– Вот, сбылась мечта идиотки, – говорю я, плюхаясь в шезлонг, – сколько ж лет я мечтала об этом моменте? Момент начался еще вчера, но после бурной встречи с подругами, поездок – сначала Лондон-Париж, там переезд на Лионский вокзал, потом на поезде Париж-Марсель и загрузки на лайнер – сил ни думать, ни тем более писать не было. С юных лет, еще со школы, когда я впервые прочитала «Кентерберийские рассказы» Джеффри Чосера, жанр «рассказы путников» запал в душу. Думаю, что наше путешествие и истории моих подруг могут если не составить конкуренцию знаменитой книге, то продолжить традицию.
* * *
Мы сидим на верхней правой палубе нашего красавца-лайнера. Мы – это три «разведёнки» и одна вдова: то, к чему мы пришли, пройдя, как говорится, «большую часть пути». Про себя я уже рассказала, а остальные – вот они: Натали живет в Стокгольме одна (или я чего-то не знаю – выясним); Динка как была москвичкой, так ею и осталась, но развелась, муж умер уже после развода. Имеется сын Лёшка 34-х лет. Не мальчик уже, но пока женщины лучше мамы не нашел и живут они вдвоем; Нино – наша грузинская княжна. Родители обрусели, жили в Москве. А потом вдруг спохватились и все-таки выдали нашу Нино замуж за «правильного» грузина в Тбилиси. Мы боялись, она руки на себя наложит. В Москве и школа, и институт, а она в глушь, в ссылку, да еще по родительскому сговору. А оно вот как бывает – из нас из всех у нее самый крепкий брак оказался. К сожалению, с несчастным концом.
* * *
Столики и шезлонги расставлены амфитеатром в сторону запада. Официанты в белых коротких курточках, белых перчатках и галстуках-бабочках все одного роста и на одно лицо – молодые малайзийские ребята. Они, как маленькие легкие птички, неслышно и удивительно грациозно движутся между столиками, разнося коктейли и мини-закусочки в один укус. Накидывают пледы на плечи и колени дам.
– Какие же они хорошенькие, прямо куколки, – комментирует Дина, глядя вслед одному из них. – А ты все еще замечаешь молоденьких и хорошеньких, – с язвой в голосе в разговор вступает Натали. – Ну, до некоторой степени, да. Я единственная из вас всех, у которой в доме всё еще живет молодой человек. – А по мне, что молоденькие, что старенькие, – холодно комментирую я, – у всех центр тяжести балансирует на третьей ноге. Выше нее ни ум, ни чувства не поднимаются. – Девочки, – Нино встает, складывает плед и аккуратно кладет его на спинку кресла, – что-то я сегодня приустала. Вы сейчас опять начнете мужиков чихвостить, а у меня еще рана не совсем зажила. Так что я пойду, прилягу. Мы пытаемся её удержать: «Как же так, а любоваться закатом… а выпить, а расслабиться…», – но она явно не настроена на наше злословие.
– Маш, так тоже нельзя. Что ты сразу начинаешь. Ты, мы – сильно обожглись, но это не значит, что вот прямо всех надо под одну гребёнку стричь. У Нино другая ситуация. Овдоветь – это тебе не развестись, – Натали пытается заступиться за Нино, – у них действительно все было по-другому. И жили бы счастливо, и внуков на море в Батуми возили, если бы не та авария. Ты же знаешь. Это ужасная трагедия. – Согласна, не хотела портить наш праздник и прямо с этого начинать путешествие. Для того и поехала, чтобы отпустило, а вот видишь, так глубоко сидит, не могу скинуть.
– О, а вот и новая порция напитков на подходе, – замечаю я.
– Нere, here, please1, – Дина машет рукой официанту. – Натали, а расскажи-ка нам поподробнее свою историю. До меня она доходила как-то обрывками и не в хронологии.
– История долгая, с чего начать?
– А куда нам спешить?! Начинай с начала!
