– Нет, Митя, нет, даже не начинай!
Галина Сергеевна решительно сняла его руки со своей груди и застегнула пуговицу на блузке..
– Шеф тут. Злой, как черт, и заглядывает каждые пять минут.
– Петрович вышел из запоя? – Панин усмехнулся. – Так быстро? Не верится.
– Не вышел. Вытащили. Вчера Юрьев с Горюхиным поставили «двойку» чьему-то племяннику. Ректор с утра вызвонил Константин Петровича как председателя предметной комиссии, он сидит у себя, бранится, потому что формально председатель апелляционной – Федор Иванович, а у того телефон отключен.
– Вчера был сакраментальный день, – сказал он, вспомнив звонок Морозова. – И, кстати, Галя, ты почему девчонке вчера дала именно мой адрес? Можно подумать, у нас больше нет репетиторов. Самурай ничем не хуже меня, даже лучше, потому что моложе. А уж Горюхин и подавно ас по школьной программе, ему бы не у нас работать, а в РОНО.
Заниматься репетиторством членам предметной комиссии было запрещено.
Но правилом пренебрегали, репетиторствовали все.
Ради летних заработков умные люди до сих пор держались в ВУЗах, не уходили в коммерческие структуры.
– Какой девчонке?
Галина Сергеевна сделала непонимающие глаза.
Кто-нибудь другой ей мог поверить.
Но Панин понял, что лаборантка запомнила Коровкину сразу и на всю жизнь.
– Ну, этой… – насмешливо пояснил он.
– А, этой? Раскрашена, как индеец, одета, как проститутка, в кремовом платье при черных колготках и на метровых каблуках?
– Ну да.
– Я, кстати, не поняла, с какого перепуга ей в разгар приемки потребовался репетитор.
– Потребовался потому, что вчера мы ей влупили «неуд». То есть не мы, а конкретно Ильин, мне слова не дал сказать. Ответ у нее был приемлемый, но формулы не смогла прочитать.
– А, так это была именно она? Я помню, вы вчера обсуждали, что вместо «икс в квадрате» какая-то дурочка сказала «два наверху», и ржали, как жеребцы.
– Мне она дурочкой не показалась, – возразил он. – Девчонка из деревни, ее там учили черт знает как. На общем уровне она была не хуже и не лучше среднего, «тройку» заслуживала только так. Мобильники у всех отняли, ответы писали из головы, так она, по крайней мере, вспомнила формулу – а что еще от требовать менеджеров? Но сивый говнюк сходу поставил пятерку какой-то толстомясой дылде, а эту сразу после нее для статистики выгнал.
Панин вздохнул.
– Жалко ее. Ситуация у нее, мягко говоря, неважная. Многодетная семья нищих, старший брат и два младших, все дружно ковыряются в навозе, а ей хочется вырваться. Она в подробностях не рассказывала, но ты понимаешь: не требуется выпивать море до дна, чтобы понять, что оно соленое.
– Постой, Митя, – Галина Сергеевна взглянула внимательно. – Так она что – к тебе уже прийти успела?
– Успела, Галя, и еще как успела. И фамилия у нее, кстати, подходящая – Коровкина. Как в анекдоте, но я сам видел в ведомости.
– Молодец Коровкина! – лаборантка засмеялась. – И ты ее уже оприходовал?
– Галя, не путай меня с Игорь Станиславычем, – строго возразил он. – Да будет тебе известно, у меня даже со студентками никогда ничего не было, а тут и вовсе абитуриентка, несовершеннолетняя.
Панин подумал о Нине, но то был совершенно иной случай.
Развратная девственница, конечно, когда-то училась у него. Но в объятия порока они пали уже после того, как она перестала быть его студенткой.
Нина не зависела от Панина, он ее ни к чему не принуждал, в его постели она оказалась по своему желанию.
– Чисто деловые отношения. Сегодня вечером придет заниматься.
– Да я пошутила, Митя, – оправдывающимся тоном ответила Галина Сергеевна. – Пошутила, не обижайся.
– Больше так не шути. Ты прекрасно знаешь, что кроме тебя, мне никто не нужен. Специально ради этого приехал, да Петрович опять обломил.
– Это мы с тобой обсуждали сто раз. В сто первый говорю, что тебе пора жениться. Я-то вчера, грешным делом, подумала, что ты с Верой Сергеевной – как сейчас выражаются – наконец собрался замутить.
