Чикаго, штат Иллинойс (1893 год н. э.)
Осенью я отправилась в конец девятнадцатого столетия. После того как все необходимые документы были получены, мне осталось лишь собрать предметы первой необходимости и поспешить во Флин-Флон. Через Машину с собой нельзя было переправить ничего, кроме того, что было на тебе надето, поэтому мне не имело смысла захватывать с собой что-либо еще. Си-Эль не переставали повторять, что теоретически через «червоточину» можно переслать все что угодно. И останавливало нас только то, что геоученые до сих пор не смогли определить, как настраивать с помощью наковален интерфейс.
Я отправила сообщение «Дочерям» и оставила в своем кабинете напоминание с вопросами от студентов, на которые хотела ответить на следующей лекции. Даже если я буду путешествовать несколько лет, на работу мне будет нужно выйти на следующей неделе.
Больше всего в «Геологах», сериале о путешественниках, снятом Би-би-си, меня бесит вечная одержимость его персонажей тем, чтобы одежда соответствовала эпохе. В нем половина сюжетов крутится вокруг того, как подобрать нужную соломенную шляпку, и главная героиня оказывается в сложной ситуации, потому что колготки у нее не из того нейлона. Во-первых, никто не обращает внимания на мелочи в одежде. А во-вторых, в каждой эпохе множество стилей. Если бы я попыталась изобразить даму из девятнадцатого века, как их показывают в «Геологах», я бы безнадежно провалила свое задание. Мне не требовалось общаться с дамами. Мне были нужны «новые женщины» – отважные революционерки, студентки университетов и художницы, которые курят, читают «Тревогу!»[19] и разделяют взгляды сенатора Табмен[20]. Чтобы общаться с ними, я оделась велосипедисткой: бриджи, толстые гольфы до колена и хлопчатобумажная блузка с высоким воротником. Поверх блузки – теплый пиджак. А завершила я свой наряд шерстяной шапочкой, какую носят моряки. По сути дела, это был стиль девушки-бунтарки Золотого века. И нужно очень постараться, чтобы найти его в исторических книгах, не говоря уж про телесериалы.
Когда я прибыла на место в начале апреля 1893 года, мои кожаные башмаки были облеплены ледяной грязью. Никаких объединенных в локальную сеть компьютеров не было и в помине. Инженер подбрасывал уголь в топку одной-единственной наковальни, работающей на паровой тяге и подключенной к массивной турбине, которая занимала главное место в деревянном складе на территории шахты. В помещении сильно пахло дымом и машинным маслом.
Я неуверенно поднялась на ноги, обводя взглядом грубые стены с выступающими на досках тут и там каплями смолы. Шахтеры Флин-Флона наткнулись здесь на Машину времени всего пятнадцать лет назад; таким образом, из всех пяти Машин эта была обнаружена в самую последнюю очередь. Следовательно, путешественники, использующие Флин-Флон, для того чтобы проникнуть в прошлое раньше 1878 года, оказываются в полном одиночестве на каменистом берегу красивого озера. Никаких наковален, ни даже жалкого сарая – ничего. Имея специальную подготовку, путешественник может обычными камнями выстучать условный код для интерфейса Машины и возвратиться в настоящее. Но меня этому не обучали, поэтому Машину Флин-Флона я использую только для изучения конца девятнадцатого и двадцатого столетий. Для того чтобы попасть в более раннее прошлое, я отправляюсь в Ракму или Аттирампаккам, где Машины были обнаружены тысячи лет назад. С их помощью можно попасть в очень далекое прошлое, где тебя встретят жрецы и писцы давным-давно исчезнувших государств и мастера, обученные выбивать коды для интерфейса рукой. Двумя другими Машинами, в Золотом руднике «Супер Пит» недалеко от австралийского городка Калгурли и в малийском Тимбукту, я никогда не пользовалась. Если только нет крайне веских причин отправиться в другие места, грант обычно покрывает расходы на дорогу лишь до ближайших Машин.
В дверях появился свет, и я увидела встречающего. Белый мужчина, с изящно закрученными усами, в пыльном пальто, при входе – снятая шляпа.
– Откуда вы? – В его голосе чувствовался легкий французский акцент уроженца Квебека.
