стены у нас на глазах исчезает. Не отходит в сторону, не сдвигается – растворяется, словно её никогда не было. Зажимаю рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.
– Ничего себе! – выпаливает Вирт. – Что-то я не припоминаю, чтобы о подобном рассказывали участники прошлых посещений.
– Они плавали и отдыхали, – предполагаю я.
– Весь месяц? – скептически спрашивает Вирт.
Пожимаю плечами: может, и весь месяц. А в город выбирались исключительно под присмотром кураторов и точно не служебными входами. За стеной узкая лестница, по которой мы спускаемся в подсобные помещения. Кладовки или бытовки, большинство дверей заперто, причём замков не видно. На наше счастье, обслуживающего персонала нет на месте или мы с ним не сталкиваемся. Немного поплутав, мы вываливаемся наружу – как раз в тот тропический сад, что виден изо всех окон. Пальмы поистине гигантские, стволы не обхватят и три человека.
– Лика, мне кажется или тут намного жарче, чем было на улице, когда мы приехали? – Вирт вытирает платком вспотевший лоб.
– Не кажется, – подтверждаю я. – Тут парилка настоящая, мочалки не хватает и банных шлёпанцев. Нужно побыстрее выбираться, иначе промокнем насквозь, а потом замёрзнем.
Сад мы практически пробегаем. Жара неожиданно обрывается, словно мы пересекаем невидимый разграничитель. Хоп – и температура уже нормальная. Не выдерживаю, останавливаюсь, вытягиваю руку. Вот прохладный воздух и сразу резко – горячий. Вирт следует моему примеру, проверяет несколько раз.
– Так не бывает! – злится он. – Даже если горячий воздух специально подводится по трубам, он должен перемешиваться и охлаждаться. Здесь же чёткая граница ровно по краю газона.
Не бывает, но есть. Сад окружает гостиницу живой декорацией – чтобы любопытные туристы из Ариза не пялились на улицу. Город с этой стороны совсем пустой, здания красивые, опрятные и явно нежилые. На бульваре между домами ни одного человека. Аккуратно подстриженные липы, вазоны с петуньями, однотипные чугунные скамейки, старинные фонари с завитушками. Будто искусно выполненный макет в натуральную величину – почти как настоящий.
Толкаю Вирта в бок и показываю на гостиницу.
– Знаешь, что мне это напоминает? Комфортабельную клетку для животных в зоопарке с видом на среду естественного обитания.
– Или тюрьму, – не стесняется в выражениях Вирт.
– Это заповедник для любопытных туристов, – слышу я на аризском с еле заметным акцентом. – Созданный специально ради вас.
Парень, что перенёс меня на паром! Голос точно его. Оборачиваюсь – он в риене от меня, протягивает мою куртку. На сей раз одетый, в облегающих тёмных брюках и рубашке навыпуск. Машинально забираю куртку и разглядываю своего освободителя. Тощий, поджарый, длинноногий. Сразу приходит сравнение со зверем – некрупным, но хищным и опасным. Сходство усиливают сверкающие из-под длинной чёлки глаза – золотые, яркие, в обводе иссиня-чёрных ресниц. Густые блестящие волосы не медные, как у Сэрта, не рыжие, как у Мэйн, а огненные, словно языки пламени.
– Простите, вы кто? – сурово сдвигает брови Вирт.
– И вам доброго дня! – насмешливо откликается парень. На фоне высоченного Вирта он кажется тщедушным – макушка еле достигает плеча. – Со мной всё сложно. Я проводник Анды, что-то вроде гласа божьего, ну и так, по мелочи. Можете звать меня по имени – Дэйн.
– Дэйн из Дома..? – Вирт ждёт продолжения.
– Неважно, – ещё одна кривая усмешка. – В данный момент я действую от своего имени. Великие Дома скрывают от Ариза правду о Переломе.
– О Переломе? – заинтересованно повторяю слово, которое он совершенно точно произносит с большой буквы.
– Стихийное бедствие, катаклизм, катастрофа, – с готовностью поясняет Дэйн. – Жили, жили, после чего – бум! – и мира не стало.
– Позвольте! – Вирт обводит рукой пальмовый сад, деревья, опрятные дома, чистые улицы, ухоженные цветы в вазонах. – А это что?