– И ты туда же! – он махнул рукой. – Далась вам всем эта Гагатька…
– У нее большая грудь и красивые ноги, – перебила она.
–…Можно подумать, кроме нее на матфаке нет незамужних девиц. С ногами и грудью. Лилия Робертовна, Ольга Григорьевна, Наталья Евгеньевна, кто там еще?
– У Лилии Робертовны женатый любовник, там все устоялось и она не собирается ничего менять, – возразила Галина Сергеевна. – Ольга Григорьевна в августе выходит замуж – по-тихому, чтобы не устраивать торжества. А Наталья Евгеньевна…
– Что «Наталья Евгеньевна»? Беременна двойней, один от негра, второй от китайца?
– Если ничего про нее не знаешь, так лучше и не знай. Посмотри повнимательнее на Светлану Александровну.
– А что мне на Свету смотреть, – Панин засмеялся. – Мы с ней дружим с тех времен, когда я был уже аспирантом, а она еще студенткой.
– Ну так вот, она тебя обожает и ты прекрасно это знаешь.
– Знаю, конечно, и я Свету тоже обожаю. Такую женщину нельзя не обожать.
Светлана Александровна Аверкина училась на три года позже, сейчас работала на кафедре математического моделирования, которую окончила восемь лет назад, и уже имела звание доцента. Она была лучшей и любимой ученицей профессора Семена Израилевича Спивака, кандидатскую написала без отрыва от учебного процесса.
Сама по себе эта кафедра разительно отличалась от остальных.
Благодаря характеру заведующего, поддерживающего атмосферу дружественности, она казалась средоточием жизни факультета.
Работая на матанализе, Панин жил на моделировании, посещал все их мероприятия, выпивал со Спиваком, еще больше общался со Светой.
В данный момент доцент Аверкина была самой яркой женщиной матфака.
Ни у кого больше не имелось таких выразительных карих глаз.
Света искрилась энергией, своим присутствием она освещала любое событие – будь это даже какой-нибудь старорежимный «субботник» по уборке окурков под окнами физматкорпуса.
Никто на факультете не исполнял с такой душой русские романсы.
Ее креатив фонтанировал в разных направлениях.
Именно Светлана Александровна подала Семену Израилевичу идею сплясать на столе.
Это произошло на дне рождения профессора, который справлялся приватно, но шумно.
Правда, в первый раз учитель и ученица не рассчитали прочность материальной части: на фрейлехс они вышли вдвоем, деревянные ножки не выдержали и стол рухнул. Но все обошлось без ущерба, никто ничего не сломал, а водка и посуда были составлены на другой стол.
При насыщенной общественной жизни не оставалось временнОго резерва на личную.
Прекрасная со всех точек зрения, доцент Аверкина до сих пор была не замужем.
– Мы обожаем друг друга, – повторил Панин. – Сильнее страсти и крепче, чем любовь.
– Так тем более, – сказала Галина Сергеевна. – От добра добра не ищут. Что ты бегаешь туда-сюда, как джекрассел-терьер? Женись на Свете, вы составите идеальную пару.
Панин не лукавил, их отношения находились на уровне нежнейшей дружбы.
С объективной точки зрения было ясно, что о лучшей партии, чем Светлана Александровна Аверкина, нельзя мечтать.
Но тем не менее, дальше объятий и легких поцелуев дело не шло.
Несравненная как друг, Света казалась слишком напористой, а его тянуло к женщинам камерного плана.
– Я подумаю над твоим предложением, Галя, – ответил он. – Но… Как бы это выразить… Светлана Александровна сложилась как самодостаточная женщина, мы вряд ли притремся друг к другу. Как круглое и квадратное.
– На тебя, Митя, не угодишь.
Встав из-за стола, Галина Сергеевна подняла посеревшую от известкового налета бутыль, где отстаивалась вода, и принялась поливать «денежное дерево» на подоконнике.
– Разговоры разговорами, Митя, но жениться тебе пора. Пора жить по-человечески, а не по-холостяцки.
– Галя, понятие «холостяцкой» жизни умерло вместе с советскими временами, когда не было ни туалетной бумаги, ни заказной пиццы, – устало возразил Панин. – А с точки зрения семьи не помню кто однажды сказал: «Хорошее дело браком не назовут».
