В билетную кассу театра стояла большая очередь. Она двигалась медленно, то и дело доносились недовольные голоса: «Нельзя ли чуть быстрее, товарищи! Сейчас начнется, а мы до сих пор топчемся на месте!» Потом люди вновь переключались на житейские проблемы, а иногда говорили полушепотом о политике. Наконец, из этой очереди вылез худощавый, среднего роста старик, с аккуратно подстриженной бородкой. Глаза у него блестели: в руках он держал два заветных билетика! Но вместо того, чтобы подняться по лестнице на второй этаж – в зал, пожилой человек присел в кожаное кресло в вестибюле. Расстегнув воротник рубашки, он прикрыл глаза. На улице стояла жара, духота. Здесь же, в вестибюле, было прохладно от работающих кондиционеров. Видимо, он устал. Как и следовало ожидать, впал в дремоту, пропустил начало представления. Кто-то нежно прикоснулся к его руке. Фронтовик тяжело приподнял веки.
– Здравствуй, милый дружочек! – ласково проговорила дама бальзаковского возраста. Старик весь засиял. Он чуть поддался вперед, приложив правую руку к уху: – Простите, что вы сказали, мадам!? Прошу-с, повторите! – дама наклонилась еще ближе к нему. От нее пахло чудеснейшими духами!
– Идемте же, милый дружочек! Уж простите вы меня великодушно, что опоздала, – кокетливо проговорила дамочка.
Кавалер бодро поднялся на ноги, выпрямился. Он словно помолодел лет на десять! Взял дамочку под руку:
– Милая! Женщины никогда не опаздывают! Женщины всего лишь задерживаются! – дамочка заулыбалась. И пара поднялась по лестнице, ведущей в зал.
– Наши билеты, сударыня! – старик сунул в руку строгой билетерши два билета, озорно подмигнув ей, галантно пропуская вперед свою спутницу.
– Эх, был ловеласом, им и остался, – с нежностью проговорила билетерша вслед отцу, украдкой вытирая нахлынувшую слезу, – я-те дома покажу…. « сударыню».
Билетерша присела на стульчик. Дверь в зал чуточку приоткрылась, и показалась голова директрисы:
– Мам, дед опять в своем амплуа?! Билетерша лишь отмахнулась рукой:
– Не зря говорят, доченька, что горбатого могила исправит. Прошло чуть больше года, как не стало твоей бабули, а он уже резвится. «Мерси, сударыня, бонжур, мадам! И где это он всему этому научился!?» – обе женщины фыркнули и тихо засмеялись.
– Тише! Вы мешаете! – послышался шепот из темноты.
Директриса вышла в вестибюль, плотно прикрыв дверь, вдохнула полной грудью прохладный воздух. С минуту простояла перед фотографиями ветеранов Великой Отечественной войны. Со стенда на нее смотрел озорной, чубастый летчик лет двадцати пяти. Дед словно говорил внучке: «Махнули на рыбалку! Не бойся, от мамки не влетит! Только – чур, бабуле не говори. А то и мне не поздоровится!» Перед глазами Марии пронеслись годы счастливого детства: рыбалка с дедом на озере, походы по местам боевой славы, там, где дед и его однополчане проливали кровь за Родину. Вспомнилась милая, добрая, все понимающая бабуля, нередко потакавшая ее прихотям.
Вечером дома все были в сборе. В последнее время дед опаздывал. По семейной традиции никто не притрагивался к еде, пока самый старший не начнет, со словами: «Ну, с богом!». Во дворе послышались голоса. Внучка выглянула в открытое окно, потом подошла к матери. По выражению ее лица не трудно было догадаться, кто там.
– Ты, доченька, ему лишние билетики поберегла бы, что ли!? Ты же видишь, как он пенсией-то раскидывается, – в сердцах проговорила мать.
Потом, как обычно, махнула рукой, приговаривая, словно оправдывая отца:
– А много ли еще ему отпущено-то господом? Эх, доченька, чья-бы не пропадала! Давай нашу любимую, семейную! Мария взяла в руки старый дедовский баян, прошедший со своим хозяином всю страшную войну, и бережно подала матери. Мамины тонкие, нежные пальцы быстро перескакивали по клавиатуре баяна то вверх, то вниз, словно бабочки порхали с одного цветка на другой. Из окна полилась чудесная мелодия. Тихонько запела мать, песню подхватила дочь, бывшая оперная певица. Все затихло вокруг. В соседнем доме домочадцы даже ругаться перестали. Лишь птицы позволяли себе встраиваться в этот чудесный музыкальный ряд. Дед нежно обнял свою спутницу за плечи и с гордостью, с удовольствием растягивая слова, произнес: « Мо-йи по-ют! …Не подвластна годам наша любовь…» Слова песни подхватил, неожиданно поднявшийся легкий, вечерний ветер, и песня бодро зашагала далеко за околицу провинциального городка.