Утром меня разбудил грохот мусорных контейнеров. Было без четверти семь. Сестра уже мылась в душе. Какое приятное открытие: там, снаружи, есть и другие формы жизни, а не только маньяки, которые крадутся в ночи к твоему дому, чтобы приклеить письмо на дверь. Сестра жила на такой улице, где все дома обсажены густым кустарником и огорожены, чтоб частные бассейны и теннисные корты были надежно укрыты от посторонних глаз. Машины, конечно, по улицам время от времени ездили, но в доброй половине домов свет зажигался словно бы просто по велению установленных таймеров, а гаражи всегда стояли закрытыми, – сезон еще не начался. Вокруг красиво, но вот добрососедские отношения как-то особо не с кем заводить.
Я проверила электронную почту и обнаружила письмо от учителя по истории; Линетт меня вчера предупреждала, что он напишет. Мистеру Хейгуду было примерно несколько миллионов лет, и он читал факультативный курс, а мне как раз разрешили выбрать себе один. Я и выбрала «Историю и культуру», служившую прекрасным законным поводом читать книги, смотреть кино и рассуждать об Америке. Мистер Хейгуд был абсолютно лысым, вечно носил рубашки поло, через которые просвечивал пупок, но умел превратить историю в предмет в тысячу раз менее занудный, чем на обязательных уроках. Когда мы проходили 1920-е, он ввел запрет на мобильные телефоны, вынудив половину класса сделаться стукачами. А потом задал нам прочитать «Великого Гэтсби». Почти весь год мы обсуждали такие вещи, как красная угроза и американская мечта, или спорили, правда ли, что Америка настолько великая страна, как принято считать. Отец Дун говорил, что в моей школе все учителя – коммунисты. Делия, которая тоже в свое время училась у мистера Хейгуда, считала его жертвой пьяного зачатия.
Сначала мне показалось, что в письме нет никакого вложения, – то ли ошибка, то ли академически изящное поздравление с выходом на свободу. Но потом я увидела два предложения: «Поговори со мной о событии, которое произошло в Америке за последние пятьдесят лет и по-настоящему ее изменило». Пф-ф, это даже слишком просто. Здравствуй, одиннадцатое сентября. «И раз уж ты в Лос-Анджелесе, расскажи мне, чем он так хорош». Вот почему я не хотела переходить в новую школу. Мистер Хейгуд не боялся задавать вопросы, на которые по-настоящему интересно отвечать.
Мистер Хейгуд всегда нам говорил, что не следует бояться ни мыслей, ни слов, ни того, что нас смущает или беспокоит, как в кино и в новостях, так и в школьной жизни. Когда мы закончили читать «Великого Гэтсби», на последнем занятии он, с хитроватым и лукавым видом, изрек: «Раз уж мы говорим о всяких запретных вещах, спрошу вот о чем: может ли такое быть, что Ник Каррауэй был влюблен в Гэтсби?» Половина класса начала откровенно хихикать, хотя ничего смешного тут не было. Формально у меня две матери, и всем одноклассникам я могу твердо заявить, что это очень мало походит на эстрадную комедию. А мистер Хейгуд просто дождался, пока стихнет смех, и под конец обсуждения мы уже всерьез призадумались: а может статься, он и прав. Ведь Гэтсби несомненно был много интереснее, чем Дейзи или, скажем, та знаменитая гольфистка, которая постоянно околачивалась вокруг и притворялась романтической героиней.
В той школе, где училась Дун и куда я должна была отправиться будущей осенью, не было ничего похожего на курс мистера Хейгуда. Просто родители решили, что плата за частную школу – пустая трата денег, которые и так-то вечно улетучиваются, не успеешь и глазом моргнуть. Я знала, какие книги читает в школе Дун: страшная скукотища, получившая одобрение властей штата Атланта. Она мне все время рассказывала, как запретили очередную книгу, потому что кто-нибудь из родителей вдруг решил, что, если его ребенок прочтет слова «черт возьми» или «козявка», то это будет вопиющим безобразием. И там постоянно происходила такого рода чушь. Дун уверяла меня, что в их школьной библиотеке осталась только детско-юношеская литература, будто написанная плюшевым динозавриком Барни. Нет уж, увольте. И там точно никто не станет обсуждать с учениками ориентацию Гэтсби. Не в этой жизни.