– Мели-мели, – не оборачиваясь сказала лаборантка.
– Сейчас существуют стиральная и посудомоечная машины, робот-пылесос. Одежда теперь такая, что поносил один сезон и выбросил, ни гладить, ни зашивать. В супермаркете «Акварин» по дороге домой я могу купить порционное филе тунца – сколько мне нужно – и пожарить на сковороде с тефлоновым покрытием, которую не надо отдраивать, а просто поставить в посудомойку. А могу и не жарить, купить готовые ребрышки в маринаде, тоже на один раз. С ними вообще ничего не делать, просто проколоть пластик и поставить в духовку на полтора часа. Пока стоят, принять душ, хлопнуть водки и посмотреть фильм. С Изабель Юппер в главной роли – смотреть и радоваться, что рядом нет такой женщины.
– И никакой вообще нет?
– И никакой вообще. Но и это еще не все. Когда и жарить и даже запекать влом, в том же «Акварине» могу взять что-нибудь готовое в кулинарии, просто сесть и съесть.
– Ты нарисовал очень красивую жизнь, Митя, – Галина Сергеевна усмехнулась. – Красиво жить не запретишь, ясное дело. И мечтать не вредно.
– Не нарисовал, а построил. Я тебе не мечты озвучил, а рассказал все как есть. Прекрасно жить одному.
– Одному-то одному, но как же дети?
– А зачем размножаться? Людей и так развелось слишком много. Уже сейчас с едой стало напряженно, а лет через двадцать и вовсе будем есть котлеты из трупов и суп из сублимированных фекалий.
– Тебя, Митя, не переспоришь, – лаборантка вздохнула. – Но жизнь, знаешь, иногда поворачивает сама.
– Не переспоришь, конечно, – согласился Панин. – Но ты знаешь, Галя…
Он помолчал.
–…Какое-то иррациональное ощущение. Эта Коровкина пришла вчера договориться насчет репетиторства, принесла конфеты, и…
– А имя у твоей Кобылкиной есть? – перебила она.
– Ее зовут Настя. Анастасия Николаевна. Так вот, Галя, ты знаешь… Эта девчонка мне понравилась.
– Мне на самом деле тоже, если честно, несмотря на боевую раскраску. У нее глаза большие. И умные.
– Да, глаза у нее выразительные. И вообще…
– Что – вообще?
– Ты понимаешь… – Панин потер затылок. – От этой Насти, конечно, прет деревней. Через слово «чё» да «ничё» и прочий воляпюк. И в то же время она не кажется крестьянкой.
– А ты знаешь крестьян?
– А то не знаю. Каждое лето имею удовольствие репетировать Фрось Бурлаковых, приехавших покорять город. Это же дикари, сбежавшие из зоопарка. В дверь не звонят, а стучат. Тупые колоды и снаружи и внутри. А эта такая маленькая, миниатюрная, как Мейссенская статуэтка. Пальчики тоненькие, ручки изящные, как лапки у породистой кошки…
– Митя, я тебя не узнаю, – Галина Сергеевна покачала коротко стриженной головой. – «Пальчики, ручки, лапки»… Ты стал какой-то сентиментальный.
– Да не стал я, не стал, Галя! – воскликнул он. – Просто не вяжется. Родители у нее – навозные жуки. Отец такой болван, что на его голове можно править рельсы кувалдой, и кувалда сломается раньше, чем голова. А она…
– Должно быть, ее мать согрешила с заезжим городским инженером.
– Ну так вот, договорились мы о репетиторстве, больше делать нечего, я взял и предложил выпить кофе с ее конфетами.
– И выпили?
– Выпили, поговорили о том – о сем. В общем, я понял: хорошая девчонка, рвется к новой жизни, надо ей помочь.
– Так помоги ей, Митя. А потом возьми и женись. Все эти «чо-ничо» и черные колготки в тридцать градусов жары – ерунда. Ты помнишь, какой сам был на первом курсе?
– Если честно, не очень.
– Пришел длинноволосый хлюст в цветастой рубашке. А сейчас стал аристократом. То же самое эта девочка. Она культуры отродясь не видела, что с нее взять? Но ведь в город приехала, как я поняла, по собственной воле. Значит, хочет жить по-человечески. И у нее это получится. Ей просто надо, как ты говоришь, немножко помочь. И слегка обтесать.