– Тщательно охраняемый кусочек прежнего Деона. Своеобразная память о том, каким был наш мир до Перелома. Над Гродом силовой барьер – он защищает столицу.
– От излучения, которое изменяет нашу внешность? – предполагаю я.
– Нет, от этого барьеры не спасают. Любой, кто попадает в Деон, меняется не только внешне. Он полностью перестраивается, приобретает наши способности и со временем превращается в деонца. Государственная тайна, над которой Совет Домов трясётся тысячи лет. Любого, кто об этом узнает, никогда не выпустят из Ариза.
– Зачем ты нам это рассказываешь? – недоверчиво спрашиваю я.
Он первый стал «тыкать», вот пусть теперь и получает.
– Потому что ты мне нужна, Лика, – Дэйн на секунду мрачнеет, затем опять лихо улыбается. – В твоём случае перестройка уже началась. Я обменялся с тобой энергией, а у меня она ядовитая, знаешь ли. Так что ты отравлена Деоном и останешься здесь навсегда.
Беспомощно замираю. Это у него шутки такие?
– Надеюсь, вы нас разыгрываете? – сердится Вирт. – Масте Дэйн, вы пугаете мою жену.
– Она тебе не жена, – жёстко отрезает Дэйн. – Вас ничего не связывает, кроме закорючек на бумаге, а они для Анды ничего не значат. Поэтому ты сейчас возвращаешься в гостиницу и забываешь обо всём. Память я тебе поправлю, это я умею.
– Бред какой-то! – гневно выпрямляется Вирт. – Опасные сумасшедшие разгуливают без надзора! Лика, немедленно уходим!
Он тянет ко мне руку. Дэйн небрежно щёлкает пальцами – и Вирт застывает. Его глаза стекленеют, он послушно, будто под гипнозом, разворачивается и чётким шагом марширует к гостинице.
– Ты что сделал?! – возмущаюсь я.
– То, что и обещал: подчистил память, – он переходит на деонский.
Гляжу на Дэйна с ужасом. Какая неслыханная, жуткая мощь во власти одного человека!
– Не смотри на меня, как на чудовище. Ничего с твоим блондинчиком не случится. Он просто обо всём забудет. Вернётся в номер, перекусит, поплавает в бассейне и продрыхнет до вечера.
Дэйн говорит так беззаботно, словно не произошло ничего особенного. Подумаешь, кому-то стёрли память! Какие пустяки, сто раз на дню происходит!
– Лика, расслабься. Иначе я подумаю, что в тебе ошибся.
– Как ты можешь обо мне судить, если сегодня встретил в первый раз? – старательно скрываю страх.
– Мне больше и не надо. Всё, что нужно, я уже увидел, – самоуверенно заявляет Дэйн. – Потому и обменялся с тобой энергией.
Его самонадеянность злит.
– Ты понимаешь, что с лёгкостью распорядился чужой жизнью? – смотрю в золотые глаза. – Не знаю, зачем тебе это понадобилось, но если я не вернусь в Ариз, то лишусь всего – работы, дома, любимого человека!
– Это он-то любимый? – Дэйн пренебрежительно кивает в сторону, куда ушёл Вирт. – Лика, я понимаю, что ты сейчас испытываешь. Только у меня не было выбора. Короче, я тебе просто покажу.
Он крепко берёт меня за руку – не дёрнешься. Картинка вокруг нас стремительно меняется. Грод с его игрушечными домиками и пальмовыми садами исчезает. Мы оказываемся на краю крыши гигантского здания, справа и слева возносятся к небу высоченные тёмные башни. Перед нами до самого горизонта простирается мёртвая чёрная равнина. Спёкшаяся бугристая кора прорезана глубокими трещинами, из которых то и дело вырываются языки пламени. В какую сторону ни взгляни – горящая изнутри земля и раскалённое марево над ней.
– Деон, – зло бросает Дэйн. – То, во что он превратился двести лет назад. Не такой, как ты представляла, да? Нравится?
– Жутковато, – сознаюсь я. – Но скажи мне, пожалуйста, а я-то здесь при чём? Конечно, если ты не собираешься меня туда столкнуть. Принести в жертву Анде, чтобы всё исправить.
Дэйн отвечает мне холодным взглядом, отчего собственное предположение перестаёт выглядеть забавным. Кто знает, на что способны ненормальные, вдруг он решит воспользоваться моим советом. На всякий случай делаю пару шагов назад, подальше от пропасти.