– Потом поразмыслишь, – сказала сестра, показывая на дверь. – Пошевеливайся. Быстренько.
Ее бойфренд вернулся, и она вся так и пылала.
За ночь «БМВ» исчез, а на подъездной дорожке возле дома вместо него материализовался «фольксваген-джетта», тот самый, который мама продала сестре, когда родился Бёрч. Делия ни словом не обмолвилась о резкой смене типа автотранспорта, а я и спрашивать не стала. Внутри машина оказалась страшно прокуренной. Делия попрыскала каким-то парфюмом с запахом средства для мытья окон, распустила волосы и еще раз нанесла на губы помаду цвета спелой сливы. Судя по всему, пока я еще спала, она успела сгонять на съемки к Роджеру, а там она всегда убирала макияж. Может, моя сестра и не настоящий зомби, я не знаю, но она определенно никогда не спит.
– Думаю, тебе следует рассмотреть предложение Роджера, – сказала она.
– Да что ты? А я вот думаю, что тебе пора прекратить «рассматривать предложения» Роджера, или как вы там с ним называете то, чем вы занимаетесь. Он ведь даже не понимает, что́ снимает. Зачем ты вообще с ним связалась? Он же идиот. Неужели ты до сих пор не поняла? Он, может, спит и видит, что он сам – настоящий Чарльз Мэнсон. А ты знаешь, что если кто-нибудь из девушек носил очки, Мэнсон снимал их и топтал ногами? По его мнению, они все должны были быть «естественными». Ты это знаешь? Он был не просто психопатом, он еще был скотиной, самой настоящей. Кому какое дело, почему его слушали и слушались?
Сестра резко пресекла мои рассуждения, точно мафиозный босс:
– А я и не говорю, что тебе надо погружаться в жизнь Чарльза Мэнсона. Я тебе говорю, что это отличное бизнес-предложение. Тебе известно, что на телевидении некоторым сценаристам едва исполнилось семнадцать? А когда выйдет фильм Роджера, это послужит тебе прекрасной рекомендацией. Роджер вхож во многие места. Это, конечно, не твоего ума дело, но мы с ним перестали спать как минимум за год до того, как расстались. Он даже думает, что ему, возможно, нравятся мужчины. Поняла? Теперь ты довольна?
Мне хотелось сказать «ура», но не из-за этой подробности про мужчин, а из-за того, что моя сестра и Роджер… короче, ура. Мысль об их сексе меня травмировала, но потом я подумала, что она, возможно, повторяет путь нашей мамы, только наоборот, и эта мысль травмировала уже вдвойне. Психотравматическое действие третьей степени.
– Но если все так невинно, почему ты не можешь рассказать об этом своему новому бойфренду?
– Дексу? Да ты совсем не знаешь мужчин, да, Анна?
– А ты считаешь, что уже пора бы?
Зазвонил телефон, и Делия ответила совсем другим голосом, чем раньше: «Доброе утро, солнце мое».
– Привет-привет, дорогой, ага, мы уже едем. Хорошо, я по дороге куплю, но это яд, и ты это прекрасно знаешь. Я тоже тебя люблю.
Она закончила разговор и снова обратилась ко мне:
– Поглядывай в окно, скоро где-то справа будет «Донат династи»[6].
– Реальные пончики? Жаренные в масле? С настоящим сахаром?
– Тебе понравится Декс. У вас обоих вкус пятилетних детей.
Мы подъехали к «Донат династи», и Делия заказала набор дня из раздела на вынос: один розовый кокосовый, два в шоколадной крошке, один то ли с желе, то ли с заварным кремом, карамельный пекан и нутелла с бананом.
– Я возьму в шоколадной крошке, – сказала я. – Тут их два.
– Не хочешь перефразировать это в просьбу или в вопрос?
– Нет.
Едва доев пончик, я поняла, что готова тут же заглотить пять остальных. Мне захотелось немедленно съесть десять, пятнадцать пончиков в одно лицо, закрывшись где-нибудь в кладовке, чтобы не слышать, сколько они стоят или сколько в них пустых калорий.
