Правильно говорят: «Имеем – не ценим, потеряем – плачем».
Всего лишь несколько дней назад он, Александр Солоник, имел все, что следовало ценить: собственную квартиру, машину, деньги, хорошо оплачиваемую работу, а главное – возможность соотнести возможности и потребности.
Теперь ничего этого нет.
Он – никто, он – осужденный на восемь лет, находящийся к тому же во всесоюзном розыске. Прошлая жизнь перечеркнута начисто, настоящее тревожно, будущее туманно, и никто не может сказать, что будет с ним, беглецом, завтра или даже сегодня…
Человек, находящийся в розыске, разительно отличается от человека свободного. Вроде бы и он пока еще свободен, но тень тюремной решетки незримо лежит на его лице. Такой человек старается не попадаться на глаза ментам, избегает людных мест, где проверяют документы и где его могут невзначай опознать, такой человек не может предаваться маленьким радостям жизни. В конце концов, такой человек вынужден тщательно «шифроваться», соблюдая основы конспирации, – забыть собственные фамилию-имя-отчество, телефоны друзей и родных, вынужден изменить привычки и наклонности. Улыбка становится напряженной, движения – осторожными, а взгляд – жестким, цепким и подозрительным.
Психика расшатывается быстро, и начинаешь подозревать всех, кто рядом и кого рядом нет. Волей-неволей закрадываются в голову мысли: а ведь нельзя же скрываться так всю жизнь, рано или поздно мусора накроют… Банальная фраза «сколь веревочке ни виться, а конец все равно будет» тем не менее справедлива: немало есть случаев, когда находящийся в розыске добровольно сдавался – мол, вяжите, менты поганые, сил нет больше прятаться.
Человек, находящийся в розыске, быстро начинает понимать жизнь и ее ценности, главная из которых – личная свобода.
Тогда, после дерзкого побега из здания городского суда, без пяти минут зэк Солоник понял: теперь у него начнется совершенно другая жизнь.
И она, естественно, началась…
Местное ГОВД буквально встало на уши: подобного Курган еще не знал за всю свою историю. Начальник охраны был строго наказан, но легче от этого не стало – поймать беглеца по горячим следам не получилось.
Поиски велись по всем правилам специально разработанной для таких случаев операции «Перехват» – вооруженные засады у родных и друзей, санкционированное прокуратурой прослушивание их телефонов, патрули в штатском на людных улицах, железнодорожном вокзале и в аэропорту, кордоны на въездах-выездах из города, ориентировки на стендах «Их разыскивает милиция».
Но все было тщетно: беглец нигде не объявлялся – как сквозь землю провалился. Начальник местного управления МВД лютовал, сулил немыслимые кары старшим офицерам; те в свою очередь срывали злость на подчиненных, но результаты по-прежнему не утешали. Задержали, правда, нескольких подозрительных, по приметам отдаленно напоминавших беглеца, но их, к сожалению, пришлось отпустить, хотя начальники курганских РОВД клятвенно заверяли генерала, начальника управления, что спустя час после соответствующей обработки каждый из них с готовностью признавался в том, что он и есть тот самый Александр Солоник…
Иссиня-черное майское небо с крупными мохнатыми звездами низко нависло над пустынной трассой. Где-то совсем низко, над самой головой сверкали огненно-голубые предгрозовые зарницы, и отсветы их причудливыми тенями ложились на унылое, ровное шоссе.
Машин почти не было: лишь изредка где-то далеко слышался низкий, расплывчатый шум автомобильного двигателя, гулко разносившийся по дороге, и только спустя некоторое время на трассу из непроницаемо-чернильной темноты выплывал тяжелый «КамАЗ» с крытой фурой, унося с собой кроваво-красные огоньки габаритных огней.