– Несколько десятилетий вверх по течению. – Я показала ему свою татуировку. – Из 2022 года.
– Добро пожаловать. Как там у вас погода?
– Я отправлялась осенью, так что было промозгло и сыро.
Усмехнувшись, мужчина потер руки.
– Уверен, вы будете рады попасть в весеннюю жару! Какое у вас дело?
– Я геоученый из Калифорнии, и я здесь, чтобы посетить Колумбову выставку в Чикаго.
После этих слов мужчина начал распространяться про чудеса, которые меня ждут на выставке. Всем, кто жил в эту эпоху, было известно про первую Всемирную выставку в Америке, которую в начале девяностых годов девятнадцатого века называли Колумбовой в честь четырехсотлетия первого прибытия Христофора Колумба в Америку. Мы сидели на бревне на улице, где было ненамного теплее, чем в том месяце, который я покинула, и я тщетно пыталась соскоблить грязь со своих ботинок. Я еще никогда не появлялась мокрой – вся вода исчезала в «червоточине». Я вспомнила намерения последователей Комстока вывести Машины из строя. Хотелось надеяться, что это не первый признак их успешной деятельности.
Ваксовые Усы прервал мои размышления:
– Значит, я так понимаю, вам понадобится пирога до Виннипега, чтобы успеть на поезд?
– Вы кого-нибудь там знаете?
– Старик Сикейк скоро должен отправиться туда. Он охотился в верховьях, и, думаю, у него полно бобровых и норковых шкур. Хороший человек. Индеец из племени мушкего. Он доставит вас в Виннипег за пару недель, если только вы будете держать от него подальше виски: вы же знаете, как краснокожая братия любит «огненную воду». – Мужчина ухмыльнулся, словно ожидая, что я посмеюсь над его расистской шуткой. Нахмурившись, я натянула ботинки.
– Вы знаете, где сейчас этот Сикейк? – Мои познания в языке кри были весьма ограниченными, но мне показалось, что «сикейк» – довольно сильно искаженное «скунс». Впрочем, возможно, имелись в виду сухие галеты[21], этот заменитель хлеба у моряков, который принесли сюда белые поселенцы.
Сикейк оказался индейцем средних лет с двумя толстыми черными косами, в потертых джинсах «Ливайс», которым позавидовал бы любой подросток моей эпохи. Когда я его нашла, он собирал свои пожитки в аккуратные брезентовые тюки.
– Привет, Сикейк! У меня тут одна путешественница, которой нужно попасть в Виннипег.
Не обращая внимания на Ваксовые Усы, Сикейк окинул взглядом мои бриджи.
– Ты анархистка?
– Нет, – рассмеялась я. – Я геоученый. И мне нравится удобная одежда.
Подумав немного, индеец кивнул:
– Ладно. Я тебя подброшу, если ты будешь разбивать лагерь и готовить еду.
Сделка показалась мне выгодной, и мы пожали руки. К счастью, Сикейк отправлялся в путь в самое ближайшее время, поэтому все оставшееся время в лагере мне удалось избегать встречи с Ваксовыми Усами.
Почти всю дорогу Сикейк греб молча. Укутавшись в шкуры, я обдумывала редактирование, которое сорвало бы замыслы «комстокеров». Берега еще оставались облеплены толстым льдом, и пирога словно плыла сквозь листы тающего сахара. Вот уже три дня мы довольствовались солониной и галетами, и я жадно вглядывалась в воду.
– Ты путешественница, так? – склонив голову набок, посмотрел на меня Сикейк.
– Точно.
– Из будущего?
– Я не могу быть из прошлого. Из своего настоящего можно путешествовать только назад, но не вперед.
– Вот как? – презрительно фыркнул Сикейк. – Это ты так думаешь? На самом деле бледнолицые ничего не смыслят в путешествии во времени.
Я встрепенулась. Было известно, что индейцы кри пользовались Машиной Флин-Флона до появления белых поселенцев, однако сведений об этом сохранилось очень немного.
– Ты знаешь тех, кто может отправляться в будущее?
– Я тебе ничего не скажу. – В голосе Сикейка прозвучала смесь игривости и раздражения. Он надо мной издевался?
– Ну, в мою эпоху все полагают, что такое невозможно. Это одно из ограничений Машины.