– Господи боже, Делия, скажи, что ты хотя бы раз в жизни их пробовала! – Я пыталась вытрясти из салфетки остатки шоколадной крошки. Пончики оказались немыслимо, божественно прекрасными.
– У меня от сахара лицо пухнет.
– А у меня от сахара лицо расплывается в улыбке.
Я почти истекала слюной при одной только мысли о шоколаде. После рождения Бёрча мама практически перестала замечать, что я прямо с утра ем шоколадные кексы. Может, сестра права и у меня действительно наркотическая зависимость от сахара.
– А потом тебя начинает прибивать и плющить, и ты весь день ноешь, как ты устала.
– Ты и с Дексом так разговариваешь?
– Декс живет на одном сахаре. – Делия посигналила нерасторопному водителю перед нами. – Его не плющит и не ломает, потому что он полностью подсажен. Сахар токсичен ровно настолько же, как и любой другой яд.
– Он токсичен по-другому. Помню, ты возила меня в школу и по дороге так и хлестала «Маунтин дью». И ты не помирала, ничего такого.
– Но у меня тогда была жуткая кожа. Это твое тело, Анна, – сообщила она. – И я всего лишь хочу, чтобы ты, пока я на работе, хорошо себя чувствовала.
– Ты разве не берешь меня с собой?
– На этой неделе ты будешь ездить на работу к Дексу.
– Окей, давай притворимся, что я забыла все, что ты рассказывала о Дексе. Еще раз: кто он такой и чем занимается?
– Видишь, ты меня действительно не слушала. Неужели было так невыносимо трудно сразу в этом признаться?
«Да, трудно, – подумала я. – Ведь это неправда. Нельзя услышать то, чего не говорят».
– Ну, с чего бы начать… Он смешанных кровей, но, пожалуй, белее меня.
Вот именно в этом пункте сестра буквально бесила меня. Делия могла преспокойно разъезжать на «БМВ» разнообразных белых мальчиков, но когда дело доходило до свиданий, стандартный белый американский тут же оказывался вышедшим из моды цветом. В старших классах ее интересовали строго и исключительно чернокожие. Она откопала единственного в их школе нигерийца – он приехал учиться по обмену – и пригласила его в качестве пары на выпускной бал. Однажды она разорвала отношения с абсолютно очаровательным пареньком смешанной расы, жившим в пригороде, потому что он был «слишком белым». Думаю, Роджеру удалось проскользнуть в ее жизнь по той причине, что он говорил с акцентом и время от времени красил глаза. Шарм еврочудика чистейшей воды, видимо, заслонил для Делии бледное сияние его плоти. Если бы я умела закатывать глаза в стиле фильма «Экзорцист», чтобы радужная оболочка целиком заваливалась вглубь черепа, сейчас я бы непременно так и сделала.
– Но он никак не может быть белее тебя, потому что ты реально белая.
– Ха-ха, – сказала она. – Он тебе понравится. Он пишет сценарии.
– Это Роджер у нас пишет сценарии, – заметила я.
– Знаю-знаю, – ответила сестра. – Ты Роджера терпеть не можешь. Но Декс сценарист совсем другого рода. Он пишет для «Чипов на палубе!»[7].
Чистое чудо, что пончик не вылетел со свистом у меня изо рта на приборную панель.
– Ты имеешь в виду «Чипов на палубе!» с близнецами Тейлорами?! Ты что, серьезно?!
Она кивнула, и мы одновременно расхохотались.
– Худший сериал в мировой истории, – объявила я.
Телешоу «Чипы на палубе!» с Джошем и Джереми Тейлорами рассказывало историю двух исключительно богатых подростков, Дэна и Микки Чипов. По никому не известной причине они со своим дворецким странствовали по миру на яхте, пытаясь разыскать родителей, потерявшихся где-то в море. И почему-то в свое затяжное путешествие они прихватили и своих друзей. Высока вероятность, что ничего тупее этого сериала не снимали с момента изобретения телевидения. Готова поспорить, что по всей Америке даже дошкольники, стоит им наткнуться на эту передачу, сразу выключают телевизор. Причем содрогаясь от отвращения.
