У природы нет плохой погоды

Если вы думаете, что самое плохое время года на Крайнем Севере – это зима, то нет, вы заблуждаетесь. Зима, конечно, это плохо: просыпаешься – темно, обедаешь – темно, ложишься спать – темно. Снега столько, что по городу ходишь в снежных лабиринтах выше тебя ростом, а если в сопках сошёл с тропы, то провалился намного выше своей макушки. Хорошо, если руки поднять успел, а иначе тебя за уши вытаскивать будут. Ну и холодно, конечно, как в аду. Мне вообще кажется, что тот человек, который придумал, что в аду непременно жарко, просто никогда не знал настоящего холода. Такого, знаете, когда сопли в ноздрях замерзают.

Но к этому всему довольно быстро привыкаешь – оно же долго длится, и с завидным постоянством. Ты учишься выбирать себе шапку на пару размеров больше, клеить медицинский марлевый пластырь на подошвы и выбирать в магазине не прикольные кожаные перчатки, а страшные, огромные, но зато меховые рукавицы. А ещё обязательно заводишь дружбу с каким-нибудь трюмным офицером, чтоб он выдал тебе на зиму комплект водолазного белья из верблюжьей шерсти, потому что остальные утеплители абсолютно бесполезны. Ну и что, что горло водолазного свитера коричневого цвета торчит у тебя из-под шинели? Зато как у бабушки на печке!

Вот аллегорию придумал: зима на Крайнем Севере, это как выбитый зуб-тройка. Сначала ты свистишь шипящими вместо того, чтобы ими шипеть, улыбаешься другим уголком рта и грустишь, а потом показываешь всем, как прикольно вставлять в эту дырку сигарету и курить, не используя руки, а также залихватски сплёвывать, и даже на бис. У нас начхим именно так и делал, пока зуб себе не вставил.

Ну и вот. Только ты привык ко всему этому снежному великолепию, будь оно неладно, как приходит это время года, которое по какому-то лингвистическому недоразумению и тут называется «весна» и которое во всём мире несёт людям радость и тепло, а вам – почему-то сплошные мучения.

Появляется солнце, и это, с одной стороны, хорошо и витамин «Дэ», но, с другой стороны, снег такой белый и чистый, что постоянно приходится ходить со слезами в глазах и головной болью. А потом снег начинает таять. И вот она – самая ущербная пора года!

Днём – тепло, везде вода и лужи по колено, под которыми по колено лёд, а ночью – мороз, и всё это великолепие замерзает такими причудливыми рельефами, что пройтись по ним, не сломав ни одной ноги, становится крайне замысловатой задачей. Особенно жалко женщин, конечно. Им приходится ходить чёрт знает в чём на ногах и носить с собой в пакетиках на работу сапоги с каблуками, чтоб на работе выглядеть сексапильно и длинноного. А ходить в этом же по улице ну не то чтобы невозможно, а невозможно совсем!

Военным-то проще, конечно. Прыгают стайками горных козлов вокруг этих ледяных луж, такие умильные, миленькие, беззащитные, хоть и в шинелях, а потом один какой-нибудь поскользнётся и – шух в эту лужу по скользкому, оттого что мокрый, льду. И все ржут над ним, как пидорасы, вместо того, чтобы бросаться его немедленно спасать. Не, ну вы тоже ржали бы, я вас уверяю, когда суровый военный, такой весь, знаете, в чёрном с ног до головы, с дипломатом и, может быть, даже усами, вжик так в лужу, и брызги вокруг, и ножки так смешно вверх, и волна ленивая раз и накрыла его по самые усы. Знаете, как смешно!

И вообще везде очень скользко. На пирсе, например. Он же железный, и аппарели на нём, когда отлив под довольно значительным углом, склоняются. Помню, прискакал как-то комдив на УАЗике за нашим штурманом какие-то карты во флотилию везти. Стоит, подпрыгивает от нетерпения на суше, а штурман ме-е-е-едленно ползёт с секретными картами под мышкой. Комдив не выдерживает, конечно:

– Штурман! Что ты ползёшь, как вошь по блестящей лысине?! Не видишь, я сгораю весь от нетерпения отдаться командующему флотилией!!! Поддай пару-то!!!