Невысокий, коротко стриженный мужчина упорно шел вдоль ночного шоссе Курган – Тюмень. Едва заслышав позади шум мотора, он всякий раз быстро, но без суеты сворачивал в сторону, чтобы не привлекать внимания: одинокий путник, бредущий далеко за полночь в пятидесяти километрах от города, не может не вызвать подозрений.
Мелькнул полустертый дорожный указатель «Памятное – 14 км», и путник, заметив впереди тусклый свет фар большегрузных автомобилей, стоявших на обочине, остановился. Чтобы не быть замеченным, отошел в сторону, напряженно вглядываясь вперед.
Пока все шло по плану – так, как Саша Солоник и рассчитывал.
А план был прост – после побега из здания суда следовало как можно быстрей исчезнуть из города, ставшего для него мышеловкой. Ловушка не успела захлопнуться – ему удалось-таки в последний момент выбраться из Кургана пешком. Уже за городом дождался захода солнца в полуразрушенном станционном домике, далее двинулся налегке: голосовать, просить подвезти означало бы подвергать себя ненужной опасности.
Нервы взвинчены до последнего – прежде всего из-за осознания собственной беспомощности. Зверь, уходящий от егерей, и то был бы куда в более выгодном положении. У зверя – зубы, клыки, когти, а у него даже перочинного ножика с собой нет. Кто же знал тогда, перед судом, что все сложится так жутко и неправдоподобно…
Беглец взглянул на часы – фосфоресцирующие стрелки «Командирских» показывали десять минут третьего. Идти до Тюмени пешком более ста пятидесяти километров – чистое безумие.
Надо искать выход.
Саша прищурился – метрах в пятидесяти, съехав с шоссе, стояли несколько «КрАЗов», «КамАЗов» и «МАЗов» с огромными фурами, разукрашенными надписями «Совтрансавто». Водители, расставив на огромных передних бамперах бутылки и стаканы, разложив на коленях пакеты с дешевой колбасой, воблой, тушенкой, заслуженно закусывали. Между машинами тлели угли костра – в темноте они выглядели неестественно яркими.
Иногда непроницаемую тьму ночи падучей огненно-алой звездочкой прорезал сигаретный окурок, и едкий табачный дым доносился до обостренного обоняния Солоника, неприятно щекоча ноздри.
Человек, попав в затруднительное положение, всегда подсознательно тянется к людям. Наверное, именно потому беглец решил подойти к дальнобойщикам, тем более что ментов среди них в столь позднее время не могло быть наверняка.
Прячась в редколесье, осторожно приблизился – теперь он мог рассмотреть водителей вблизи. Спокойная, дружественная обстановка, обстоятельные профессиональные разговоры о дешевых «плечевых» телках, снимающихся на трассе, о левом грузе, алчных гаишниках, о достоинствах и недостатках машин – короче, классика жанра: водители на привале. Да и сами машины не вызывали подозрения. Номера в основном тюменские, свердловские, омские. Какие уж тут менты, откуда им взяться?
Стараясь казаться невозмутимым и чуть беспечным, Саша вышел к машинам.
– Добрый вечер, мужики, – простецким голосом поздоровался он. – Можно к вам?
Мужчинам, заслуженно отдыхающим и закусывающим, да еще ночью, да еще под открытым небом, всегда свойственны сдержанное благодушие и гостеприимство. И эти водители не были исключением. Да и неудобно как-то не пригласить запоздалого путника к импровизированному столу, к огоньку, не угостить тушенкой и воблой, не расспросить, кто он таков и что заставило его в столь позднее время оказаться на пустынной трассе…
Спустя минуту-другую Солоник, не показывая виду, что страшно проголодался, неторопливо ужинал и рассказывал только что придуманную историю. Мол, работает он вахтовым методом в геологоразведочной партии, отдыхал после очередной смены дома, в поселке, тут неподалеку, а в Тюмени жена на сносях. И надо же такому случиться: только что получил телеграмму – она родила мальчика! Вот он и сорвался на ночь глядя. Думал, на рейсовый автобус успеет, но не вышло… Ничего, ради такого случая можно и пешком пройтись.