– Как такое шоу вообще попало на телевидение? – спросила я. – И как ты познакомилась с этим парнем?
– На вечеринке. И он и сам прекрасно знает, что сериал ужасен. Он сейчас работает над пилотом собственного проекта. А шоу приносит неплохие деньги. Вообще-то Декс по-хорошему прикольный.
А вот в таких делах Делии ни в коем случае не стоило доверять. Потому что, например, об одном еще студенческом фильме Роджера она сказала: «Вообще-то он по-хорошему глубокий», хотя все, что в Роджере есть глубокого, так это голос.
– Но сериал-то у него совсем не прикольный.
– Постарайся обходиться без грубостей.
Сестра резко свернула вправо и заехала в гараж четырехэтажного многоквартирного дома в виде огромной картонной коробки, занимавшей целый квартал. Припарковавшись, Делия быстро схватила пончики, еще раз проверила в автомобильном зеркальце макияж и почти бегом потащила меня к лифту.
– И запомни: если он спросит что-нибудь про прошлую неделю, никакого Роджера. Усвоила?
– И после этого именно я урод в семье?
– Никто не урод, Анна.
Мы поднялись на лифте на четвертый этаж и направились к самой последней квартире слева под номером 427. Дверь была приоткрыта, в гостиной на всю катушку работал телевизор, канал с классическими фильмами. Мэрилин Монро в толстой фазе своей жизни склонялась над каким-то безумного вида морячком, а у того от волнения стремительно запотевали стекла очков. Но Декс на телевизор не обращал внимания. Склонившись над кухонной стойкой, он с хрустом поедал чипсы из вазы гигантских размеров. На сценариста из Лос-Анджелеса он был похож даже меньше, чем на парня моей сестры.
– Ку-ку, – сказала Делия, протягивая коробку пончиков.
– Я скучал по тебе, – заявил он, смачно хлопая ее по попе, будто моя сестра и правда могла приносить радость в их отношения.
Она переместила его руку себе на талию:
– Это моя сестра Анна.
– Круто, – сказал он, кивая. – Анна, как дела?
Я пожала плечами с таким видом, словно никогда раньше не видела мужчину, словно я одичавший тролль из Средиземья. Декс был примерно в восемь миллионов раз симпатичнее большинства мужчин, с которыми встречалась моя сестра. Очень коротко стриженный, почти бритый наголо – остался только небольшой намек на волосы, – и очень высокий. Даже выше Делии на сумасшедших шпильках; пожалуй, ростом под сто девяносто, никак не меньше; стройный, но очень мускулистый. Квадратный сильный подбородок супермена и светло-карие глаза. Когда он улыбался, на левой щеке играла ямочка. Между передними зубами виднелась небольшая щель. На нем была футболка с надписью «Слишком много крутых перцев» и нарисованными перчиками чили всех цветов. Я сразу и бесповоротно, абсолютно точно поняла, почему «Чипы на палубе!» никак не могут служить весомым аргументом против свиданий с этим парнем. Да он мог запросто карябать что угодно детскими мелками, а я бы все равно крикнула: «Делия, вперед!»
– Так, значит, вы сценарист? – наконец выдавила я.
– Он самый, – ответил он. – Я только что вернулся из Венгрии. Помогал там другу, который снимает документальный фильм о местной музыкальной жизни. Когда возвращаешься в Лос-Анджелес, кажется, будто побывал на другой планете.
Сестра склонилась над кухонной стойкой и провела кончиками пальцев по разноцветным пончикам.
– Признай, что тебе хочется, – произнес Декс таким голосом, который, пожалуй, следовало бы приберечь для тех случаев, когда поблизости нет младших сестер. – Ну так и возьми.
– Яд. – Делия закрыла коробочку крышкой. – Не могу даже смотреть на них.
Декс беззвучно, одними губами, сказал мне: «Она врет», а я прошептала: «Знаю». Если б он только мог себе представить, до какой степени он прав.
