Алиса вдруг вспоминает о нем. Память подкидывает смешной момент, когда они лежали в обнимку и она держала голову и руку на весу. Чтобы ему не было тяжело. Через минут десять это стало непосильной задачей. Она сдалась и мягко полностью опустила ладонь на его грудь, а голову – на его руку. Думала, что будет незаметно.
– Расслабилась наконец, – с улыбкой произнес он и поцеловал в губы. Возможно. Алиса не помнит.
Она не помнит, была ли на нем футболка. Обнимались ли они вот так, без одежды. Это кажется совершенно диким через годы. Как это – без одежды? Но как тогда они занимались любовью? Причем часами и при каждой встрече? Точно не одетыми.
Она пытается вспомнить, как он снимал с нее платье. Ничего.
Как она расстегивала его рубашку. Пустота.
Она не помнит его кожу, к которой прикасалась с благоговением как к святыне. Не помнит его запах, как выглядела грудь. Она окончательно и навсегда забыла, как это – чувствовать его дыхание и ритм биения сердца под своей рукой, ощущать губами пульсацию артерии на его шее. Забыла, как он поворачивает к ней голову.
Стерто. Память очистилась. Даже тело не отзывается. А тогда казалось, что любовь – навсегда.
Она помнит только нелепую позу и странные ощущения от свершающейся двойной измены. Вот это неприятное, неправильное чувство она помнит. Бр. То, что предпочла бы забыть навсегда.
Она помнит, как он сидит на стуле, а она совершенно бесстыдно и медленно опускается перед ним на колени, раздвигает его бедра, встает между ними. Расстегивает ремень и молнию на джинсах, смотрит в его ошеломленное лицо с насмешливой улыбкой без тени смущения. Больше ни с кем она не была столь раскрепощенной и развратной по собственной инициативе.
Это она помнит. Из памяти услужливо поднимаются строчки стихотворения, гулявшего на просторах интернета в две тысячи шестом.
«Вот уже месяц единственный смысл мой —
Расстегивать пуговицы и раздвигать колени.
Или твои, моя девочка, или перед тобой».