– И тесать должен именно я, – Панин усмехнулся. – Но я не Пигмалион.
– Должен стать Пигмалионом, – возразила Галина Сергеевна. – Для своего же блага.
– При чем тут мое благо?
– При том, что карьера мужа в руках жены. Она двигатель.
– Ну уж и двигатель, – он покривился, вспоминая жалобы женатых приятелей. – «Вынеси мусор» и «сделай ремонт». И еще «почему у нас все хуже, чем у других».
– Митя, все сложнее. Ты сейчас в самом деле живешь хорошо и так, как хочется, так ведь?
– Именно так.
– Машины тебе стирают и моют, робот убирается, кулинария для тебя готовит. С точки зрения женщин у тебя тоже нет проблем. Если я надоем…
–…Ты мне не надоешь!
–…Если я надоем, – не слушая, продолжала лаборантка. – И если ни с кем больше не сложится, всегда можешь вызвать проститутку. Не жизнь, а малина.
– А разве нет?
– Да. Но чем ты занимаешься дома?
– Как чем? Расслабляюсь и блаженствую. Немного выпиваю, кое-что читаю, а в основном смотрю фильмы, по категориям. Как-то взял и пересмотрел старое кино с Алленом Делоном – оказывается, он очень сильный актер. Потом изучил китайское, современное, очень интересно, мы его не знали. Скандинавское: норвежское, шведское, финское. Сейчас углубился в корейское. Все время появляется что-то новое, жить не скучно.
– С тем, что не скучно, не спорю. Но скажи мне, Митя, сколько лет прошло с тех пор, как ты защитил кандидатскую?
– Семь, почти восемь. А что?
– А то, что я была секретарем ученого совета. И помню, как в отзыве ведущей организации, которой у тебя был МФТИ, говорилось, что твоя кандидатская – это докторская, которую осталось лишь чуть-чуть дописать.
– Ну, Галя, – он вздохнул. – Насчет отзыва ведущей организации, которой у меня был физтех, я лучше промолчу. Но кандидатская в самом деле была серьезная.
– И как у тебя дела с докторской?
– Как-как…
Панин поморщился.
Вопрос был больным.
Мысли о докторской висели черным облаком, к которому он привык настолько, что перестал замечать.
–…Пишу.
– И много написал?
Он пожал плечами.
– Только не ври мне, скажи честно.
– Честно? – Панин вздохнул. – Пять глав. Точнее, четыре, у пятой только два абзаца. Еще точнее – две готовых, еще две типа «рыбы», нужно чистить и доводить.
– Ну вот видишь, Митя, – Галина Сергеевна невесело улыбнулась. – О чем я и говорю. Восемь лет у тебя прошло, как вдохнул и выдохнул. Точно так же пройдут еще восемь и еще. С выпивкой под тунца и китайскими фильмами. А чем дальше, тем труднее будет взяться. Жизнь, Митя, пролетит, оглянуться не успеешь, а уже ничего не сделать.
– Ты думаешь?
– Не думаю, а знаю. Так что Анастасия Николаевна Панина, возможно, сейчас твой последний шанс. Ты ее выдернешь из болота и сам поднимешься. А так…
Не договорив, Галина Сергеевна включила чайник.
–…Раз уж все равно приехал, давай хоть кофе выпьем!
– Выпьем, Галя, – согласился он и пересел к столу.
Словно ожидав момента, на тумбочке забулькал телефон.
Он был внутренним, городские номера университет оставил лишь в деканатах.
Панин потянулся, но замер, взглянул на лаборантку.
Понимающе кивнув, она ответила сама:
– Да, Константин Петрович! Да… Нет. Нет, нет… Хорошо, иду… Со списком. Да, уже иду.
– Шеф, – пояснила Галина Сергеевна, положив трубку. – Рвет и мечет. Велел прийти с адресным списком членов предметной комиссии. Будет вызванивать Горюхина и Юрьева, что-то делать с ними. Так что кофе тебе придется пить в одиночестве.
– Да нет, Галя, пожалуй, я отсюда тихо свалю, – отказался Панин. -Экзамена сегодня нет, на всем факультете, должно быть, только ты да я да Петрович, сейчас он того и гляди пошлет меня на поиски Шаляпина. Так что спасибо и пока, до следующего экзамена.
– Пока, Митя, – ответила лаборантка и неощутимо поцеловала его в губы. – Удачи с Теличкиной и береги себя.