– На этой неделе начинают снимать летний сезон «Чипов», и Декс говорит, что тебе там больше понравится, чем на моих прослушиваниях про герпес. – Делия изобразила самую рекламную пластмассовую улыбку, а рукой словно крутанула колесо фортуны, захватив все от рта до интимных мест: – Герпес. Теперь он поражает не только уродов.
– Ты это и должна там говорить? – Декс чуть не подавился пончиком. Кстати, уже третьим по счету.
– Конечно нет, но подход правильный, согласись. Думаю, необходимо произвести ребрендинг герпеса, вместо того чтобы бесконечно снимать все более и более слащавые рекламы разных лекарств. Это же просто язвочки во рту и на губах, ну иногда в потайных местах, верно? На свете бывают вещи и пострашнее. И надо подобрать название получше. Вот ты у нас писатель. Какие будут предложения?
– Жопянка? Типа как ветрянка.
– По крайней мере, оригинально, – одобрила Делия. – А «герпес» звучит как-то даже неприлично. Как болезнь для грязных тупиц.
В присутствии Декса моя сестра стала немного менее фальшивой, немного более похожей на ту Делию, с которой я росла, и даже слегка чокнутой. Она рассказала мне, что они с Дексом познакомились в бесконечной очереди на премьеру «Трех девушек слева» – романтичной и довольно смешной комедии про спортивного комментатора и мечтающую стать чирлидером девушку, которые все время случайно встречаются на баскетбольных матчах. И я, заметьте, не шучу. У Делии в фильме была крошечная роль сволочной чирлидерши, а Декс писал один из вариантов сценария. Им обоим было страшно стыдно, что они вообще пошли смотреть этот фильм, потому что в Лос-Анджелесе считается политически некорректным ходить на собственные фильмы. Я представила их в виде двух мартышек, которые застукали друг друга смотрящимися в зеркало и решили, что это круто. Во всяком случае, в кино Декс купил Делии жевательные конфеты «Твизлерз», и она уже на середине упаковки поняла, что он ей нравится. Впрочем, она и тут не преминула поставить меня в известность, что от конфет к ночи у нее страшно скрутило живот. Все это я узнала, пока мы поднимались к Дексу в лифте, хоть сестра и клялась, что рассказывала мне об этом раньше.
– А нам можно общаться в таком духе в присутствии твоей маленькой сестрички?
– Я тебя умоляю, – отмахнулась Делия. – Ей пятнадцать лет. Если ты отстал от жизни, то сообщаю: это как раньше тридцать семь.
– Я слышала о герпесе, – сказала я, сделав каменное лицо, и получила от Декса искреннюю улыбку.
– Кстати о детях, – заметила Делия. – Маленькой сестричке пора домой.
– Я не хочу-у-у, – заныла я. – Пожалуйста, ну ребята, можно мне остаться с вами? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
– Я соврала. Пятнадцать – это как раньше два с половиной. Слушай, я не виделась с любимым целый месяц. А ну-ка, ангелочек, отправляйся домой. – Она указала на дверь, и Декс не стал возражать.
– Увидимся завтра, – сказал он. – Этим летом мы с тобой закорешимся не по-детски.
– Но… – протянула я.
Делия уже было распахнула дверь, но тут притормозила на минутку:
– Что «но»?
Мне хотелось сказать: «Но как насчет того письма?» Как насчет того простого факта, что ты собираешься оставить меня одну в доме, где некто с неровным почерком серийного убийцы вешает на тебя ярлык с надписью «шлюха»? Приклеивает по ночам конверты тебе дверь? Я не шлюха, и мне бы не хотелось, чтобы этот некто принял меня за нее в твое отсутствие. Я не сумею сказать сексуальному маньяку: «Простите, зайдите, пожалуйста, попозже», поскольку я уверена, что сексуальные маньяки – ребята весьма импульсивные, как шопоголики, которые в угаре хватают все, что подвернется под руку.
Но я же якобы не видела той записки, а Декс, и я могла бы побиться об заклад на конкретную сумму, и не должен был о ней узнать. Поэтому сегодня вечером мне предстояло запереть дверь на все замки, спать с телефоном на подушке и спокойно принять то, что уготовано мне судьбой.
– Но – ничего, – ответила я.