История выглядела весьма правдоподобно, объясняя и ночной поход вдоль трассы, и взволнованность. Сентиментальность ситуации полностью снимала возможные подозрения, а кроме того, вызывала подсознательное уважение и сочувствие: настоящий мужик, дождался наследника и теперь, ночью, пешком топает к жене и новорожденному.
Водилы, расчувствовавшись, даже предложили выпить неразведенного спирта, но счастливый отец отказался наотрез: как же в таком виде в роддом он явится?!
Огромный темно-зеленый «МАЗ» с омским номером должен отправляться, как сказал его водитель, через час. Уважение дальнобойщика простиралось так далеко, что он предложил подкинуть ночного путника до самой Тюмени. Саша, с трудом сдерживая радость, естественно, согласился.
Главным теперь было добраться до границы Тюменской области. Розыск, если он и объявлен, действует пока только на территории Курганской области. Местное милицейское начальство не стало выставлять себя на посмешище: утратили бдительность, осужденные у них прямо из зала суда бегают?! А не доезжая небольшого поселка Салобаево начинается власть тюменских ментов, которым, как наверняка знал бывший сержант МВД, глубоко наплевать на соседнюю курганскую милицию и ее начальство.
Спустя несколько минут Солоник, морщась от острых запахов солярки, махорки, сухой пряной колбасы, прогорклого сала и свежеразлитого керосина, которые наполняли кабину «МАЗа», ехал по направлению к Тюмени.
– Слышь, мужик, а ты не знаешь, что это за бандит такой сбежал? – неожиданно спросил водитель, невысокий, щуплый молодой человек, вглядываясь в темную расплывчатую перспективу ночной трассы.
– Откуда сбежал? – стараясь казаться невозмутимым, поджал губы ночной пассажир.
– Да не знаю откуда, из тюрьмы, наверное, – дальнобой чиркнул зажигалкой, и тусклый огонек сигареты осветил его лицо. – Я когда засветло из Кургана выезжал, мусора два раза тормозили – мол, нет ли чего подозрительного? Ничего не слыхал?
Саша передернул плечами.
– Откуда? Мне теперь еще о беглых бандитах думать. Другие проблемы…
– Понимаю…
Некоторое время ехали молча. Солоник, пристально вглядываясь в темноту, прикидывал, будет ли ментовский кордон на границе областей или нет и что следует предпринять, если мусора все-таки там торчат.
А водитель продолжал взволновавшую его тему:
– Я сейчас с мужиками об этом уголовнике базарил – те говорят, будто бы он двоих конвоиров убил и автомат с патронами прихватил.
– Все может быть, – равнодушно пожал плечами Саша. – Времена такие…
– Все равно поймают, – дальнобойщик, стряхнув пепел с окурка себе под ноги, бросил внимательный взгляд на спутника. – Как ты думаешь?
– Думаю, что нет, – неожиданно для самого себя ответил Солоник.
– Почему?
– Если с автоматом – хрен там поймают. Штук пять мусоров положит, а последнюю пулю – себе. Живым не дастся. Я б на его месте так и сделал, – совершенно искренне закончил он.
Тяжелый «МАЗ», освещая пустынное пространство перед собой мощными галогенными фарами, катил неторопливо – не быстрей пятидесяти километров в час, но до границы с Тюменской областью оставалось все меньше и меньше.
А если там действительно менты?
– Ребенок у тебя первый?
– Что? – не понял спутник, всецело поглощенный собственными размышлениями.
– Я говорю – первенец, или как?
– Ага, – Саша, натянуто улыбнувшись, обернулся к водителю.
– Ну щас небось месяц бухать будешь с радости, – в голосе сидевшего за рулем послышалась неприкрытая зависть. – Помню, когда у меня мой Ванька родился, так мы с мужиками в автоколонне не просыхали. Водяра кончилась – самогон бухали, первач вышел – два аккумулятора на спиртяру поменяли!