Выйдя с кафедры, Панин поспешил к выходу.
Но тут же повернул обратно – чтобы не идти мимо кабинета заведующего, скользнул на черную лестницу.
По ней можно было спуститься до первого этажа, до Редакционно-издательского отдела, где Куценко видел типографскую гильотину.
Лестница встретила спокойной прохладой.
Ее не волновало, что на последней площадке Дмитрий Викентьевич вчера по нетрезвому делу пытался поцеловать Веру Сергеевну Воропай.
И, конечно, она уже не помнила, что многими годами раньше он трезвым целовал там Лиечку Лифшиц, еще не зная, что та станет Дроздовой.
День прошел незаметно.
Подкрепившись тремястами граммами аргентинских лангустинов, сваренных в соленой воде и сбрызнутых соком лимона, Панин сел у компьютера и стал ждать абитуриентку.
От заработков он никогда не отказывался – не отказался и сейчас, хотя репетиционная кампания на дневном отделении принесла около двух тысяч долларов необлагаемого дохода.
При Панинских запросах никакие деньги не бывали лишними, а подготовка девчонку для экзамена на заочном отделении не требовала усилий.
Звонок домофона раздался без двух минут пять.
– Вы точны, как королева, Анастасия Николаевна, – сказал он, открыв дверь.
Коровкина вошла в квартиру, тяжело дыша. По ее лицу катился пот.
– За вами что – черти гнались? – не удержался Панин, когда она опустилась на корточки рядом с пуфиком, чтобы расстегнуть босоножки.
– Не-а. Просто… – она взглянула снизу вверх, сдула упавшую прядь. – Просто у вас лифт не работает, пешком по лестнице бежала.
– Зачем бежали? Шли бы спокойно, пять минут туда – пять минут сюда роли не играют.
– Не, я так не могу. Это в деревне время считается плюс-минус два часа, а тут я хочу по-городскому жить. Вы сказали «в пять», вот я к пяти и спешила.
– Ну-ну, – он улыбнулся. – Хвалю, конечно. Из вас толк выйдет, судя по всему.
– Дмитрий Викентич, – сказала она. – Можно, я воды хлебну?
– Можно, конечно. Какую вам принести? Минеральную или из кулера?
– Из-под крана. И не надо мне приносить, я не барыня, а где у вас посуда и все такое, уже знаю.
Коровкина бесшумно скользнула по коридору, Панин вернулся в гостиную, выключил компьютер и раскрыл один из приготовленных учебников.
– Ф-фуу, еще сильней вспотела, – сообщила Настя, вернувшись из кухни. – Можно, на балкон выйду, постою чуток, а то у меня ручей течет между…
Она осеклась, взглянула невинно:
– В общем, надо просвежиться.
– На этом балконе вечером жарко, как в Египте, – ответил он. – Идите в…
Он тоже осекся, сказать «в спальню» показалось неприличными, и продолжил:
–…В другую комнату. Там второй балкон, выходит на реку, свежий воздух и уже почти прохладно.
Проводя Настю до спальни, Панин остановился в дверях.
Она прошелестела на балкон, встала к нему спиной.
По движениям рук он понял, что девчонка расстегнула платье и теперь гонит воздух туда, где течет ручей.
Радикальность гостьи зашкаливала, еще через минуту она могла обнажиться до пояса, чтобы просвежиться по полной программе.
Подобные зрелища не входили в план, Панин удалился на кухню, заварил себе кофе.
Когда он вернулся в гостиную, Настя – остывшая, спокойная, застегнутая и даже причесанная – сидела на стуле, прилежно положив на стол тонкие руки.
– Ну все, Дмитрий Викентич, – она улыбнулась спокойно. – Теперь я готова.
– Прекрасно, – ответил Панин. – Начнем, гражданка Коровкина, ваш новый экскурс в старую математику. Насколько я понял по экзамену, вы…
– Дмитрий Викентич, – перебила девчонка. – Я об одной вещи хочу попросить.
– Еще попить? Сейчас принесу бутылку и стакан, чтобы не бегать взад-вперед каждую секунду.
– Не-а, не попить. Просто… Не называйте меня на «вы», пожалуйста. А то у нас в школе учитель называл на «ты», а «выкать» начинал, когда сердился. А вы же на меня не сердитесь, правда?