– Не бойся. – Он опускает голову, огненные пряди закрывают лицо. – Будь дело только в жертвах, мы обошлись бы и без тебя. Но Анда не ведёт лёгкими путями. Ему не нужны чужие жизни, он хочет… Чёрт его знает чего он хочет! Напустит вечно тумана, а ты мучайся – правильно ли понял.
– Может, ты соизволишь рассказать мне всё по порядку? Про то, отчего Деон стал таким, – указываю на кошмарное зрелище внизу. – И почему вы скрываете правду от Ариза.
– На первый вопрос я тебе отвечу прямо сейчас. – Дэйн поворачивается ко мне, в его глазах словно отражается пламя. – Мы упивались силой. Властью над миром, способностью перекраивать его под себя. Захотел – подвинул гору, пожелал – изменил климат. А потом Анда нас наказал. За один день Деон превратился в огромную ловушку – как та, в которую тебя сегодня заключили. Мы не можем выбраться, точнее, не можем выбраться надолго, потому что вдали от Деона постепенно теряем наши способности. Жить же без силы мы не умеем… Идём.
Он опять берёт меня за руку – воплощение Деона: огненный и опасный. На сей раз мы оказываемся в небольшом кабинете. Обстановка более чем скромная: однотонные коричневые стены, шкаф, набитый книгами, письменный стол, пара простых крепких стульев. Картина на стене напротив стола – умиротворённый вечерний пейзаж, чистое закатное небо, алый храм на вершине горы и одинокий путник, бредущий по узкой тропинке. Примечательно то, что картина в раме трёхмерная, такое впечатление, что горы рельефны, а между храмом и путником хочется просунуть палец.
– Это старая вещь, деонская объёмная живопись, – Дэйн замечает мой интерес к картине. – Так выглядел Деон до Перелома. Садись, Лика.
Он выдвигает для меня стул, сам отходит к окну. Небо тоже отсвечивает оранжевым, кажется, это пылают его огненные волосы.
– Очень похоже на Ариз, – говорю, лишь бы не молчать.
– Да, наши миры не сильно отличались, за одним важным исключением. У нас была сила, данная Андой. Она существовала всегда – равномерно разлитая по всему материку. Мы умели переносить себя в пространстве, исцеляли увечья, преобразовывали материю. Казалось бы, живи и радуйся.
– Подожди, – прерываю я его. – Силу мог получить любой человек? Не только деонец?
– О! – Дэйн поднимает палец вверх. – Ты ухватила главное. Любой, Лика, абсолютно любой. Теперь ты понимаешь, почему мы скрываем силу от Ариза: а вдруг вы попросите ею поделиться? Или, чего доброго, захотите отнять. Ваше государство довольно воинственно, у нас же и армии не было никогда.
– Мы давно не воюем, – вступаюсь за Ариз.
– Давно – это сколько? Триста, двести лет? – усмехается он.
– Сто пятьдесят.
Усмешка перетекает в гримасу.
– Зато до этого вы разделились на десятки стран, придумали сотни способов истреблять друг друга, изобрели оружие массового поражения – и наконец перед угрозой взорвать мир объединились. Деон же никогда не знал ничего страшнее кухонного ножа и кнута.
– Идиллия, – ехидничаю я. – Почему только не наш, а ваш мир взорвался?
– Потому что мы обнаружили источники. Некие точки, в которых энергия била мощной струёй. Очутившись в такой точке, человек обретал беспредельное могущество. Хочешь за один миг возвести дом, вырастить сад, засеять поле? Пожалуйста! Выровнять холмистую местность, проложить дорогу, создать мост в тысячу триенов? Милости просим! Не нравится река? Нет проблем, завернём, да что там – бантиком завяжем. Естественно, Великие Дома быстренько расхватали места силы себе, над источниками выросли замки – как этот, где мы сейчас с тобой находимся. Семь источников, семь замков, семь Великих Домов. И понеслось… Развлекались кто во что горазд – парящие сады, закольцованные водопады, острова в воздухе… Понимаешь, у нас даже карты перестали существовать – какой смысл их рисовать, если сегодня озеро здесь, завтра там, а послезавтра на этом месте лес вырос?
Дэйн замолкает и смотрит в окно.