Сколько помню Наташку, она всегда была похожа на ирландку. Волосы – рыжие кудри, лицо обсыпано веснушками, белесо-желтые, длиннющие, как у теленка, ресницы. Но, если у типичных наследниц викингов все яркое, зовущее, то у Натали краски были приглушены. Как будто мать-природа сделала ее по подобию северных дев, а потом раздумала и слегка припудрила. Натали рано рассмотрела в зеркале свою необычную красоту и всячески, часто довольно экстравагантно, ее подчеркивала. Ну, да ей сам бог велел. Выучилась на модельера, работала ассистентом у самого Зайцева. Вечно рыскала по комиссионкам и старьевщикам. Скупала на рынках у бабулек чудом сохранившиеся шубы, шапки. Кроила, комбинировала и являлась на очередную вечеринку то в рыжей лисьей шубе до пола, то в гусарских ботфортах (каким-то непонятным образом списанных с «Мосфильма») и в замшевых тирольских шортах поверх толстых цветных колготок, а то и без шортов, но в длинной мужской белой сорочке, самостоятельно расписанной редкими тогда несмываемыми фломастерами и подпоясанной чем-то непонятным. Свои непомерно длинные ресницы она густо красила тушью «Ленинград». Мое поколение еще помнит брусок черной ваксы за 55 копеек, в который нужно было плюнуть, растереть крошечной щеточкой и наносить на ресницы снизу вверх, снизу вверх. Не дай бог попасть в глаз. При всей «шумности» ее образа она была девственно целомудренна. То, что Саид запал на нее с первого взгляда, не удивляло никого, но то, что она ответила ему взаимностью, было полной неожиданностью. Она – богемная штучка. Коренная москвичка. Семья, правда, распалась, и отец ушел к другой, но Лидия Ивановна, Наташкина мама, была хоть и простым бухгалтером, но в Малом театре, и тоже по-своему была женщиной привлекательной, с широкими взглядами на жизнь и весьма интеллектуальными знакомствами. Он же – иранский студент сельскохозяйственной академии им. Тимирязева. Что к этому добавить? Только то, что приехал наш Саид в Союз учиться на мелиоратора по путевке компартии Ирана. Лед и пламя, белый лебедь и пингвин. Что могло быть у них общего?
Ни общих интересов, ни сексуальной химии, которая бросает в страсть абсолютно чуждых людей, а что-то ими одними уловленное и нежно несомое. Два года они ходили, держась за ручку, и даже, кажется, не целовались, но оба светились каким-то внутренним светом. Расписались ближе к его защите. Тихо оформились исключительно для официальной стороны этого дела. Свадьбу оставили на потом, когда его родители смогут оформить визы. И тут случилось непредсказуемое. Иранский шах Мохаммед Пехлеви (кажется, так его звали), весь из себя такой прогрессивный и прозападный, вдруг решил, что в его таком продвинутом иранском королевстве «коммунистическая зараза» на фиг не нужна, и запретил въезд всем своим бывшим гражданам и даже некоторым дипломатам, тем, кто представлял его в странах так называемой «народной демократии». И стал наш Саид «persona non grata». Он еще какое-то время продержался на приглашениях жены, а потом уже наши стали на него наезжать – либо бери советское гражданство, либо – good bye. Для good bye он почему-то выбрал Швецию. Что уж там мелиорировать в Швеции – не знаю. Думаю, к тому времени там собралась довольно большая иранская диаспора и ему помогли найти работу. Как только он обустроился, Натали уехала вдогонку. Мы иногда писали друг другу, она всегда звонила, когда приезжала навестить маму. Последний раз случайно столкнулись в Шереметьево. Она с девочкой на руках и маленьким чемоданчиком. Ресницы не накрашены, бледная и усталая. Только успела сказать, что везет мамин прах захоронить, а в подробности мы и не вдавались. Я была совсем в другой тональности. Чемоданы, баулы, коробки. Мы с Питером только расписались, улетали к нему в Лондон. С Натали мы вроде бы и поселились недалеко друг от друга, а как-то отдалились. У каждой своя жизнь, свои тараканы. Подробности узнавали уже из третьих рук.