– Так скользко же!

– А ты ботинки сними и ногтями в лёд впивайся!

– У меня ногти подстриженные!

– Наберут интеллигентщину на флот! А если война?!

– А если война, то я в тапочках в штурманской рубке воевать буду!

Это первая и самая травмоопасная стадия весны. А вторая это когда уже и ночью не замерзает, и вот эта вот смесь снега, льда, воды и разбившихся надежд под ногами постоянно. Ну как «под ногами» – по колено, в общем-то. И в чём бы ты ни ходил на ногах, постоянно ноги мокрые, холодные, а когда снимаешь носки – пальцы такие, знаете, бледные, морщинистые и мягкие.

Третья стадия (если, конечно, ты пережил эти первые две) – когда начинает появляться Земля. И нет, я не ошибся, написав это слово с большой буквы, потому что не совсем начинаешь понимать, на какой планете ты находишься к концу полярной зимы. Ну, ты же помнишь, что учил в школе вот всякие эти времена года, розы ветров и субтропические пояса, а тут всё вокруг белое всегда, темно и дует в рожу постоянно. Не, ну это Юпитер, значит, или Плутон, но никак не Земля же! А потом она появляется. Она чёрная, жирная и мокрая, но она не тает, если взять её в руки, и не скользит, если, конечно, по ней не скользить. Она выступает полосками вдоль троп, дорог и пешеходных переходов, и все начинают по ней немедленно ходить. Не думаю, что намеренно, а, наверное, на каком-то подсознательном уровне все выстраиваются цепочками и начинают прыгать с проталины на проталину: и военные, и дети, и женщины с сапогами в пакетах, и даже бродячие собаки.

Вот как раз в этот третий период этого времени года я и познакомился с нашим новым командиром роты охраны. А вы, может быть, и не знаете, но подводников в восемнадцатой дивизии охраняли специально обученные люди, морские пехотинцы, потому как подводник – он же только в море грозный витязь, а на берегу способен только нюхать ромашки, пялиться на баб и через эти обстоятельства абсолютно беззащитен.

Сменился я с наряда и брёл на родной пароход по кривой дороге вдоль залива. Конечно, мне хотелось домой, но нужно было на корабль, поэтому настроение было не ахти, а в руках у меня была банка тушёнки, которой меня наградил начальник камбуза за образцовое несение вахты. Ступаю я себе осторожненько по тонкой чёрной полоске, старательно обходя снежно-водо-ледяную смесь, как нагоняет меня бешено несущийся из дивизии УАЗик и на всех парах обдаёт меня брызгами этого говна.

– Ах ты, сука! – кричу я вслед этому УАЗику и швыряю ему в спину банку тушёнки от избытка душевных чувств. И именно, видимо, от них попадаю ему аккурат в заднее стекло и выбиваю его на хуй, то есть совсем.

УАЗик резко тормозит и оттуда выскакивает старый капитан с красными погонами. Ну, лет тридцать ему, наверное, может тридцать три с виду, но по меркам подводного флота это очень старый капитан.

– Капитан! Ты чё?! – орёт он мне.

– Это ты капитан! – ору я ему в ответ. – А я капитан-лейтенант!

– На хуй ты мне стекло выбил?!

– А на хуй ты меня обрызгал?! Посмотри теперь на мою шинель! Что за пошлые серые капли пресного вкуса на ней, не подскажешь?!

– Бля, ну да, – успокоился капитан, – это я хуй знает, как получилось. Ты это, извини, капитан!

– Капитан-лейтенант, блядь! Откудова ты тут взялся, с Луны, что ли?

– Не, со Спутника я. Ты в Зону идёшь? Садись – подвезу тебя, я как раз на осмотр туда еду!

И тут я решил проявить бдительность от нечего делать, так как бдительность в мои должностные обязанности, в общем-то, и не входила.

– А я, – говорю я, – знаешь ли, не приучен ко всяким незнакомым капитанам в уазики ихние прыгать по первому зову! Я вообще тебя первый раз вижу в нашей до ужаса секретной дивизии, и ты, может, вовсе шпион и диверсант, напяливший форму российского офицера!

Ржёт.

– Я, – говорит, – ваш новый командир роты охраны! Вот только назначен и пока охуеваю от того, насколько у вас тут всё хуёво с безопасностью и охраной!

Закурили.

– А от чего же, – говорю, – ты так плохо о нас отзываешься?

– Не, ну а как? – начинает он махать руками. – Два КПП! Два! КПП! Ни на одном караульные не смотрят пропуска! Вот – тропа какая-то через сопки, вообще за ней никто не следит! Это как вообще? Бери бомбу и иди взрывай атомные подводные крейсеры!

– Крейсер.

– Чего?

– Крейсер, – говорю, – один он ходовой остался, остальные хоть взрывай, хоть не взрывай – никакой уже разницы. Смотри дальше: в дивизии служит примерно пятьсот-шестьсот человек, а из посёлка каждое утро в дивизию едут два кунга, скока в них человек влазит?

– Ну-у… Пятьдесят, наверное!

– А вот хуй тебе! Сто двадцать! Считали один раз. А остальные как, по-твоему, на службу попадают? Добрые феи их переносят своими стрекозиными крылышками? Нет, брат, они пешком по сопкам пиздуют для того, чтобы отдать свой долг Родине! Вот пропуска, говоришь, не проверяют? А хули тут проверять, если твои бойцы полтора года через сутки стоят на этих КПП? Да они в лицо тут всех знают! Я ему вчера магнитофон «Весна» починил, чтоб он песню «Гранитный камушек» мог пятьсот раз подряд послушать, а он сегодня у меня пропуск спросит? Или у мичмана Василича, который ему завтра сигарет привезёт за деньги, которые у него сегодня взял? А кто ему потом сигареты будет возить и магнитофоны чинить? Тебе историю эту с пропусками рассказали уже?

– Нет ишшо.

– Рассказываю. Как-то стало у нас модно от безделья клеить в пропуска посторонние картинки вместо своих фотографий. Ну, хуй его знает, зачем. Один вклеил себе Шакила О Нила, и понеслось! Через месяц в дивизии ни одного нормального пропуска не было: все игроки НБА, звёзды зарубежной эстрады, актёры театра и кино, и даже пизда у химика с соседнего борта! И всё это продолжалось до тех пор, пока на очередном строевом смотре начальник штаба не приказал неожиданно предъявить пропуска, а потом ходил перед строем в полном недоумении: «Это что, бля, за негр? А это что – тётка? Патрисия Каас, что ли? А это что, Ельцин, штоле? А это – пизда вместо фотографии?! Начхим, ты совсем охуел? Так, клоуны! Что это, блядь, за цирк такой на гастролях в военно-морском флоте? Устранить немедленно! И только ещё раз я увижу!..»

– И что, устранили?

– Да нет, конечно. Ты ж морпех, должен знать, что снаряд в одну воронку дважды не падает!

– И кто у тебя, покажи?

А у меня корнет Плетнёв был на пропуске.

– О, Садальский!

– Не, это я в молодости, актёром был, пробовался на роль, но потом Садальского взяли, по блату, конечно.

– Пиздишь?

– Конечно! Ладно, поехали уже, охранник, а то меня старпом там очень уж дожидается, измаялся уже весь, небось!

Нормальный мужик оказался. Такой свой, помогал нам всегда, чем мог. Даже выручил, помню, когда командир ТК-13 в меня из пистолета стрелял, но это уже другая история.