– Длилось это недолго – меньше года. После чего наступил конец света. Те, кто его пережил, описывают Перелом так: за секунду весь мир превратился в гигантский костёр. Горела почва, плавились камни, исходили паром моря, текли реки раскалённой лавы. Уцелели лишь замки и ближайшие к ним города, над которыми сообразили поставить силовые барьеры. Спаслась одна сотая часть людей. Земля перестала нас слушаться, она кипит изнутри, ненадолго схватывается коркой, затем вновь прорывается огнём. Сохранилась всего одна дорога – та, что связывает Грод с паромом. Питьевая вода осталась на дне глубоких скважин. Удивительно, как ещё воздух пригоден для дыхания.
Меня поражает боль в его голосе. Гнев, отчаяние.
– И при этом вы не просите о помощи? Делаете вид, что ничего не случилось? Создаёте для Ариза иллюзию процветающего мира?
– Мы до сих пор владеем силой. – Дэйн оборачивается, зло кривит губы. – В пределах защищённых территорий творим всё что вздумается. Подавляющее большинство в Совете Домов устраивает сложившееся положение. Власть в их руках, жить есть где, а то, что земля горит под ногами, – так она уже два века горит. По их мнению, гораздо страшнее то, что Ариз может забрать силу себе. Тем более что последние шесть лет положение осложнилось требованием Анды: он велел «звать гостей из-за моря». Словно нам без того проблем мало! Теперь приходится для вас поддерживать видимость того, как славно живёт Деон. С Андой не поспоришь, хорошо, он не уточнил – пять гостей мы должны принимать или пятьсот. Вот мы и стараемся всеми силами ограничивать количество туристов. Играем в таких самодуров – требуем знания языка, придираемся к возрасту, к семейному положению, к чему угодно!
– Вес багажа – тоже придирки? – с обидой вспоминаю, как старательно собирала чемодан.
– Тебя это так волнует? – Ох, какой взгляд! Обжечься можно! – Нет, это как раз обосновано. Перегруз парома недопустим. Дай волю туристам – каждый наберёт с собой барахла. Визиты аризцев и без того обходятся нам слишком дорого. Из-за них мы превратили центр Грода в музей, старательно контролируем каждый их шаг, чтобы они не увидели лишнего, всячески развлекаем, показываем достижения. Например, наши фермы – это действительно, интересно: как на небольшом пространстве растить скот, – или винодельческое хозяйство в Ринте, бывшем пригороде столицы. Вертикальные виноградники, слышала?
Конечно же слышала, и даже вино пила. Только считала это просто интересным экспериментом. Но сейчас меня волнует другое.
– Ты в одиночку решил пойти против Совета Домов? Почему?
– Потому, что я по-своему трактую пророчество Анды. Для Совета «потрясёт мир» – угроза их власти. Мне в предсказании почудилась надежда.
– А силёнок хватит?
– Хватит, – уверенное и спокойное.
Дэйн подходит ко мне вплотную.
– Лика, ради возрождения Деона я готов на всё. Потребуй Анда что-либо от меня – не раздумывал бы ни секунды. Однако исполнить пророчество способна лишь чужая новобрачная. Поэтому я сделал так, чтобы ты осталась в Деоне. Можешь меня ненавидеть, мне не привыкать. Не сомневаюсь, каждый из глав Домов втайне мечтает, чтоб я поскорее сдох. Ты точно будешь не одинока.
Моё изумление вырывается нервным смешком.
– Поправь меня, если я ошибаюсь. Из-за какого-то туманного пророчества ты отравил меня Деоном, лишил возможности вернуться в Ариз, наплевал на мои чувства, но при этом ты не знаешь ни что я должна делать, ни в чём заключается воля вашего божества. И почему я не удивлена, что тебя ненавидят в Деоне? Странно, что ты вообще до сих пор жив, Дэйн из чёрт знает какого Дома!
– Мой Дом – Райн, – в голосе нет гордости. – Дэйнирáйн – моё полное имя. Тебе полегчало? Ненавидеть адэна Деона легче, чем безымянного проводника Анды?
– Намного, – выдыхаю я. – А ничего, что я с тобой на «ты»? И не на высоком языке?
– Со мной в основном общаются на деонском ругательном, – ухмыляется Дэйн. – Лика, я единственный представитель своего Дома. Было бы нас хотя бы двое – адэном стал бы другой.