Нехитрый разговор о неизбежной в таких случаях законной пьянке неожиданно натолкнул на спасительную мысль.
– Слышь, приятель, у меня братан двоюродный служит в ГАИ сержантом. Хороший мужик, только пьет сильно, – со скрытой горечью за братана, избравшего неправильный жизненный путь, сказал Саша. – Наверняка сейчас тут дежурит. Может, и нас тормознет.
– Ну так что? – руки водителя лежали на потрескавшемся руле уверенно, и уверенность дальнобоя почему-то передалась и Солонику.
– Может быть, родичи уже и ему позвонили. Заставит выйти, бухать с ним надо будет дня три… Сам понимаешь – просто так не отстанет.
– Ну так бухай, – водитель был невозмутим.
– А мне перед женой неудобно – она, должно быть, медсестру специально гоняла телеграмму мне отбить, а я на полпути на несколько дней зависну.
– Ну так не бухай.
– Слышь, если тебя менты тормознут, скажи, что один, никого, мол, не везешь, – осторожно, пытаясь по выражению лица собеседника предугадать его реакцию, попросил Солоник. – А я назад полезу, на спальное место… В Тюмени разбудишь. Хорошо?
Дальнобойщик пожал плечами – чего уж там, полезай, разбужу.
Спустя минуту Солоник лежал на пропахшем соляркой спальнике, тревожно вглядываясь через лобовое стекло в темноту, разрываемую светом фар.
И точно – минут через двадцать показался милицейский пост: патрульный «уазик», гаишники в белых портупеях, габаритные огни какой-то легковушки на обочине. Саша рассмотрел ее номер – курганский, наверняка частник.
Взмах полосатого жезла, и «МАЗ», скрипнув гидравликой, тяжело съехал вправо и остановился.
Солоник вжался в спальник, притаился – наверное, теперь, как никогда, ему хотелось раствориться, стать невидимым…
Продаст водила или нет?
– Старший сержант милиции Кириленко, ваши документы, – донеслось до его слуха.
Водитель открыл дверцу, спрыгнул на дорогу.
– Пожалуйста…
Спустя минуту старший сержант ГАИ усталым голосом поинтересовался:
– Ничего подозрительного не заметили?..
– Нет…
– Никого не подвозили?..
Беглец взглянул на приборную доску – ключи в замке зажигания, впереди – пустынная трасса. Если этот дальнобойщик его сдаст или не в меру бдительный мент решит обследовать салон, выход только один – выбросить сержанта на дорогу, вскочить за руль и, протаранив «уазик», гнать, гнать, гнать… Оторваться, бросить машину и уходить пешком. В любом случае терять ему теперь нечего.
– Никого, – послышался уверенный голос водителя «МАЗа», и Саша мысленно поблагодарил его за верность данному слову.
– Счастливого пути…
Тяжелая фура медленно выползла на шоссе и покатила в сторону Тюмени.
– Никогда тут прежде ментов не было. Наверняка бандита того разыскивают, – уверенно произнес водитель, закуривая, и протянул пачку спутнику. – Дымишь, что ли?
– Спасибо, не курю, – сдерживая волнение, ответил Солоник.
– Интересно – поймают его или нет? – размышлял дальнобойщик вслух.
В представлении водителя «МАЗа» беглый уголовник, убивший двоих ментов и захвативший автомат, должен был быть под два метра ростом, с кровожадным взглядом и физическими кондициями Ильи Муромца, русский народный персонаж Яшка – Красная рубашка.
А этот – невысокий, худощавый, с незапоминающейся внешностью – на отпетого уголовника никак не тянул. Семьянин, любящий муж, даже пить отказывается – разве такой способен на побег?
– Так твой это братан был или нет? – поинтересовался водитель.
– Все люди – братья, – философски заметил Саша. – А сколько еще до Тюмени?..