– Пока не сержусь, – он сдержанно улыбнулся. – Уговорили. Буду называть вас на «ты»… Ну ладно, теперь поехали.
– Поехали, – подтвердила Настя и раскрыла свежую тетрадь.
– Начнем с самого начала. Вот этот пример решите, пожалуйста… Реши.
Взяв ручку, он написал:
1/2 + 1/3 =
– Дмитрий Викентич, вы чё?! – серые глаза взглянули возмущенно. – Мы же не в первом классе, я в универ готовлюсь, а вы мне дроби пишете. Это в уме решается.
– Вот и решай, – не вдаваясь в подробности сказал Панин и вышел на балкон.
С ученицей следовало сразу выяснить, что она знает, а чего не знает – точнее, знает ли хоть что-нибудь.
Он перегнулся через перила и посмотрел, как асфальтировщики в оранжевых робах пинают колесо кособокого заржавленного «пирожка», надеясь воем сигнализации вызвать хозяина, чтобы освободить дворовую парковку.
–…Две пятых, я же говорила!
– Две пятых? – уточнил Панин, вернувшись к столу. – И как они у вас получились?
– Так, – уверенно ответила Настя. – Сверху один плюс один, снизу два плюс три.
– Неправильно. Дроби складываются по-другому.
– Как это «по-другому»? – возмутилась девчонка. – Нас в школе так учили.
Он ответил не сразу.
Как учат математику в деревенской школе, было известно всем.
Не имело смысла разбираться, какой бред нес будущим свинаркам и механизаторам их учитель – наверняка старый пропойца вроде Зотова.
Стоило просто заниматься своим делом.
– Не знаю, Настя, как учили у вас в школе, сейчас тебя учу я и слушай меня. И пытайся не просто заучивать, а соображать. Математика – это не какая-нибудь история, где надо тупо помнить даты. Тут можно почти ничего не помнить, а понимать правила и делать выводы.
Она молчала, глядела на него.
– Прежде всего – надо понять, почему так складывать дроби неправильно. Рассмотрим другой пример. Две половины составляют целое, верно?
– Как это, не въезжаю?
– Ну вот давай возьмем… – Панин на секунду задумался. – Кусок пластилина. Он целый, верно?
– Верно.
– Разрежем пополам, получатся две половинки. Тоже верно?
– Тоже верно.
– А если приложим обратно, получится опять целый кусок. Это верно?
– И это верно.
– А теперь проверь, получится ли обратно целое, если ты сложишь по-своему одну вторую и одну вторую.
– Блин, если сложить и сократить, снова одна вторая получается, а не единица! – почти сразу воскликнула Настя. – Значит, в самом деле так неправильно!
– Вот видишь, – он усмехнулся. – А ты мне не верила.
– Теперь верю.
– Это хорошо. Забудь все, чему учили в школе, и будем учить элементарную математику с нуля.
– Будем, – согласилась девчонка.
Полтора астрономических часа занятий показались Панину адом.
Анастасия Коровкина не знала абсолютно ничего. Учить ее приходилось каждой мелочи, тратить по десять минут там, где с минимально подготовленными школьниками хватало секунды.
Знав заранее о ее уровне, Панин ни за какие коврижки не согласился бы на репетиторство.
Досада усугублялась тем, что Настя оказалась умной и схватывала все на лету.
В иных обстоятельствах – при занятиях, проходивших три раза в неделю целый семестр – она могла бы наверстать курс школьной математики до твердой «четверки».
Но до начала экзаменов на заочном отделении оставалось слишком мало времени.
Честнее всего было после первого занятия отказаться от продолжения: сказать Коровкиной, что при входном уровне знаний физически невозможно подготовить ее на «тройку» даже для заочных менеджеров. Объяснить все как есть, посоветовать несколько хороших учебников, пару сайтов с бесплатными школьными темами и распрощаться до будущего года.
Но Настя так искренне радовалась, когда вдруг понимала какую-нибудь простенькую формулу, что он не мог взять и все обрубить.
Выход из ситуации имелся и был достаточно простым.
Когда Куценко за файл с тестами для экономистов объявил себя должником, Панин не принял слов всерьез, поскольку для него нынешняя кампания завершилась.
Но сейчас он решил, что следует обратиться к Шаляпину, чтобы тот организовал Коровкиной хорошую оценку на устной математике.