– Почему тебя не свергнут?
– Нет оснований. Я совершеннолетний, в здравом рассудке и пришёл к власти законным путём, остальное не является причиной для государственного переворота.
– Тогда отчего не избавились по-тихому? – кровожадно усмехаюсь.
– Анда накажет, я же его проводник. Наш бог – это не безобидная выдумка Ариза, это вполне себе ощутимая грозная реальность.
– Испепелит на месте? – припоминаю древние легенды.
– Представь себе. Алая молния – и кучка пепла.
– Если Анда такой всемогущий, как допустил Перелом?
Кажется, я зацепила за больное. Дэйн поджимает губы, медлит с ответом.
– Перелом и есть наказание Анды… Лика, повторю: ты вправе меня ненавидеть. Но я должен был попробовать.
Зажмуриваюсь. А может, мне всё это снится? По совету куратора я прилегла отдохнуть и заснула. Сейчас проснусь в гостинице и посмеюсь – что за вздор мне привиделся. Сумасшедший фанатик адэн, горящая земля – бред, полный бред! Делаю глубокий вдох, открываю глаза. Сумрачный кабинет, отливающее оранжевым небо, напряжённо застывшая фигура в пламени волос.
– А по-человечески ты не мог? Встретить, объяснить, попросить помощи? Или это отличительная черта Деона – сдохнуть, но гордо?
– И ты бы согласилась? Вся жизнь к чёрту! Одно дело – ах, ах, Деон, закрытая страна, как интересно! Другое – ты теперь одна из нас. Глаза уже цвет меняют.
Вскакиваю в ужасе.
– Где зеркало?
Дэйн проводит рукой в воздухе: из ничего возникает зеркальная поверхность, застывает в риене от меня. Мамочка родная! Волосы порыжели, кожа отливает бронзой, в синеве глаз светятся золотые искры.
– Скотина ты деонская! Гад самоуверенный!
Подлетаю и со всей силы влепляю пощёчину. Аж звон раздаётся. Дэйн даже не пытается отстраниться.
– Странные создания женщины. Потерю мира ты перенесла относительно спокойно, а перемены во внешности вызвали истерику. Лика, по мне, ты стала ещё красивее.
Последняя фраза заставляет меня замереть с поднятой рукой.
– Ну ты и наглец! У тебя вообще совесть есть?
– Совесть у адэна? Не смеши. Отпала за ненадобностью невесть в каком поколении.
Опять смотрю в зеркало. Этот нахал прав. Яркие краски преобразили мою заурядную внешность. Теперь Вирт не назвал бы меня просто миленькой. Вирт…
– Дэйн, а что ты скажешь Совету Домов? Послу Ариза? Моим соотечественникам?
– Придумаю что-нибудь. Послу скажу правду. Барт отличный парень, хоть и аризец, он умеет держать язык за зубами. Ты разозлилась из-за своего блондинчика?
– Из-за человека, в которого давно и безнадёжно влюблена. Я надеялась, что эта поездка сблизит нас. И тут… ты!
– Он тебя не любит, – равнодушно замечает Дэйн.
– Много ты понимаешь! Сам-то хоть раз любил?
– Любовь – это бесполезное и бессмысленное чувство, которое адэну только мешает. Ставить интересы одного человека выше интересов мира – непозволительно.
– Лучше бы я послушала Сэртилайра, – вырывается у меня. – Нет, попёрлась за мечтой!
– У тебя в гостях был Сэрт? – Дэйн морщится. – Что, отговаривал ехать?
– Просил остаться в Аризе.
– Сэрт глуп. Слушает главу своего Дома и верит, что мир прекрасен. – Непередаваемая гримаса. – Подумаешь, от Деона осталась одна тысячная доля пригодной для проживания земли, и та под силовыми барьерами. Зато его Дом Лайр – первый по численности.
Зеркало тает в воздухе.
– Многие в Деоне довольны своим положением, Лика.
– Но не ты?
– Но не я.
Хмыкаю. А он тоже мог бы жить припеваючи – адэн как-никак.
– И каким образом ты собираешься уладить вопрос с моим исчезновением?
– Есть одна идея… Что, больше истерик не будет?
– Хочешь – могу устроить. Предпочитаешь оплеухи или безудержные рыдания?
Торжествующая усмешка.
– Всё-таки я в тебе не ошибся.