Наверное, во всей Западной Сибири нет города более странного, чем Тюмень. Комсомольско-молодежная стройка, возникшая в годы развитого социализма, была знаменита как минимум тремя вещами: во-первых – нефтяными и газовыми месторождениями, горящие факелы которых привлекали внимание гостей за несколько десятков километров от города; во-вторых – периодической сменой населения (приезжих – вахтовиков, геологов, монтажников – тут было куда больше, чем коренных жителей), а в-третьих – исключительной даже для этого края криминогенностью.
Саша не зря выбрал Тюмень в качестве временного убежища – он прекрасно понимал, что в этом городе легко затеряться.
Сперва Солоник, сведя дружбу с аборигенами, поселился в рабочем общежитии на окраине. Впрочем, место, где ему пришлось ночевать несколько раз, вряд ли можно было назвать даже общежитием – так, обыкновенный грязный бомжатник. Контингент проживающих – вахтовики, изыскатели, рабочие геологоразведочных партий да бывшие зэки, которые, как мухи на мед, слетались в эти небедные места в поисках заработка. Вахтера не было в помине, двери не закрывались даже на ночь, и, как следствие, повальное пьянство и безбожное воровство вошли тут в норму.
Естественно, жить в таких условиях не представлялось возможным – тем более что иногда среди ночи происходили милицейские облавы. А потому Саша понял, что единственно правильный путь – снять стационарную девку с собственной хатой.
Таковая отыскалась довольно быстро.
Анжела – черноволосая, сдобная, ухоженная телка двадцати пяти лет (как она, во всяком случае, утверждала сама), разведенная, но без ребенка, жила в самом центре города. Квартира – пусть и не шикарная, однокомнатная, зато своя. К тому же относительно интеллигентная для этих краев профессия: «мастер-косметолог», как представилась она молодому человеку. Саша снял ее прямо на улице – стрельнул номер телефончика, улыбнулся, одарил каким-то двусмысленным комплиментом. Конечно же, можно было найти и получше, но выбирать не приходилось. Ночлеги в бомжатнике-общаге подорвали нервы и психику Солоника – первые несколько дней он отсыпался, осматривался, почти не выходя на улицу.
Для Анжелы была заготовлена красивая романтическая легенда: мол, застал жену с любовником, который ко всему прочему оказался ментом, как следствие – сурово искалечил негодяя, и теперь вот, к сожалению, приходится скрываться от правосудия. Да и жена оказалась курвой из курв: выставила бывшего мужа без вещей, денег и даже документов.
Косметолог Анжела проглотила эту историю, как привычную противозачаточную таблетку – с полной уверенностью, что так оно и было, пожалела несчастного, накормила, напоила и создала ему на короткое время ощущение полного комфорта.
Несомненно, женщина, да еще двадцатипятилетняя, да еще разведенная, преследовала исключительно меркантильные цели, далекие от бескорыстного участия. Чего уж тут, в Тюмени, ловить: мужчины, все как один, – или пропахшие сырой нефтью и дымом костров горькие пьяницы, или «синие», в сплошных татуировках, изъясняющиеся хоть и по-русски, но больно уж непонятно. Такой если и клюнет на нее, то только из-за квартиры да зарплаты. А у этого, невзрачного на вид, обделенного судьбой, обстоятельствами и курвой-женой, и выбора-то нет: ни денег, ни крыши над головой…
Короче говоря, очень даже перспективный вариант второго замужества.
Увы, Саша отплатил ей черной неблагодарностью, не оправдав доверия: неуемная страсть к плотским удовольствиям звала беглеца на сексуальные подвиги даже в новых условиях.
Уже через несколько дней, нежно поцеловав Анжелу и пожелав успешного рабочего дня в салоне красоты, он снял ее соседку, свежую и непосредственную десятиклассницу, отодрав во все дыры прямо на кухне. Затем – ее подругу, а еще – какую-то девчонку у подъезда, имени которой он так никогда и не узнал…
Нет ничего тайного, что не стало бы явным, к тому же непосредственность подруг, которых успел оприходовать новый хахаль Анжелы, не имела границ.