– Быть может, проблема в том, что вы считаете ее машиной, – пожал плечами Сикейк, – а не животным, сделанным из камня и воды.
Несмотря на его абсолютно серьезный тон, я подумала, что он насмехается.
– Значит, – рассмеялась я, – ты не расскажешь мне, можешь ли отправиться в будущее.
– А ты сама догадайся.
– Уверена, кто-то уже побывал там, где-то вниз по линии времени.
– В самую точку. – Лицо Сикейка наконец растянулось в улыбке. – У вас там есть хорошие песни?
Я молча кивнула, подумав про «Черную Образину».
– Сможешь что-нибудь напеть?
Я находилась в пироге охотника, промышляющего пушниной, где-то на севере Манитобы, в сотнях километров и десятках лет от того мира, который знала. Мне показалось, сейчас самое время исполнить классику «Черной Образины» – «Полицейский-расист отсосал мой пластиковый член». На протяжении следующих двух минут деревья по берегам реки сотрясались от слов Великолепной Гарсии, исполненных моим фальшивым визгом.
Похоже, Сикейку это понравилось.
Когда мы наконец добрались до Виннипега, он дал мне пару бобровых шкур, продав которые я смогла бы купить билет на поезд и номер в гостинице с ванной. Я горячо поблагодарила его, а Сикейк лишь пожал плечами.
– Расплатишься, когда придешь снова.
Поезд грохотал через маленькие городишки и мимо ферм посреди начинающих оттаивать бескрайних прерий. Полированное дерево сидений передавало тряску на стыках рельсов в непрерывную дрожь, отзывающуюся у меня в ягодицах одной сплошной болью. В Сент-Поле я потратила пятак на сыр и карамель, после чего пересела на поезд американских линий, который должен был доставить меня в Чикаго через Нью-Йорк.
Путешествовать во времени легко, но заходить в Машину и выходить из нее – такое может доконать любого. Иногда в буквальном смысле, если подцепишь какой-нибудь микроб, против которого у тебя нет прививки. К счастью, я добралась до вокзала Юнион в центре Чикаго просто разбитой и голодной. Порывы холодного ветра со стороны озера Мичиган приносили зловоние тухлой рыбы и сточных канав. Впрочем, от меня пахло ненамного лучше. Я несколько дней питалась тем, чем кормят на железнодорожных станциях, и спала на тесной полке, отчего шея моя превратилась в узелок горящей боли. Но в конце концов я доехала, и перспектива приступить к работе наполнила меня восторженным возбуждением. Одернув пиджак, я направилась на юг, вдоль затхлых вод озера, на геологический факультет Чикагского университета. Во многих университетах крупных городов имелся небольшой отдельный фонд для выдачи займов путешественникам, а мне требовалось несколько долларов, для того чтобы продержаться, пока не найду работу.
Однако еще до того, как клянчить деньги из университетского фонда, я собиралась пройтись через Всемирную выставку. До ее открытия оставалось несколько месяцев, однако жизнь там уже кипела. В идеале мне хотелось найти работу еще до того, как я доберусь до геологического факультета. Путешественников обучают быть не только наблюдателями, но и участниками, поэтому я, попав в струю, должна была сама зарабатывать себе на жизнь. По крайней мере, экономическая система девятнадцатого столетия была мне знакома.
Я поняла, что подошла близко, когда увидела впереди купола и шпили. До путешествия я изучила выцветшие фотографии Всемирной выставки, но сейчас все равно ощутила знакомый путешественникам азарт, увидев это лично. Весь прошлый год строители упорно превращали заболоченный берег озера, известный как Джексон-Парк, в обширный лабиринт зданий в европейском стиле, искусственных лагун и украшенных ангелочками фасадов. Сегодня, в этом полузаконченном состоянии, выставка напоминала декорации к сумасшедшей сказке. В туристических брошюрах район назовут Белым городом – из-за цвета, а также из-за того, как в нем был воплощен безукоризненный сверкающий футуризм Викторианской эпохи. Я задержалась на минуту, восторгаясь одними только размерами выставочных залов, кишащих рабочими. Мимо громыхали телеги, груженные всем, от уличных оркестров до деревьев бонсай. Однако я собиралась найти работу не здесь. Я искала парк развлечений «Мидуэй» – длинную грязную полоску, протянувшуюся от прилизанного лица Белого города собственно в Чикаго. Впервые представленным на Всемирной выставке аттракционам было суждено подпитывать вдохновением все парки развлечений в течение следующего столетия.