Точнее, заказать «пятерку», чтобы она имела задел по конкурсному баллу.
Бессмысленные занятия стоило прекратить после первого.
Однако в этом вопросе все было не так просто.
Сказав Галине Сергеевне, что девчонка ему нравится, Панин пунктирно обрисовал положение дел.
Рядом с Настей он ощущал какой-то странный, конструктивный покой.
Занятия следовало продолжать.
– Ну все, – сказал он, сверившись с часами, стоящими на столе. – На сегодня хватит, Настасья Николаевна.
– Спасибо, Дмитрий Викентич, я сегодня начала что-то понимать.
Достав из пакета деньги, девушка положила их на стол.
– Тебе спасибо, Настя, – ответил Панин, почему-то смутившись.
И, удивляясь себе, сказал:
– А кофе будем сегодня пить, или как?
Настя молча улыбнулась.
– Конфеты твои в холодильнике лежат, я забыл их съесть.
– Будем, Дмитрий Викентич, если вы не заняты, – ответила девушка. – Можно, я сама на стол соберу?
– Можно, если так уж хочешь, – он усмехнулся.
– Хочу, – просто сказала она.
– Прекрасно. Тогда пошли на кухню.
– Вы тут посидите пока, Дмитрий Викентич, я сама на стол накрою. Мне понравилось за вами ухаживать.
– Как хочешь, Настя, как хочешь, – ответил Панин. – Все для твоего удовольствия.
Спрятав купюры в ящик стола, он вышел на жаркий балкон.
Внизу две кошки – серая и черная – настороженно осматривали друг друга около двери мусоропроводного отсека.
–…Дмитрий Викентич, – раздался за спиной голос. – Идемте, что ли? Я уже все накрыла.
– Идем, Настя, – сказал он. – Хозяйка в доме – это хозяйка в доме
Дальше все прошло в точности, как вчера.
Выпив чаю сама и два раза сделав ему кофе, девушка вымыла посуду, убрала остатки конфет и тихо уехала в общежитие до завтрашнего вечера.
На следующее занятие Настя явилась существенно раньше пяти часов.
Вид у нее был такой, словно она только что вышла из бани.
– Воды? – предложил Панин.
– Ага, было бы здорово, – согласилась девчонка.
– Посиди на диване, я тебе принесу.
– Да я сама схожу попью.
– Сиди-сиди, – повторил он. – Ты за мной уже вся изухаживалась, теперь моя очередь.
– Ну ладно, поухаживайте за мной, если хотите.
Настя прошла в гостиную.
Панин сходил на кухню, принес непочатую бутылку «Боржоми».
Девушка сидела на диване с предсмертным видом.
– Спасибочки, Дмитрий Викентич, – сказала она, выпив залпом два стакана. – Словно заново родилась, чесслово. Такой вкусной воды отродясь не пила.
– В следующий раз перед твоим приходом нахоложу комнату, а так тебя под кондиционером может прохватить.
– Сейчас еще чуток отсижусь и буду в норме.
Сев в кресло, Панин посмотрел на Настю.
Казалось, она вот-вот растает.
– Слушай, на черта ты в такую жару носишь колготки? – не выдержал он. – Ты же не француженка и еще не менеджер пафосной фирмы со строгим дресс-кодом, можешь ходить с голыми ногами. И вообще, кто летом носит черные?
– Я привыкла, у нас все в деревне так ходят, – ответила Настя. – Так сексуальнее.
Последнее слово она произнесла без всякого намека.
– И, кстати, это не колготки, а чулки.
– Чулки?
Панин перепросил невольно.
– Ну да. В колготках летом жарко, в чулках самый раз. Ну и, сами понимаете, с чулками управляться легче.
– В каком смысле? – уточнил он, вспомнив, как увещевал Галину Сергеевну.
– В том самом, – ответила девчонка. – Как будто не понимаете.
Она посмотрела прямо, антрацитовые коленки невозмутимо сверкали.
Должно быть, Игорь Станиславович Горюхин был не так уж и не прав насчет нецеломудренности деревенской молодежи.
–…Извините, разболталась. Вам лучше лишнего не знать, иначе вы меня выгоните.
– Разболтались мы с тобой, это точно, – подтвердил Панин. – Ты как, очухалась?
– Да вроде того.
– Тогда пошли заниматься.
– Пошлите, – согласилась девчонка и встала с дивана.