– Нат, так как же все-таки сложилось у тебя? – мы снимаем предлагаемые бокалы с подноса.
– Как? Поначалу все шло нормально. Я учила язык, прикидывала, чем заняться. Вынашивала живот. Потом родилась Каринка. Мама приезжала, помогала с дочкой. Я решила открыть небольшое ателье, подобрала помещение, купила хорошие машинки, оверлок, утюги. Школа-то серьезная – Общесоюзный дом моделей, надо было марку держать. А потом случилась жопа.
– Это как? – спрашиват кто-то из нас
– В 79-м у них в Иране произошел переворот. Шаха спихнули, и все, кто был им репрессирован, в одночасье стали национальными героями. Саид в том числе. Его отец без конца звонил, просил вернуться. Ему обещали всякие почести и престижную работу. Ну, Садик мой, как та ворона, губу раскатал, прельстился на сладкие предложения и опять поехал устраивать нашу жизнь. Поехал и пропал. Полгода от него ни слуху ни духу, правда, деньги на Каринку регулярно приходили – из чего я делала выводы, что живой. Мама ушла на пенсию, переехала ко мне, целиком взяла Каришу на себя, а я пропадала в ателье. Хоть и не еврейка, но вы же знаете, голова у меня работает. Все продумала до мелочей, – подмигивает Динке. – Нашла помещение дверь в дверь с парикмахерской и салоном красоты в двух шагах от королевского дворца. Надо сказать, наш шведский король очень нескучный чувак. Постоянно устраивает у себя какие-то приемы, концерты, музыкальные вечера. Дипломатические и просто светские тетки постоянно забегают причесаться и подкраситься к моим соседям.
Я сделала роскошную витрину с предложениями мелкой переделки старого гардероба в новый и проката вечерней обуви, сумочек и аксессуаров. Расчет был точным – богатые тетки знают цену деньгам. На каждое дефиле шмотья не напасешься, с помощью вот этих золотых ручек, – Натка ставит бокал на столик и протягивает вперед руки, демонстрируя короткие, но ухоженные ногти, – они у меня каждый раз, как тот Петрушка – «ты опять в обновке». Девочки, вы не поверите, за год я встала на ноги и даже вернула кредит банку. И тут как снег на голову. Правду говорят: беда одна не ходит. Мама заболела и муженек мой объявился. Какие метаморфозы. Из бедного советского студентишки и шведского иммигранта-инженеришки наш бесцветный кокон превратился в красавца мотыля. Нет, правда, девочки, я б его на улице встретила – не узнала. Одет, причесан, красивая персидская стрижка и черная, волосок к волоску, бородка. Не пьет, не курит, свиные отбивные в рот не берет. Он теперь уважаемый человек. Заведует кафедрой в университете Тегерана, и ему светит место проректора. Так что надо привести в порядок его личную жизнь. Понимаете, девочки, ЕГО личную жизнь. Оказывается, он неправильно женат. Брак в СССР вроде бы и не брак, но во всех анкетах жена и дочь присутствуют. Непорядок. Надо у них там зарегистрироваться. Хорошо, говорю. Вот маму вылечу и приеду. А как маму лечить?! Она и так в лучшем госпитале Стокгольма лежит, да болезни этой на качество госпиталя глубоко насрать.
– Нат, извини, а от чего мама умерла? – тяну я.
– Да от того же, что и твоя.
Мы долго молчим. Что тут скажешь. Солнечный диск перестает слепить. Из золотого он постепенно становится оранжевым и медленно, как шарик на невидимой веревочке, тихо приближается к кромке воды.
– А дальше? – прихлебываю из бокала – неплохое, однако ж, «Просекко» здесь подают.