Когда тайное стало явным, жертва мужского непостоянства решила отплатить – но чисто женским коварством…
Саша ничего не замечал – по-прежнему был вежлив, сдержан и показательно спокоен. Лишних вопросов не задавал, от опасных вопросов уходил, не раздражался, в ее дела не лез. Конечно, он производил впечатление человека замкнутого. Анжела часто заставала нового любовника в ванной, перед зеркальцем, изучавшим свое отражение непонятно зачем. На естественный вопрос – для чего? – последовал естественный ответ: чтобы изменить то, что ему в себе не нравится.
Услышав столь обтекаемое объяснение, Анжела поняла его по-своему: мол, хочет покрасивше выглядеть, чтобы побольше телок наснимать.
– Давай я тебе помогу, – пряча змеиную улыбку, предложила хозяйка квартиры, – я ведь все-таки косметолог… Что ты хочешь – эту родинку удалить?.. Два-три сеанса, проще простого. Приходи завтра ко мне на работу, чего там тянуть…
Косметический кабинет располагался в самом центре города. Маленькие кабинки, в каждой из которых – трельяж, дробящий отражение, пожилые молодящиеся дамы, полулежащие в креслах с масками на лицах (что делало их еще более уродливыми), какие-то ванночки на специальном столике, специфические запахи кремов, пудры, специальных снадобий, масса инструментов, напоминающих хирургические, предназначение которых непосвященному понять не дано.
Анжела была ровна и приветлива – обнажила в улыбке ровные белые зубы, указывая рукой на кресло перед столиком.
– Садись.
Щурясь от яркого света, отраженного зеркалом, Саша опустился в кресло и, едва взглянув на любовницу, подметил, что тоненькая голубоватая жилка на ее виске заметно вибрирует. Правда, он не придал этому значения – мало ли может быть причин для волнений у одинокой и не такой уж молодой женщины?
– Ну, сразу приступим? – деловитым тоном поинтересовался Солоник.
Анжелу явно что-то тяготило – она производила впечатление человека, принявшего какое-то решение, но не уверенного в его правильности: движения потеряли былую размеренность, взгляд блуждал, руки потели – она то и дело комкала носовой платок.
– Да ладно, давай немного попозже, у меня на сегодня больше никого, – сдавленным голосом произнесла она и тут же, без всякой связи, но с чисто женской логикой, продолжила: – А все-таки ты жестокий человек, Саша.
– Почему? – Солоник даже не обернулся в ее сторону, рассматривая в зеркале родинку, которую и предстояло удалить.
– Ты не хочешь сказать, что любишь меня, – выдохнула из себя Анжела.
– Вам, женщинам, надо только одного: услышать слова любви, – поморщился он. – Все вы одинаковы…
– Женщина любит ушами.
– А мужчина? – тут Солоник с любопытством взглянул на нее.
Анжела улыбнулась, морща лоб, – глаза ее заметно увлажнились.
– Не знаю… Наверное, руками и…
– И чем еще?
– Ну не будем об этом говорить. – Анжела неторопливо подошла к двери, защелкнула ее, выразительно взглянув на Солоника.
Они остались вдвоем. В кабинете было прохладно и тихо – лишь ветер шевелил занавесочку, надувая ее пузырем.
– Я тебя чем-то обидел? – Он явно не ожидал подобного поворота событий.
– Да нет… ничем. Саша, я хотела бы попросить, чтобы ты сейчас взял меня… Понимаешь? Может быть, в последний раз.