Я повернула направо, и вот он, «Мидуэй», исчерченный грубыми колесами телег. Старательно избегая лужиц жидкого навоза, я прошла мимо экспонатов, похожих на деревни, беспорядочно собранные из всех уголков света: с острова Ява, из Германии, Османской империи, Японии, Австрии, с Самоа, из Египта. Многие постройки находились еще на уровне каркаса. Прямо впереди начиналась грандиозная «Улица Каира» – огороженный стеной мир ресторанов, магазинов, театров и базаров, которые, сплавленные вместе, образовывали галлюцинацию усредненного города в Магрибе. Рабочие с молотками ползали по главной достопримечательности экспоната, «Храму Луксора». Другие, для полной псевдоисторичности, возводили рядом две стелы, покрытые иероглифами.
Этот сегмент «Мидуэя» был практически полностью перекрыт для движения грудой огромных стальных спиц, уложенных наподобие бревен прямо поперек залитой грязью улицы. Со временем эти спицы должны были собраться вместе, образовав первое в мире колесо обозрения, одно из самых сложных на тот момент технических сооружений, призванное подавить своими размерами минареты североафриканской архитектуры внизу. Десятки рабочих рыли землю, прокладывая паровые трубы, которым предстояло приводить этот колосс в движение. Напротив «Улицы Каира» находились «Мавританский дворец» и «Персидский театр», в настоящий момент не более чем деревянные основания с первыми шаткими опорами будущих стен, намекающие на то, какие огромные толпы будут собираться здесь всего через какие-то недели. Я не могла поверить, что вскоре вся Америка будет одержима стремлением попасть в это место.
Заглянув за угол «Луксора», я обнаружила переулок с одним-единственным строением, чьи слегка выцветшие проемы придавали ему обжитой вид. Увенчанное позолоченным куполом и облицованное рядами яркой плитки, оно несло вывеску, на которой было написано просто: «АЛЖИРСКИЙ ТЕАТР». Пониже витым шрифтом заведение обещало нести зрителям «Мавританские кабилы: танцы алжирских негров и бедуинов». Другая вывеска уточняла: «Выступления каждый час! Танцующие девушки!» Рядом стоял красиво разукрашенный фонтан, полный грязной дождевой воды. Судя по звукам, внутри били в барабаны, однако полной уверенности у меня не было.
Я уже развернулась, чтобы уйти, когда в полумраке входа материализовались две женщины. Одна, высокая и бледная, скручивала папироску из табака, насыпанного из крошечного кисета, который прятала в юбках. Другая была невысокой, с черными как смоль волосами, заплетенными в косы и обрамляющими ее смуглое лицо. Она была в мужском шерстяном пальто, скрывающем ее костюм, от которого были видны только металлические кисточки на фоне толстых черных чулок.
– Вы пришли на прослушивание? – окликнула меня высокая.
– Нет, я просто проходила мимо, – постаралась ответить я как можно небрежнее. Как будто я не нуждалась отчаянно в работе.
Та, что в шерстяном пальто, окинула меня оценивающим взглядом и усмехнулась.
– Мне нравятся ваши бриджи. Хотите курить?
Я согласилась.
– Меня зовут Асиль, а это Софрония.
– Все зовут меня просто Со́фой.
– А я Тесс. Девочки, вы танцовщицы?
– Я танцовщица. Мой сценический псевдоним – принцесса Асинафа. Но я также и переводчик. И много чего еще, в том числе управляющий у того типа, который привез эту труппу из Африки. – Асиль сделала величественный жест, словно демонстрируя дворец, полный сокровищ.
Софа протянула мне туго скрученную папироску.
– Я журналистка, – сказала она. – Вы знаете, что эти традиционные восточные танцы в Америке показывают впервые? Это невероятно. Я готовлю материал в журнал.
Затянувшись, я постаралась не поперхнуться. Табак в девятнадцатом веке был очень крепким.
– О чем еще вы пишете?
– В основном памфлеты про то, как я трахаюсь с ангелом.
