Розанов В. В. Полное собрание «опавших листьев». Кн. 1: Уединенное / Под ред. В. Г. Сукача. М.: Русский путь, 2002. С. 61–62.
Литература о Боборыкине немногочисленна. Из основных работ следует отметить: (1) Линин А. М. К истории буржуазного стиля в русской литературе. Ростов-на-Дону, 1935; (2) Кубиков И. Боборыкин // Литературная энциклопедия. Т. 1. М.: Издательство Коммунистической академии, 1929; Стб. 522–525; (3) Виленская Э., Ройтберг Л. С. П. Д. Боборыкин и его воспоминания // Боборыкин П. Д. Воспоминания. В 2 тт. Т. 1. М.: Художественная литература, 1965. С. 5–36, а также этих же авторов комментарии к воспоминаниям Боборыкина [см. также первое книжное издание воспоминаний: Боборыкин П. Д. За полвека (Мои воспоминания) / Редакция, предисл. и примеч. Б. П. Козьмина. М., Л.: Земля и фабрика, 1929]; (4) Муратов А. Б. Боборыкин // Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 1. М.: Советская энциклопедия, 1989. С. 286–290; (5) Чупринин С. И. Труды и дни П. Д. Боборыкина // Боборыкин П. Д. Сочинения. В 3 тт. Т. 1. М.: Художественная литература, 1993. С. 5–26.
Выхода в свет 2-го издания романа «Жертва вечерняя» (1872) и вернувшихся вновь, как и в связи с первым изданием, споров о нравственности романа, о тех представлениях о мире, что отразились в его героях и в стоящем за ними мировоззрении автора.
См.: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Т. 21: Дневник писателя, 1873; Статьи и заметки, 1873–1878 / Отв. ред. В. Г. Базанов; тексты подгот. и примеч. сост. А. В. Архипова-Богданова и др. Л.: Наука, 1980. С. 404.
Например, в изложении путей развития прозы в 1880-е гг.: «Отец-идеалист и сын – грубый практик становятся излюбленными типами отзывчивых на злобу дня романов Боборыкина и других бытописателей» [Русская литература XX века. 1890–1910 / Под ред. проф. С. А. Венгерова; послесл., подгот. текста А. Н. Николюкина. М.: Республика, 2004. С. 25].
Философов Д. В. Критические статьи и заметки. 1899–1916 / Сост., предисл. и примеч. О. А. Коростелева. М.: ИМЛИ РАН, 2010. С. 378, 377.
Розанов В. В. О себе и жизни своей / Сост., предисл., ком-мент., указат. и подготовка текста В. Г. Сукача. М.: Московский рабочий, 1990. С. 218.
Напомним попутно обстоятельство, хорошо осознанное еще формалистами 1920-х гг., что понимание литературы требует изучения авторов «второго ряда», создающих тот контекст и среду, в которой становится возможным появление «вершин»: анализ «второго ряда» в том числе позволяет осознать, что в выдающихся произведениях является авторским, уникальным, а что – принадлежностью своего времени, в последующем забытой в своей распространенности и сохраняющейся уже в единичных произведениях, читаемых вне времени.
См.: Сдвижков Д. А. Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции. М.: Новое литературное обозрение, 2021.
Розанов В. В. О себе и жизни своей… С. 91–92.
Даже женился он в конце концов на театральной актрисе, Софье Зборжевской (1845–1925), выступавшей на сцене под псевдонимом Северцова. История их знакомства рассказана им самим в последней главе мемуаров. Она началась с критической статьи о ее дебюте в парижском театре «Водевиль». Через два года они встретились в Петербурге, где Боборыкин ее, поступившую в труппу Александринского театра, не узнал, а она не забыла критика [Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т. 2. С. 163]. Они поженились в ноябре 1872 г., и в дальнейшем и Софья Александровна принимала участие в литературе, став переводчиком французских пьес и романов, а также изредка пробуя себя в беллетристике [см.: Белодубровский Е. Б. Боборыкина // Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 1. М.: Советская энциклопедия, 1989. С. 290].
Точнее было бы даже сказать – дебюты: первая его пьеса, «Шила в мешке не утаишь», написанная в 1858 г., была принята журналом «Русское слово», однако не прошла цензуры – и первым опубликованным произведением стала комедия «Однодворец», появившаяся в журнале «Библиотека для чтения» в 1860 г. (№ 10).
Роман выдержал три книжных издания: одно сразу же по завершении журнальной публикации, в 1864 г. (СПБ.: Тип. Внутренней Стражи и Э. Арнгольда), в 1884–1885 гг. – в составе 1-го собрания сочинений, и уже в 1900 г. – вторым отдельным, в том же издательстве М. О. Вольфа, где вышло и первое собрание (второе появится в 1897 г., в качестве приложения к «Ниве», вновь в 12 томах, но будет продолжением первого).
Боборыкин П. Д. Театральное искусство. СПб.: Тип. Н. Неклюдова, 1872. К драматургии Боборыкин был пристрастен до поздних лет. В. Я. Брюсов, заведовавший в то время литературной частью одного из основных русских толстых журналов, «Русской мысли», писал главному редактору, П. Б. Струве, 10 октября 1910 г. из Москвы в Петербург: «П. Боборыкин, увы! прислал драму… Я ее еще не читал. Не ответить ли почтенному и маститому, что, к сожалению, в “Русск. Мысли” гонорары так скромны, что мы их не решаемся предложить ему? Не будет ли это лучшим выходом из затруднения?» [Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения. Т. V / Под ред. К. Д. Муратовой. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1960. С. 298].
Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т. 1. С. 427.
Миллер С. А. Рукопись драмы П. Д. Боборыкина «Скорбная братия» // Фонды редких книг научных библиотек: По материалам международной научно-практической конференции «Фонды отделов редких книг научных библиотек в цифровую эпоху» (Санкт-Петербург, 14–15 февраля 2019 r.): сборник докладов. СПб.: ИПЦ СЗИУ РАНХиГС, 2019. С. 247–253.
Заметим, что в 1870-е Боборыкин в основном публиковался в «Отечественных записках» (редактируемых до кончины Н. А. Некрасова вместе с ним М. Е. Салтыковым и Г. З. Елисеевым, а после смерти Некрасова в 1877 г. – кооптированным в триумвират Н. К. Михайловским). В конце 1870-х Салтыков дает явственно понять Боборыкину, что дальнейшее сотрудничество нежелательно, и тот оказывается вынужденным вновь искать свой журнал, которым в итоге на долгие годы в основном сделается «Вестник Европы» М. М. Стасюлевича.
Переписка И. С. Тургенева. В 2 тт. Т. 2 / Под ред. К. И. Тюнькина. М.: Художественная литература, 1986. С. 307.
Боборыкин П. Д. У романистов (Парижские впечатления) [1878] // Он же. Воспоминания… Т. 2. С. 366.
Повествуя о Доде, но во многом обороняясь от упреков в свой адрес, Боборыкин, например, замечает: «Но есть фотографии и фотографии. У А. Доде снимки с действительности равняются очень часто самому строгому творчеству» [Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т. 2. С. 361].
Описание похорон Григорьева, отметим попутно, сохранилось лишь в изложении Боборыкина, в повести «Долго ли?..», напечатанной в кн. X «Отечественных Записок» за 1875 г. [см. воспроизведенный текст: Иванов-Разумник. Аполлон Григорьев // Григорьев А. А. Воспоминания / Ред. и коммент. Иванова-Разумника. М., Л.: Academia, 1930. С. 663–672].
Впрочем, сам Боборыкин любил повторять из «Гамбургской драматургии» Лессинга ответ на вопрос «Отчего умирает героиня?» – «От пятого акта».
По наблюдению над сходством почерков, сделанному С. А. Миллер. См. ее статью: Миллер С. А. Рукопись драмы П. Д. Боборыкина… С. 247, 248.
Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т. 1. С. 427.
См.: Чуковский К. И. Жизнь и смерть Николая Успенского // Он же. Люди и книги шестидесятых годов. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1934. С. 88–150.
См. о поповичах: Манчестер Л. Поповичи в миру: духовенство, интеллигенция и становление современного самосознания в России / Пер. с англ. А. Ю. Полунова. М.: Новое литературное обозрение, 2015.
Елисеев Г. З. Воспоминания // Шестидесятые годы: М. А. Антонович. Воспоминания. Г. З. Елисеев. Воспоминания / Вступительные статьи, коммент. и ред. В. Евгеньева-Максимова и Г. Ф. Тизенгаузена. М., Л.: Academia, 1933. С. 399. Отметим, что тот же Елисеев замечает, что это отнюдь не была черта случайного лакея, некое qui-pro-quo – сам рассказ о случае с Левитовым он помещает после общего суждения: «В Михаиле Евграфовиче долго оставались традиции условного дворянского декорума относительно внешности, одежды, обращения и т. п., и он на молодых литераторов, пренебрегающих этим декорумом, смотрел как на людей “необнатуренных”, как он выражался, и естественно остерегался вступать с ними в более близкие отношения» [Там же. С. 398–399].
Успенский Н. В. Из прошлого: Мемуары. http://az.lib.ru/u/ uspenskij_n_w/text_0170.shtml
Ведущие литераторы того времени – Тургенев, Толстой, Григорович, Островский – обязывались отдавать свои новые сочинения исключительно в «Современник» и печатать в других местах лишь в случае отказа редакции. Соглашение оказалось нереализуемым на практике – почти у всех участников нашлись намного более ранние уже оговоренные соглашения с другими изданиями, которые надобно было исполнить и т. д., но шум от соглашения был очень велик [вызвав в том числе ряд карикатур – см., напр.: Евгеньев-Максимов В. «Современник» при Чернышевском и Добролюбове. Л.: Художественная литература, 1936. С. 112].
Хрестоматийным сделалось язвительное замечание Тургенева по поводу Чернышевского и Добролюбова, что первый есть змея обычная, а второй – очковая. Неприятие стало вполне публичным фактом при представлении написанной и разыгранной летом 1855 г. в имении Тургенева Спасское-Лутовиново Орловской губернии пьесы «Школа гостеприимства», прямо и зло высмеивавшей Чернышевского в образе бездарного критика Чернушкина. Пьеса была разыграна в Петербурге в доме Штакеншнейдеров 7 февраля 1856 г. (а ранее в т. 133 «Библиотеки для чтения» за 1855 г. Григорович опубликовал одноименную повесть, написанную на основе пьесы). См. о представлении пьесы в Петербурге: Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки (1854–1886) / Ред., ст. и прим. И. Н. Розанова. М., Л.: Academia, 1934. С. 116–120 и комментарии к соответствующим дневниковым записям.
См.: Шестидесятые годы… С. 227, 316 и сл., 345–346; Евгеньев-Максимов В., Тизенгаузен Г. Последние годы «Современника». 1863–1866. Л.: Художественная литература, 1939. С. 14–18.
Материалы для характеристики современной русской литературы I. Литературное объяснение с Н. А. Некрасовым М. А. Антоновича II. Post-scriptum. Содержание и программа «Отечественных записок» за прошлый год Ю. Г. Жуковского. СПб. 1869.
Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т 2. С. 149, ср.: Т. 1. С. 404.
См.: Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т. 2. С. 131 и сл.
Там же. С. 157.
Там же. Т. 1. С. 427.
Там же. Т. 2. С. 159.
Отдельное издание: Боборыкин П. Д. Солидные добродетели: Роман в четырех книгах. СПб.: Издание Е. П. Печаткина, 1871.
Цит. по: Зубков К. Ю. Идеология и биография радикального разночинца в конце XIX века: Н. В. Успенский и Литературный фонд // Складчина: Сборник статей к 50-летию профессора М. С. Макеева / Под ред. Ю. И. Красносельской и А. С. Федорова. М.: ОГИ, 2019.
См. об эволюции отношений в редакции «Современника», о своеобразной форме «дружбы», в которую облекаются в конце 1840-х и в 1850-е отношения с ведущими сотрудниками: Макеев М. С. Николай Некрасов: поэт и предприниматель (очерки о взаимодействии литературы и экономики). М.: Макс Пресс, 2009.
Зубков К. Ю. Идеология и биография… С. 77.
Леонтьев К. Н. Моя литературная судьба / Подгот. текста и коммент. С.Н. Дурылина // Литературное наследство. Т. 22–23. М.: Журнально-газетное объединение, 1935. С. 441.
Зубков К. Ю. Идеология и биография… С. 73.
Понятие «цивилизация» употребляется Б. в посвящении в господствующем в это время значении – «передовое состояние общества и культуры, а также процесс, ведущий к этому состоянию» [Любензик Х. Ю. Цивилизация // Мир Просвещения: Исторический словарь / Под ред. В. Ферроне и Д. Роша; пер. с ит. Н. Ю. Плавинской под ред. С. Я. Карпа. М.: Памятники исторической мысли, 2003. С. 173]. Впервые существительное «цивилизация» появляется в сочинении маркиза Мирабо-старшего «Друг людей» (1757), вслед за более ранними глаголами и прилагательными с тем же корнем во французском (с середины XVI столетия) и английском (с 1730-х гг.) языках, очень близкими по значению к приобщению к культуре, противопоставлению варварству. Подробнее об истории понятия (и соотношения с немецким Kultur) см.: Элиас Н. О процессе цивилизации: Социогененетические и психонетические исследования. В 2 тт. Т. 1: Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запад / Пер. с нем. А. М. Руткевич. М.; СПб: Университетская книга, 2001. С. 59–108.
Генри Томас Бокль (Henry Thomas Buckle, 1821–1862) – английский историк, известен прежде всего как автор «Истории цивилизации в Англии» (“History of Civilization in England”, неоконченный труд), в которой стремился дать позитивистско-научное, детерминистское (с акцентом на географический детерминизм) объяснение истории, понимаемой прежде всего как процесс цивилизации (в смысле расширения и углубления научных знаний и неотделимого от него прогрессирующего развития нравов).
Бокль получил очень широкую известность и популярность в России с начал 1860-х гг. и сохранял ее на протяжении десятилетий, в первую очередь среди просвещенчески ориентированной молодежи. Так, вспоминая о своих гимназических годах, приходящихся на 1870-е гг., В. В. Розанов называет Бокля одним из символов своего времени (и гимназического нигилизма) вместе с Дрэпером, автором «Истории умственного развития Европы» (“History of the intellectual development of Europe”, 1862, вышедшей в рус. пер. в 2-х тт. в 1866 г.). Например, касаясь отношений со старшим братом, в то время учителем гимназии (сначала в Симбирске, затем в Нижнем Новгороде), Розанов пишет, характеризуя воззрения через имена авторов (где Маколей и Гизо – характерные авторы для русских умеренно либеральных и либерально-консервативных воззрений, чьи тексты появляются в русских переводах в те же годы, что и труды Бокля и Дрэпера): «Брат был ценителем Н. Я. Данилевского и Каткова, любил свою нацию, зачитывался Маколеем, Гизо, Грановским. Я же был “нигилист”, во всех отношениях, и когда он раз сказал, что “и Бокль с Дрэпером могут ошибаться”, то я до того нагрубил ему, что был отделен в столе: мне выносили обед в свою комнату. Словом, все “обычно русское”» [цит. по: Николюкин А. Н. Голгофа Василия Розанова. М.: Русский путь, 1998. С. 38].
О чрезвычайной популярности Бокля свидетельствует обилие изданий его главной работы: (1) в 1862 г. началось издание перевода А. Н. Буйницкого и Ф. Н. Ненарокомова (СПб.: Лермантов и K°: тип. Ю. А. Бокрама, 1862–1864), (2) в 1863 г. начал выходить перевод К. Н. Бестужева-Рюмина (СПб.: Тип. П. А. Кулиша, 1863–1864), издаваемый Николаем Тибленом, одним из первых, если не первым проповедником и популяризатором в России воззрений Герберта Спенсера. Первый перевод переиздавался в 1866 г. и 1874–1875 гг. (в 1895 г. в массовом издании Ф. Павленкова вышел уже перевод, выполненный лишь одним А. Н. Буйницким, в свою очередь переизданный в 1896 и 1906 гг.); перевод Бестужева-Рюмина переиздавался в 1864–1865 гг. и в 1873 г. (последнее переиздание предпринято уже после разорения Тиблена и его бегства из России, издателем на этот раз выступил М. О. Вольф [об истории книгоиздательства Вольфа см., в частности: Либрович С. Ф. На книжном посту: Воспоминания, записки, документы. Пг.; М.: Изд. Т-ва М. О. Вольф, 1916]. Помимо этого, был издан, например, в 1876 г. популярный сокращенный вариант «Истории…» Бокля, подготовленное Осипом Нотовичем (известным журналистом, издателем газеты «Новое время», в дальнейшем приобретенной А. С. Сувориным, сделавшем ее знаменитой). Упомянутый выше В. В. Розанов в одной из статей уже начала XX века приводил слова одного путешественника по России 1860-х, вспоминавшего: «Мне редко приходилось раскрывать в России нумер журнала и даже газеты без того, чтобы не встретить имени Бокля; образованная русская молодежь зачитывается “Историей цивилизации” и на многие мысли, в этой книге сказанные, смотрит как на некоторое новое Откровение» [Розанов В. В. Природа и история. 2-е изд. СПб.: Тип. М. Меркушева, 1903. С. 168].
Ссылка дана автором на издание: Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии. Т. I, ч. II / пер. с англ. К. Бестужева-Рюмина; издание Николая Тиблена. СПб.: Тип. П. А. Кулиша, 1863.
В писарской копии, хранящейся в библиотеке РАНХиГС, карандашом (вероятно, рукой Е. И. Якушкина) помечен прототип Кленина – Аполлон Александрович Григорьев (1822–1864) [см.: Миллер С. А. Рукопись драмы П. Д. Боборыкина «Скорбная братия» // Фонды редких книг научных библиотек: По материалам международной научно-практической конференции «Фонды отделов редких книг научных библиотек в цифровую эпоху» (Санкт-Петербург. 14–15 февраля 2019 r.): сборник докладов. СПб.: ИПЦ СЗИУ РАНХиГС, 2019. С. 248].
Обозначение «шеллингист» отсылает к глубокому интересу Григорьева к поздней философии Шеллинга – явлению, довольно нетипичному для времен молодости Григорьева, пришедшейся на 1840-е гг., и вполне уникальному для интеллектуальной атмосферы конца 1850-х – 1860-х гг. Интерес к философии Шеллинга отчасти роднил Григорьева с его младшим современником, ставшим позднее другом и литературным душеприказчиком, Н. Н. Страховым (послужившим прообразом Сахарова, «магистра, 30 л.») [см. подробнее: Ходанович М. А. Влияние философии Шеллинга на мировоззрение почвенников А. А. Григорьева и Н. Н. Страхова // Философия Шеллинга в России / Под общ. ред. В. Ф. Пустарнакова. СПб.: Изд-во РХГИ, 1998. С. 449–474].
Характеристика «народник» здесь употребляется в смысле, отличном (хоть и родственном) от вошедшего в широкий обиход с 1870-х обозначения сторонников воззрений «аграрного социализма» (генетически связанных с концепциями А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, М. А. Бакунина и П. Л. Лаврова). Имеется в виду общее обозначение для сторонников националистических взглядов, более широкое, чем отдельные конкретные названия, например «славянофилы», «почвенники», «московская партия» и т. п., позволяющее объединить таких лиц, как М. П. Погодин, А. С. Хомяков, Ап. А. Григорьев, М. Н. Катков. Это словоупотребление встречается время от времени и в дальнейшем как еще не требующее оговорок и отграничений от позднейшего значения «народничества»: так, уже в 1-й половине 1890-х в мемуарном очерке о делах Российской академии наук в 1860-е – начале 1870-х гг. бывший непременный секретарь Академии К. С. Веселовский (кстати, заметим, дядя С. Л. Перовской, руководительницы удавшегося покушения партии «Народная воля» на Александра II 1 марта 1881 г.) пишет, касаясь дела об аренде «Санкт-Петербургских ведомостей», в которых был заинтересован М. Н. Катков, чью сторону приняла графиня А. Д. Блудова, фрейлина (а с 1863 г. – камер-фрейлина) императрицы Марии Александровны: «Графиня Антона Дмитриевна Блудова, жившая с отцом* и всегда интересовавшаяся русской литературой, и в особенности московскими писателями-народниками [выделено нами – А.Т.]» [Веселовский К. С. Отголоски старой памяти: Воспоминания и записки непременного секретаря Императорской Академии наук / Сост. Е. Ю. Басаргина. СПб.: Реноме, 2017. С. 147].
* Граф Дмитрий Николаевич Блудов (1785–1864), видный российский государственный деятель, в молодые годы – член литературного общества «Арзамас». Ко времени, о котором повествует Веселовский, – председатель Государственного совета, президент Академии наук.
Магистр – в российских университетах XIX – начала XX века ученая степень, аналогичная современной степени кандидата наук. Степень магистра получало лицо, окончившее университет и прошедшее после этого систему экзаменов, свидетельствующих о профессиональной подготовке в соответствующей области (по заведенной практике в зависимости от того, по какой теме экзаменующийся писал магистерскую диссертацию, назначались соответствующие вопросы к экзаменам – процесс подготовки к ним и последующая сдача многократно обстоятельно описаны в университетских мемуарах и дневниках [см., например: Милюков П. Н. Воспоминания / Предисл. Н. Г. Думова. М.: Политиздат, 1991. С. 97–99; Пресняков А. Е. Письма и дневники: 1889–1927 / Отв. ред. А. Н. Цамутали. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005]. Магистерским экзаменам и подготовки диссертации посвящена масса записей 1889 – начала 1900-х гг.). Лицо, выдержавшее магистерские экзамены, именовалось магистрантом, то есть имеющим право представить факультету магистерскую диссертацию. После успешной защиты последней магистрант получал степень магистра, и мог замещать должности экстраординарных профессоров (и читать курсы в качестве приват-доцента). Магистерская степень присваивалась всеми факультетами, за исключением медицинского, а духовные академии имели право присваивать степень магистра богословия [см. подробнее о становлении отечественной системы ученых степеней: Андреев А. Ю. Возникновение системы российских ученых степеней в начале XIX в. // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия 2: История. История Русской Православной Церкви. 2015. № 1 (62). С. 62–87].
Н. Н. Страхов, прообраз Сахарова, в 1867 г. защитил в Императорском Санкт-Петербургском университете магистерскую диссертацию «О костях запястья млекопитающих».
Отметим, что Боборыкин познакомился с Ап. Григорьевым, как он сам указывал в мемуарном очерке 1877 г., через П. П. Чубинского (1839–1884) – видного деятеля украинофильского движения 1860–1870-х гг., автора стихотворения «Ще не вмерла Україна» (1862, с 1992 – текст официального гимна Украины), а в конце 1850-х – начале 1860-х – студента Санкт-Петербургского университета [Боборыкин П. Д. А. А. Григорьев. (Из воспоминаний о пишущей братии) // Григорьев А. А. Воспоминания / Ред. и коммент. Иванова-Разумника. М., Л.: Academia, 1930. С. 567; Боборыкин П. Д. Воспоминания. В 2 тт. Т. 1 / Вступ. ст., подгот. текста и прим. Э. Виленской и Л. Ройтберг. М.: Художественная литература, 1965. С. 230].
Для литературы 1860–1880-х гг. характерно особенное внимание к точности воспроизведения речевого рисунка персонажей, что проявляется в многообразных очерках из жизни простонародья, купечества, духовенства. Одним из первых этот интерес уловил и ярко представил Островский, что неоднократно отмечалось первыми критиками его драматических произведений [см.: «Современник» против «Москвитянина»: литературно-критическая полемика первой половины 1850-х годов / Составители: А. В. Вдовин, К. Ю. