Интерлюдия. Йоаханныс-IV.
Император Абиссинии негус (царь царей) и потомок Соломонова рода Йоханныс-IV стоял в своём лагере, в окружении своих приближённых. Стоял там и его друг, и купец, специалист по тайным миссиям, Аксис Мехрис.
Впереди строились войска. Немногочисленные всадники слева, копейщики и мечники в центре, и группы стрелков, раскиданные в боевых порядках в качестве усиления. Сейчас в строю стояло не меньше пятидесяти тысяч воинов, собранных со всей Абиссинии. Многие семитские и кушитские племена прислали своих солдат со всех концов страны, чтобы защитить её от вторгшихся суданцев.
В 1884 году негус Йоханныс-IV поддержал Египет в борьбе с восставшими махдистами, в отместку на насильную исламизацию приграничных племён. «Дервиши» Абдаллаха-ибн-Мухаммеда этого не забыли. Выиграв у египтян, и разгромив их войска, они напали в 1888 году на абиссинский город Гондэр. Разграбили его, а потом сожгли все древние христианские церкви, его жителей они уничтожили, либо угнали в рабство.
А сейчас снова подошли к границам Абиссинии, угрожая войной, грабя и угоняя в рабство её жителей. Настало время пресечь их грабительские набеги. И теперь две большие армии стояли друг напротив друга, готовясь к бою.
Махдисты смогли собрать армию, но она была гораздо меньше, и теперь они делали вид, что готовились атаковать. Их разгорячённые в фанатичном экстазе лица были хорошо видны в подзорную трубу, в которую смотрел на будущее поле боя император.
Март 1889 года только начался, когда обе армии «нашли» друг друга. В нескольких километрах отсюда находился город Галлабата. Вдалеке, за рядами суданских стрелков и копейщиков, готовили коней многочисленные всадники, составлявшие основную ударную силу махдистов.
Человеческая волна непрерывно колыхалась, стоя в едином строю, объединяя и чернокожих, и просто смуглых подданных императора. Суданцы, не выдержав долгого ожидания, стали перемещаться за пешими шеренгами, время от времени стреляя из кавалерийских карабинов в воздух.
Времена, когда махдисты бросались с одними ножами на англо-египетские войска давно прошли, и теперь они не только пользовались трофеями, но и смогли осуществлять закупки оружия. И даже организовали небольшое производство, собирая винтовки из доставленных контрабандой комплектующих.
Негус собрал совет в своём походном шатре, и стал обсуждать с военачальниками план битвы. Вся знать древней африканской империи находилась в шатре возле него.
Не было только раса богатой провинции Шоа Менелика Второго, он поднял бунт против законного императора, и собирал свою армию, вооружая её на деньги итальянцев, а также их же оружием.
Суданцы, воспользовавшись паузой и нерешительностью эфиопов, стали организованно отступать к небольшому пограничному городу Галлабата, стоявшему на пересечении торговых путей, и не раз переходившему из рук в руки.
Отступив, они заняли оборону за зерибой, которая, по сути, была барьером из переплетённых ветвей колючего кустарника. Отборные части вошли в старую цитадель, украсив её стены своими ружьями и пушками.
Наконец, несмотря на ожесточённую дискуссию, и подковёрную борьбу противоборствующих фракций, совещание закончилось, выработав общий план сражения. Но суданцы уже ушли за укрепления.
Сражение за Галлабату началось на следующий день, 9 марта 1889 года.
Левым крылом армии негуса командовал его дядя рас Гугше, правым – внебрачный сын Менгеше, а центром – сам негус. Сигнал к штурму подали пять орудий армии негуса. «Дервиши» ответили выстрелами трёхорудийной батареи, и битва началась.
Отряды центра и крыльев ринулись в атаку. Несмотря на храбрость и мужество, войска негуса были плохо вооружены. Часть войск вообще была вооружена капсюльными ружьями, и даже луками.
Дервиши были более подготовленными. Спаянные дисциплиной, и участием во многих сражениях с египтянами, они не менее яростно встретили атакующих. К тому же, многие из суданцев были фанатиками.
Из-за зерибы выметнулась кавалерия дервишей и ударила в правый фланг войска негуса, заставив тех в панике отступить. Увидав этот манёвр, навстречу им поскакала кавалерия эфиопов. Крича и вздымая вверх лёгкие копья, две лавы набросились друг на друга.
Дико ржали кони, сбитые вместе с всадниками наземь, метались кони, оставшиеся без седоков. Хрипели, свесившись с коней, раненые, стреляли в упор из ружей выжившие, место сражения затянуло густым белым дымом и поднятой пылью, в которой были видны мутные тени сражающихся.
Выстрелы, крики, ржание коней, и многоголосый гул убиваемых людей, кричащих в агонии, или от ненависти, поднялись вверх над сражением, реквиемом вечной борьбы за место под солнцем.
Всадники бились, перемешавшись между собой, сверкали, как молнии сабли, падая на шеи врагов, раненые сражались на земле, отпрыгивая от мчащихся коней. Кони, хрипя и безумно вращая глазами, кусали друг друга и лягались.
Наконец, всё это безумие закончились, и немногие уцелевшие дервиши стали поворачивать коней, спеша укрыться за барьером. Они понесли огромные потери, но до конца, всё-таки, не проиграли.
Остатки их войска сумели выйти из боя и укрыться за оградой. В бой вступила пехота. Выстрелы гремели со всех сторон. Людская волна, ощетинившись копьями, саблями, и штыками ружей, шла в атаку, накатываясь на зерибу, волна за волной, рубя её саблями и простреливая насквозь. Люди падали на землю, повисали на колючих ветках, кричали, умирая, и стреляли друг в друга.
В одном месте удалось прорубить барьер, и в проход ринулись атакующие. В них со всех сторон полетели пули. Лилась кровь, ожесточение овладело сражающимися в полной мере. Стремясь отбить проход, дервиши бросились в отчаянную атаку, визжа и рыча.
"Аллах Акбар, Аллах Акбар", – это вечное утверждение выкрикивали они, бешено бросаясь на эфиопов, и погибая от их пуль и сабель.
Но и эфиопы слишком дорого платили за возможность победы. Ожесточение битвы нарастало всё сильнее. Несмотря на отчаянное сопротивление, дервиши, неся потери, стали отступать к старой цитадели, сделанной из жёлтого песчаника и глиняных кирпичей, и вскоре укрылись там.
Со стен непрерывно раздавалась пальба, но необходимо было сделать последнее усилие. Увидев это, негус пожелал лично возглавить атаку.
– Не делай этого, повелитель, – в отчаяние кричал Аксис Мехрис, но негус никого не хотел слушать.
– «Я не для того сюда шёл, чтобы отсиживаться за спинами моих воинов».
– «Если мне суждено умереть, то пусть я тогда умру за свою веру, и свой народ», – сказал он, и возглавил последнее отчаянное усилие, направляя воинов в атаку на цитадель.
Воодушевлённые воины бросились с удвоенными силами в атаку. Аль-Максум, стоявший на стене, и руководивший отражением атаки на своём участке, внезапно увидел среди наступавших человека с царственной осанкой, и в богатых одеждах, держащего в руке хорошую винтовку. Позади него находились двое воинов, сжимающих личный штандарт.
– Никак сам негус, – невольно подумал про себя Аль – Максум, – вот она удача и надежда на спасение.
– Ахмад, Ахмааад, – позвал он лучшего стрелка. Из дыма вынырнула фигура тощего «дервиша», с перепачканным лицом.
– Видишь вон того, – указал он на негуса Йоханныса.
– Вижу, повелитель.
– Убей его… и десять золотых монет твои!
Радостная улыбка осветило чумазое смуглое лицо суданца.
– Не сомневайся, «шариф», щас сделаю.
Прищурившись, он быстро прочистил шомполом ствол своей однозарядной винтовки. Потом полез в патронную сумку и достал из неё горсть патронов. Тщательно осмотрев, он выбрал один, который понравился ему больше всего.
Прошептав над ним молитву, он протёр его и сунул в патронник. Щёлкнул затвором, загнав патрон в положенное ему место. Оперев ложе винтовки на кирпичный зубец стены, он тщательно прицелился в негуса, не обращая внимания на кипевшую вокруг битву, дым и свистящие кругом пули.
Негус, вся защита которого состояла из дорогих шерстяных одежд и храбрости, воодушевленно кричал, потрясая винтовкой и поднимая в атаку своих людей. Он был величественен в своих императорских одеждах и самоотверженности. Выстрел Ахмада остался неслышен в общем гуле сражения. Но имел поистине катастрофические последствия, изменив историю африканского континента.
Пуля, преодолев канал ствола, закручиваемая нарезами, вылетела, подгоняемая пороховыми газами, и устремилась в цель, пронзив грудь негуса.
–Ахгр, ааа. Пронзённый пулей, негус закачался, выронил винтовку, схватившись рукой за грудь. Сквозь его судорожно сомкнутые на груди пальцы начала сочиться кровь, она же показалась у него на губах кровавой пеной, пузырясь с каждым его выдохом. Пуля пробило ему левое лёгкое.
Негус упал.
– «Императора убиилиии», – пронёсся над войском безумный крик. Телохранители, не сберёгшие своего повелителя, бросились в толпу, вытаскивая из-под ног сражающихся тело императора.
Подхватив безвольно тело негуса, они вынесли его из боя. Но весть о его гибели уже обошла штурмующие цитадель войска. Атакующий порыв стал ослабевать, наконец, атака захлебнулась, и эфиопы стали отступать, бросив осаждать цитадель.
Суданцы уже готовы были сбежать, или сдаться на милость победителя, от этого решения их отделяли всего лишь мгновения, но личный порыв и храбрость сыграли с самоотверженным негусом плохую шутку, он был тяжело ранен, атака захлебнулась, и дело всей его жизни осталось незавершённым.
Тело негуса внесли в шатёр, вокруг столпились придворные.
– Позовите Мегеша, – прошептали обескровленные губы негуса.
Его приказание было исполнено тотчас, через несколько минут прибежал Мегеше.
Негус взял его правую руку своей окровавленной рукой и сказал.
– В трезвом уме и доброй памяти, я объявляю моего незаконнорождённого сына новым императором. Я умираю, и передаю ему всю полноту имперской власти.
– «Люби и защищай свою Родину и свой народ, мой сын!»
Сказав столь длинную фразу, он выпустил руку сына, и свалился обратно на подушку, натужно хрипя. И тяжело задышал, захлёбываясь кровью. Походные лекари ничем не могли помочь своему повелителю. Придворные молча толпились, военачальники, не зная, что делать, дали приказ отступать на прежние позиции.
Над телом ещё не умершего императора начались распри. Одни поддержали право на трон Мегеше, другие, наоборот, выдвигали свои кандидатуры. Наиболее вероятным претендентом на трон был отсутствующий здесь рас Менелик, правитель области Шоа.
Покинув шатёр, многие несогласные с решением императора стали уводить свои отряды, покидая поле битвы, и коалиция распалась. Победа осталась за суданцами. Началось позорное отступление превосходящих над суданцами сил.
Императора везли вместе со всеми. Через двое суток, 11 марта 1889 года он умер, не приходя в сознание. Отступление приняло панический характер, армия таяла на глазах. Вокруг тела императора сплотились лишь самые преданные. Остаток войск увел в столицу Абиссинии, город Аксум, его внебрачный сын Мегеше.
Траурная процессия, брошенная всеми, кроме самых преданных, двигалась медленно, конвоируя гроб с телом храброго императора. Их было сто десять человек, его личной охраны, во главе с родным дядей расом Арейя.
Суданцы, преследовавшие отступающие абиссинские отряды, наткнулись на медленно идущий небольшой отряд почётного караула императорских телохранителей. Их догнал отряд военачальника дервишей Зеки Туммаля, завязался бой.
Телохранители отчаянно отстреливались, защищая тело своего императора, их ряды таяли, а патроны кончались, но ни один из них не сбежал, и не покрыл своё имя проклятьем позора. Когда патронов не стало, рас Арейя отбросил бесполезную уже винтовку, выхватил свой родовой меч, и, закрывшись щитом, вступил в своё последнее сражение со словами…
– «Я уже слишком стар, и моё время прошло; я не смогу служить другому господину, так что лучше сложить мне голову в бою с неверными, чем умереть от дряхлости, подобно мулу в конюшне», – и с этими словами он погиб в бою, защищая своего императора.
Махдисты выкинули захваченное тело императора из гроба, отрубили ему голову, и, насадив её на копьё, увезли в свою столицу Омдурман. Так закончилась очередная страница истории, которая имела свои последствия и для Ивана Климова, по имени Мамба.
Интерлюдия. Аксис Мехрис.
Аксис Мехрис гнал своего коня по грустным пейзажам эфиопского высокогорья и рыдал. Погиб его друг и повелитель, император Абиссинии, а он ничем не смог ему помочь, ничем…
Распри и предательство погубили всё дело его жизни, не позволив Мегеше занять престол и возглавить армию. Император умер, но его долг перед ним – нет. Сидя в седле, он поклялся самому себе, что сделает всё, что в его силах, чтобы спасти свою несчастную страну и помочь внебрачному сыну императора (единственный сын от законной супруги умер несколько лет назад) взойти на престол.
Сейчас его путь лежал в Джибути. С чего-то же надо было начинать. И он решил начать с Джибути, там засел, непонятно откуда взявшийся, отряд русских, захвативших старую крепость на побережье, и решивших там основать колонию.
Они засылали своих представителей к негусу, надеясь стать посредниками между императором Абиссинии и русским императором Александром Третьим, но безрезультатно. О них он и вспомнил сейчас.
При дворе ему пока нельзя находиться, слишком всё было зыбко и расплывчато. Взаимное предательство, интриги, отравления и подлые убийства, в ход шло всё. Он не хотел в этом участвовать.
В Джибути засел казачий отряд из двухсот охотников, во главе с пензенским мещанином, называвшим себя казаком, а на самом деле, прожжённым авантюристом, жаждущим приключений и славы. Этим самым мещанином был некто Ашинов Николай Иванович.
Сейчас он сидел в полуразрушенной башне, и смотрел в подзорную трубу на манёвры французской канонерской лодки, готовящейся открыть огонь по крепости.
Здесь их никто не ждал, ну ладно бы не ждал, так ещё и не желал видеть. Главную партию в этом регионе играли две скрипки – Англия и Франция. По взаимной договорённости, находившаяся поблизости канонерская лодка французского правительства, получив однозначный приказ, взяв на борт небольшой десант из пятидесяти солдат пехоты, отплыла в Джибути.
Мимо старой крепости, смотрящей бойницами на Баб-эль-Мандебский пролив, проходила оживлённая морская судоходная трасса, по которой следовали транзитом торговые суда из Суэцкого канала, через Красное море в Индийский океан, и далее к местам назначения.
Канонерка, развернувшись правым бортом, дала залп одним орудием. Снаряд, прошелестев где-то над крепостью, разорвался далеко позади, взметнув в воздух большой султан песка. Грохот взрыва донёсся чуть позже.
– Подумаешь, – сказал вслух есаул Ашинов, – напугали…
– Бах, бах, бах, – грохнула залпом всего борта канонерка. Снаряды, взвывая, стали взрываться, где попало. Один из них воткнулся в стену, развалив старую кирпичную кладку и проделав в ней солидную дыру.
– Вот суки, – с грустью вздохнул есаул, – сейчас потребуют сдаваться.
Он не ошибся. Канонерка спустила на воду шлюпку с белым флагом и команда, усиленно работая вёслами, погнала её к берегу. На носу сидел офицер в белом кителе, и отрывисто взмахивая рукой, задавал темп матросам.
Сверкая каплями воды на форштевне, оставляя за собой небольшой пенистый след, шлюпка помчалась к недалёкому берегу, нисколько не опасаясь выстрелов оттуда. И действительно, какой смысл стрелять по парламентёрам, если победы всё равно не видать, а нахождение здесь было осуществлено без ведома официальных структур Российской империи.
– Господа казаки. Делать- то, что будем? – обратился к вольному обществу Ашинов.
– Есаул, выкурят они нас, как пить дать, выкурят…
– Что предлагаете, братья?
– Тянуть кота за яйца, есаул. Тянуть, а потом отступить.
– Куда?! Шхуна ушла две недели назад. Припасов и продовольствия мало, да и пески кругом. До ближайшего селения сутки пути, а потом куда?
– Твоя правда, есаул, но надо подождать. Сдаться всегда успеем, вдруг что выгорит, или Бог поможет. Бог не Миклошка, поможет немножко.
На том и порешили.
Тем временем, лодка закончила свой забег по волнам пролива и причаливала к песчаному берегу. Офицер, легко перемахнув через её борт, ступил на песчаный берег, по его команде матросы втянули лодку чуть дальше, и тоже вылезли из неё.
Оставив в ней с десяток матросов, морской офицер взял с собой десяток пехотинцев, вооружённых карабинами и револьверами, с пристёгнутыми к поясу окопными тесаками, и отправился в старую крепость.
Подойдя к ней, он сначала на французском, обратился к засевшим за её стенами казакам.
– Я, мичман Ле Февр, прошу выйти на переговоры со мной вашему командиру, и объяснить ваше местонахождение в этой крепости.
– Мы не грамотные, по хранцузски не разумеем. Идите на ….
Мичман кивнул головой одному из матросов. Тот вышел вперёд, и на ломаном русском, смешно путая польские и русские слова, стал переводить слова мичмана.
– Что они отвечают, Ежи?
– Ругаются, месье.
– Как?
– Грязно, месье.
– Животные!
– Это не животные, месье, это казаки.
– Русские?!
– Ну, можно сказать и так, это казаки, месье, они ещё хуже, с ними не договориться.
– Ну, Ежи, не надо пессимизма. Орудия нашей Луары и не таких уговаривали, а она, всё-таки женщина, да ещё и француженка. Давайте пошлём от неё горячий поцелуй этим грубым скотам. Посмотрим, как им понравится! – и он махнул рукой в сторону моря, подавая условный сигнал.
С корабля раздался очередной залп всеми орудиями. Снаряды, пролетая над головами французов, пропели победную песнь, и разорвались вокруг крепости. Одни из них повредили стены, и так уже основательно разрушенной крепостицы, другие заставили взлететь вверх песок в местах падения.
– Хрен с вами, лягушатники, – раздалось со стен старой цитадели, – что вам от нас надо?
Поляк на французской службе исправно перевёл мичману их слова.
– По какому праву вы здесь находитесь, и на каком основании?
– По праву свободных людей, и исследователей Африки.
– Вы официальная экспедиция?
– Нет, мы вольное казачье обчество, состоящее из охотников, пришедших сюда в частном порядке.
– Я обязан вас арестовать, и интернировать отсюда. Если вы окажете сопротивление, то наш корабль будет вынужден открыть огонь на поражение, и крепость будет взята штурмом.
– Вот суки, – зло сплюнул есаул Ашинов, повернувшись к столпившимся позади него хорунжим и подъесаулу.
– Что будем делать, братья?
– Срок до завтра, есаул, а потом что-нибудь придумаем.
– Дайте нам срок до завтра, – заорал обратно французу Ашинов, – мы должны провести собрание со всеми казаками.
– Ви! Срок – сутки. Дальше, либо бой, либо почётная сдача, – сказав это, мичман повернулся, и дал знак своим подчинённым грузиться обратно в лодку. Через десять минут лодка была столкнута обратно в воду, и, развернувшись на мелкой морской волне, помчалась к канонерке, подгоняемая мощными взмахами двух рядов вёсел.
Есаул с двумя сотнями казаков, действительно провёл общее собрание, спросив мнение каждого казака. Все были недовольны быстро закончившейся авантюрой, и отсутствием денег и приключений, за которыми они и приехали сюда, но делать было нечего.
«Сила – солому ломит». Так, ничего не решив, все разошлись собирать свои манатки, и снаряжение.
Уже поздно вечером, дозорный рассмотрел на фоне заходящего солнца силуэты немногочисленных всадников. Насчитав два десятка, он поднял тревогу, вскоре весь маленький гарнизон крепости стоял на ушах… на ногах.
Через полчаса всадники добрались до крепости, здесь их уже ждал весь гарнизон. Вперёд выступил сидящий на гнедом коне Аксис Мехрис, и обратился на арабском к казакам. Ашинов в поход собирался не с бухты-барахты, и человек, умеющий говорить на арабском, у него был, да и не один. Диалог начался.
Аксис Мехрис не жалел красноречия, обещая золотые горы за помощь ему, а также кров и отдых в землях Абиссинии.
– Во, как чешет, – восхитился один из казаков.
– Да пошёл он, – выразил громко своё мнение другой казак, шумно высморкался, и долго и витиевато матерился.
Аксис Мехрис, до которого долетели матюки казака, навострил уши, узнав знакомые слова, которые слышал от чернокожего вождя, и совсем недавно.
Чтобы проверить свою догадку, он повторил услышанные им от Мамбы слова.
– А не пошли бы вы на…
– Ну, не хрена себе, – выразил общее мнение подъесаул на такой пассаж от негра.
Аксис Мехрис убедился в своей правоте, увидев, какую реакцию вызвали его слова, повторённые за Мамбой. Неясная мысль, бродившая в его мудрой голове, окончательно оформилась, и превратилась в далеко идущий план.
Переговоры не продлились долго. Собрав пожитки и оружие, казаки погрузили его на любезно предоставленных Аксисом вьючных лошадей, и отбыли вместе с ним. К утру старая крепость снова опустела.
Канонерка дрейфовала недалеко от берега, встав на якорь. Лучи утреннего солнца осветили её, свёрнутые в рулоны, паруса.
– «Мичман, ваш выход», – обратился капитан к Ле Февру. Тот молча кивнул.
Через час, две шлюпки с матросами абордажной команды отчалили от канонерки, но уже приближаясь к берегу, Ле Февр понял, что казаки ушли, а старая крепость опустела. Выгрузка только доказала этот факт.
Побродив по развалинам, он нашёл лишь остатки костров, мелкий мусор, и оторванную пуговицу. Задумчиво повертев её в пальцах, он отдал команду собираться и возвращаться на корабль.
Казаки исчезли, только конные следы показывали направление, куда они ушли, и это направление вело вглубь континента. Мысленно пожелав им благополучно сгинуть на его просторах, он погрузился в лодку и убыл на канонерку, выкинув из головы этот случай, как досадное недоразумение.