За свои двадцать пять лет путешествий я наслушалась много всего странного, поэтому мне не составило труда сохранить свой тон нейтральным.
– С каким еще ангелом?
– Я не имела в виду настоящего ангела. Богиня не станет принимать подобные физические воплощения. Но я учу женщин семейному здоровью и брачному ложу, а для них лучше, если они говорят своим мужьям, что читают спиритические трактаты.
– Когда у меня возникли кое-какие женские проблемы, еще в Аризоне, я заказала одну Софину брошюру. Приехав в Чикаго, я первым делом разыскала ее саму.
Переглянувшись, женщины прыснули.
– Ты похожа на «новую женщину». – Софа вопросительно подняла брови. – Чем ты занимаешься?
– Вообще-то, я ищу работу.
– Но ты не танцуешь? – с сомнением промолвила Асиль. – Шить ты можешь? Нам просто жутко нужна портниха.
– Конечно, могу.
– Восхитительно! – выполнила пируэт Софа. – Прелестно! Кажется, сама Богиня привела тебя к нам!
Улыбнувшись, я кивнула, не в силах поверить в свою удачу. Я получила работу именно там, где через несколько месяцев Комсток попытается сокрушить права женщин.
Асиль напоминала всех женщин-начальниц, с которыми мне приходилось когда-либо работать, не важно, куда я отправлялась в путешествие. Формально она ничего не возглавляла (эта честь досталась Солу Блуму, молодому событийному промоутеру из Сан-Франциско, который заведовал всем парком развлечений «Мидуэй»), однако всем было известно, что именно Асиль тот человек, у которого есть ответы на вопросы. Хотя официально никакую должность она не занимала, в «Алжирском театре» на ее плечах лежало все, от бухгалтерского учета и найма сотрудников до режиссуры и хореографии. И, разумеется, платили ей меньше, чем тем ребятам, которые по ее указаниям возводили сцену.
Точно так же, как всех женщин-начальниц, какие только у меня были, такое положение дел ее бесконечно злило. Придя на работу на второй день, я застала Асиль отчитывающей труппу и рабочих.
– Болваны, что вы делаете? Мы открываемся первого мая! Зрительный зал еще не доделан, крыша протекает, а вы все пляшете словно ослы! – Затем она еще какое-то время орала по-арабски, после чего наконец обернулась ко мне: – И что насчет костюмов? Жакет Салины весь в дырах!
Я смиренно склонила голову вместе с остальными. Мы не могли сравниться в компетенции с великой принцессой Асинафой, звездой нашего шоу, грозой работающих под ее началом лентяев.
Тем не менее день прошел для меня довольно приятно. Я добавила несколько скромных длинных рубашек к традиционным курткам, обнажающим живот, которые танцовщицы надевали вместе с юбками с кисточками. Эти добавления должны были быть достаточно прозрачными, чтобы демонстрировать мышцы живота, но в то же время не слишком, чтобы белые порядочные жители Среднего Запада не падали в обморок. Далее мне пришлось заменять на куртках, шароварах, шарфах и сапожках бесчисленное количество крошечных бусин и блестящих монет. Облизнув нитку, я вставила ее в ушко иголки, и в этот момент Асиль со стоном подсела ко мне.
– Каким же длинным выдался день! А уже почти время начинать представление.
– Я полагала, шоу начинается только в мае, – удивилась я.
– Как ты думаешь, почему все костюмы уже порваны и потрепаны? По моему предложению предварительный показ идет на протяжении последних нескольких недель. Берем по два четвертака с носа. Мы уже успели заработать кучу денег, а «Мидуэй» еще даже не открылся! – В ее голосе прозвучала нотка гордости.
Я начала пришивать монетки к лифу, тщательно располагая их так, чтобы они накладывались одна на другую, словно целующиеся пуговицы.
– Ты давно танцуешь с этой труппой?
Порывшись в плошке с монетками, Асиль протянула мне несколько штук нужного размера.
– О, я с ними не гастролировала. Я пришла только в конце прошлого года, когда Сол дал объявление в газете о том, что ему требуется управляющий со знанием арабского языка.
– Он нанял тебя в качестве управляющего?
– Ну, формально я у него танцовщица. Но затем Сол сообразил, что я говорю по-английски и по-арабски и знаю, как поставить шоу. Мои родители из Египта, у них был салун в Аризоне. Я научилась африканским танцам, чтобы развлекать гостей, но отец также показал мне, как вести дела. – Внезапно погрустнев, Асиль опустила взгляд. – Он был хорошим человеком. Всегда относился к девочкам так же, как к мальчикам.
– Почему ты перебралась в Чикаго?
– После смерти отца моя мать снова вышла замуж, и… Ну, думаю, ты сама можешь догадаться. Не все мужчины одинаково хорошие.
– Это уж точно. – Аккуратно пришивая очередную монетку, я подумала о своем прошлом, которое ждало меня в будущем, подобно невскрывшемуся нарыву. – Наверное, уйти из дома было лучше, чем альтернатива.
– Альтернатива… Я об этом думала. – Асиль окинула меня оценивающим взглядом, и у меня мелькнула мысль, не говорим ли мы обе про убийство. Однако затем она улыбнулась и подмигнула. – Но теперь я здесь, со своим собственным шоу.
В гримерку сунул голову Сол, с толстой сигарой во рту.
– Я так думаю, ты имеешь в виду мое шоу. Асиль, пора начинать предварительный показ.
Асиль встала, лицо ее снова было разглаженным лицом профессионала.
– Мы готовы.
Усмехнувшись, Сол хлопнул ее по спине.
– Разумеется, готовы. Разумеется!
После чего вручил ей два дополнительных доллара. Как я уже успела узнать, этот жест был для него характерным – он забирал себе все лавры, но также следил за тем, чтобы мы знали, что он знает, кто в действительности стоит за его успехом. Подобные мелочи имели большое значение. Никто из труппы не ставил под сомнение то, что настоящим боссом была Асиль.
Сама я зарабатывала полтора доллара в день, что для портнихи в ту эпоху было очень неплохо. Борьба за избирательные права для женщин помогала новому поколению девушек покинуть родительский дом и выбрать для себя профессию из весьма ограниченного списка: уход за детьми, пошив одежды, преподавание, садоводство и искусство. Новые учебные заведения, такие как Калифорнийский университет в Беркли и Чикагский университет, открывали свои двери для студенток.
Подобно многим другим незамужним женщинам той эпохи, я сняла комнату в доходном доме в трехэтажном кирпичном здании на Дирборн-стрит, который мне посоветовала Софа. Ее консультативный салон находился на том же этаже в конце коридора, и это означало, что мимо моей двери постоянно проходили посетительницы, ищущие спиритического наставления.
В тот день я лежала в своей комнате на жесткой койке и читала «Трибьюн», краем уха подслушивая разговор двух хорошо одетых дам, судачащих о том, что Софа способна исцелить молитвой разбитое сердце. Через час вернулись три женщины, работающие в швейной мастерской, – осунувшиеся, с распухшими пальцами. Одна из них плакала.
– Да смилостивится надо мной бог, но я не могу оставить этого ребенка! – дрожащим голосом прошептала она. – Его отец – плохой человек. После того, что он со мной сделал… – Она снова начала всхлипывать, охваченная меланхолией.
– Софа поможет, – принялась утешать ее другая женщина. – Мы будем молиться. Ей известны тайны ангелов.
– Ты хочешь сказать, она знакома кое с какой акушеркой, – презрительно фыркнула третья.
Дни сливались в сплошную череду, каждый последующий теплее предыдущего. Я наблюдала практически забытые грани женской культуры Золотого века. Большинство американских женщин были спиритистками – последовательницами таинственной смеси язычества, оккультных верований и христианства. А Софа была одной из самых известных наставниц в Чикаго.
Наблюдая за тем, как женщины жеманничают с мужчинами в общественных местах и терпят от них насилие дома, я не могла поверить, что мы находились в переходной точке истории, когда растущая сила женщин смогла наконец опрокинуть давно устоявшийся общественный порядок. Однако перемены никогда не бывают линейными или очевидными. Нередко прогресс становится заметным только тогда, когда провоцирует отчаянное отступление назад. Вот почему я практически не сомневалась в том, что здесь и сейчас встречу последователей Комстока, готовящих фундамент для своего злонамеренного редактирования.