– Девочки, вы не поверите. Этот ужас в конце 20-го века просто представить себе невозможно. Ателье закрыла. Да, забыла вам сказать. Меня там обокрали. Разбили витрину и почти все вынесли. И машинки, и утюги. Жальче всего было оверлок. Он еще и как скорняжная машина мог работать. Правда, Швеция – гуманная страна, а вернее, условия страховки соблюдаются буква в букву. Плюс мне адвокат знающий попался. Короче, выбил из страховщиков все. Еще и на рольжалюзи хватило. Заперла я свое хозяйство, закатала под жалюзи, сдала квартиру и полетела… Черт меня понес… Саид нас не встречал. Встречал его папаша. Я его первый раз в жизни увидела. Красивый. С Саидом вместе по улице пойдут, можно подумать, что братья. Встретил прохладно, но Каринку сгреб, расцеловал. Встречал с новенькой коляской. Она уже из коляски выросла, сама ходила, но с удовольствием влезла, стала подвешенные игрушки рассматривать. Он ни по-русски, ни по-шведски. Я фарси так и не осилила.
Приехали домой. Домой, я имею в виду, в дом. Не квартира. Не очень большой, но по иранским понятиям – просто вилла в два с половиной этажа. С садиком, с фонтанчиком и беседками. Все огорожено сплошным цементным забором. Въездные ворота автоматические. Половинка этажа – полуподвал, куда и въехали. Там еще две машины стояли. Одна Саида, другая его брата. Потом выяснилось, что вся семья живет вместе в одном доме. Я удивилась, что Саид сам меня не встретил, но, оказалось, он в университете. Его туда служебная машина отвозит-привозит.
Девчонки, чего я вам подробностями голову забиваю. Оно вам надо? Главное, что не успела я распаковаться и подарки всем мамкам, бабкам и сестрам достать, как приходит мой дорогой и с ходу с порогу объявляет, что у меня теперь начинается новая жизнь. «Новая? Это как?» – спрашиваю. Оказывается, – девки, сидите, не падайте, – во-первых, мне нужно срочно сменить гардероб, зря я везла все эти мои шорты и майки. Отныне моя одежда, девочки, вы не представляете, даже не платок, а чадор – попросту черная простыня, которая скрывает тебя от макушки до пят. Да еще и руки заняты, так как ее постоянно нужно придерживать и поправлять. Все. Отныне я иранская жена и должна выглядеть как ходячая плащ-палатка. Жить я буду на женской половине с другими ЕГО и его брата женами. Карина на детской половине под присмотром его матери и двух тетушек. Два раза в неделю я буду ее сопровождать на прогулки, а остальное время учить фарси, читать Коран, учиться у старших жен готовить, убирать дом и прочим всяким хитростям, которые только женщины и знают. На вопрос: «Сколько же у тебя теперь жен?» – ответ был коротким: «Не твоего ума дело». Нет, вы представляете, он еще и русский-то толком не забыл, а менталитет уже не тот… Девочки, ну что вам сказать… Почти два года я прожила в этой тюрьме. За это время Саида видела раза три. В свою спальню он меня не приглашал. Другие жены мне все объяснили. Я думала, они меня будут ненавидеть и устраивать мне «дедовщину», но девки подобрались незлобивые. Я им не конкуренция. Хоть и первая, но иноверка, и потому старшей никогда не стану. До первой менструации Карины я буду жить в этом доме, а потом, когда ей найдут мужа, и если он будет добрым, я перееду с ней в его семью. Короче, девочки! Где мое ателье на дворцовой площади Стокгольма, и где я? А?! Прикиньте! Не было дня, чтоб я не планировала побег.
– И что? Как это все закончилось? Он тебя добровольно отпустил или ты сделалась графом Монте-Кристо? Твоя новая кликуха – Эдмон Дантес?
– Динуля, какой Эдмон, какой Дантес? Я банально сбежала. Но фокус заключался не в том, чтоб сбежать. Меня там особо на цепи никто и не держал. Кому я нужна была? Но не могла же я сбежать без Каринки, а за ней был глаз да глаз…
– И…?