Странны и туманны были ее слова – «в последний раз», странным поведение, но молодой человек не придал всему этому должного значения. Грубо привлек Анжелу к себе, поднялся с кресла, приобнял, расстегивая по ходу юбку – она неслышно упала на линолеум. Неторопливо, одну за другой расстегнул маленькие пуговички ее блузки, и хозяйка кабинета, нервно поведя плечами, сбросила ее на пол. Затем она сама сняла через голову, не расстегивая, бюстгальтер, сделала вид, что застеснялась, будто бы впервые в жизни была с ним, прикрыла грудь руками.
Саша взял ее за мизинцы и медленно развел руки в стороны. Она так и осталась стоять – нагая, с огромными грудями, темные соски которых напоминали два круглых глаза. А Солоник неторопливо раздевался – так, будто бы и не очень хотел ее, а лишь делал одолжение, и это не могло укрыться от девушки. На лице ее вновь заиграла нехорошая улыбка.
– Ну, давай, иди сюда…
Анжела прильнула к нему, и он уже не мог видеть ее, а только ощущал в своих объятиях. Ее дрожащие руки коснулись обнаженной мужской плоти, она неожиданно для себя покраснела.
Но когда Саша дотронулся до ее теплой груди, Анжеле стало уже все равно, светло в комнате или нет. Она отдалась желанию, вся без остатка, будто бы действительно была с ним в последний раз.
Солоник, как и всегда, показал себя умелым любовником. Он в любой момент чувствовал, что именно сейчас нужно женщине, и, доведя ее почти до самой крайней точки возбуждения, останавливался, давая ощутить сладость не до конца удовлетворенной страсти.
Его не могли обмануть слова, которые в запальчивости шептала девушка, – «любимый – быстрее!.. сильнее!..», его не нужно было о чем-нибудь просить; он, как всегда, понимал все без слов, по взгляду, по жесту…
Они кончили почти одновременно, и Анжела, тихо застонав, опустилась на корточки, прижалась к сильному телу любовника и уткнулась носом ему в колено.
– Ты что – плачешь? – спросил Саша и, проведя пальцем по ее щеке, осторожно растер слезинки.
– Нет, ничего, не обращай внимания, – отвернувшись, бросила она и принялась одеваться, стараясь не встречаться с ним взглядом.
Спустя несколько минут оделся и он – скользнул по девушке уже отсутствующим взглядом и совершенно другим голосом, будто бы ничего не случилось, спросил:
– Так родинку будем сводить?
– Да, иди руки вымой, так надо, – недовольно произнесла девушка, по-прежнему пряча взгляд.
Саша открыл дверь, прошел в туалет и, взглянув на отраженное зеркалом раскрасневшееся лицо, усмехнулся.
– Вот баба попалась, – прошептал он. – Живо-тное…
Открыл кран, подставляя пальцы под холодную струю воды.
И тут…
Неожиданно открылась дверь – рывком, с треском, и в маленькую комнатку ввалились сразу двое амбалов в штатском. Солонику бросились в глаза их короткие стрижки и какое-то одинаково казенное выражение лиц.
Один профессионально обхватил его сзади, прижал локти к корпусу, а другой сделал какое-то незаметное, неуловимое движение – спустя мгновение на руках его защелкнулись наручники.
– Ну что, добегался? – дыша в лицо скверным табаком, произнес первый.
– Давай наружу, только без фокусов. В случае сопротивления имеем право применить табельное оружие, – предупредил второй.
Сопротивляться не было возможностей, да и сил. И стоило ли их теперь тратить?
Действительно, добегался…
Что и говорить: человек, находящийся в розыске, разительно отличается от человека свободного. Он вынужден прибегать к массе ухищрений, чтобы не быть узнанным, вынужден забыть друзей, родных и близких, вынужден менять привычки и пристрастия, вынужден «шифроваться», но прокол все равно произойдет рано или поздно, и тогда все ухищрения, вся конспирация идут насмарку.
Теперь Александру Солонику оставалось лишь искать утешения в банальной и пошлой фразе «сколь веревочке ни виться, а конец все равно будет» да размышлять о женской непредсказуемости и коварстве – что, впрочем, не менее пошло и банально…