– Я же говорю, меня никто на поводке не водил. Под предлогом того, что хочу купить книжки или игрушки для Карины, мне разрешалось ездить в центр. Первым же делом я выяснила, где находится шведское посольство. До сих пор не пойму, почему ни Саид, ни его папаша-мамаша не забрали у меня папку с документами. Ни наши с Каринкой шведские паспорта, ни ее свидетельство о рождении. Все лежало в моем чемодане со дня прилета. Даже наши билеты сохранились. Ношение чадора имеет свои преимущества – под ним ничего не видно, а если еще и короткую чадру на голову надеть, то вообще непонятно, кто ты. В мой второй выход я затолкала папку с документами под балахон под названием «платье», на лицо чадру, сверху чадор и вперед. Слава богу, посольство охранялось не иранской полицией, а нашими славными королевскими гвардейцами. Показала им паспорта, сказала, что мне срочно нужна помощь консула. Представляете иронию судьбы – жена консула оказалась моей бывшей клиенткой. Когда я поведала им историю моей любви, она не могла поверить своему счастью. Наконец-то ей было чем заняться в этом гребаном Тегеране, и она взялась за дело, как только шведки могут. Подробно. Обстоятельно. Без суеты.
– А дальше? – нам не терпится узнать развязку.
А дальше начался Джеймс Бонд.
Через два дня я и еще две жены брата моего мужа повели наш общий «детский сад» в парк недалеко от дома. Девочки мои милые, вы не поверите, но я все время, пока мы шли, щипала Каришку. Ей было больно и обидно, она расплакалась, а я, вместо того чтобы утешить, стала еще и покрикивать на нее. У бедного ребенка дальше – больше, началась истерика. Под предлогом, что мне надо ее умыть и поменять ей памперс, я завернула за угол детской площадки, к туалету. За низенькими кустиками, отгораживающими территорию парка, уже стояла машина с родными-любимыми дипномерами. Я бросила коляску, сгребла дочку в охапку и, путаясь в полах чертова балахона, рванула к машине. Мы плавно отъехали от бордюра парка.
Ну и все. Приехали в посольство, пересели в машину посла. С флажком и под салюты иранских полицейских приехали в аэропорт. Мы даже check-in не проходили. Говорю же, как агента 007, привезли прямо к борту самолета. Я на иранскую землю даже и не ступала. Прямо из машины – на ступеньку трапа и в самолет. Через 5 часов и 7 минут я была в Швеции и больше никогда не видела Саида.
– А потом? Что ты делала потом? – наперебой заверещали мы.
– Как что? Жила… Сначала с моим адвокатом. Он умудрился не только развести нас с Садиком, но и отсудил у него приличную сумму алиментов для Карины в виде одноразового платежа. Потом он же посоветовал вложить эти деньги в недвижимость, и какое-то время мы занимались оформлением помещения, где было ателье, в мою собственность. А потом? … Мы решили, что наши отношения достигли пика и, пока они еще на хорошей ноте, нам пора расстаться. Кариша к этому времени пошла в школу. Конечно же, мне хотелось дать ей приличное образование. Я нашла очень симпатичную маленькую частную школу с пансионом за городом, в сорока минутах езды от Стокгольма. Школа, как вы понимаете, недешевая, но детям сотрудников дается скидка в 40%. Таким образом я стала женой учителя физики, и мы неплохо прожили вместе почти десять лет. Основным достоинством этого брака был факт, что мы друг другу совершенно не мешали. Я в Стокгольме в своем ателье, он в школе. Кариша под присмотром, а я приезжала на отдых в выходные. Идиллия.
– А потом?
– А потом… Карина окончила школу, и мне стало страшно лень туда еженедельно мотаться.
Алая полоса между небом и водой становится все у’же, теряет краски. Превращается в розовую, потом в сиреневую и… еще минута, и горизонт исчезает. Ночь объединила стихии. Ни воды, ни неба, только отражения огней нашего лайнера качаются на волнах. Мы, убаюканные рассказом и «Просекко», сидим еще какое-то время молча, потом как-то дружно встаем и молча спускаемся в свои каюты.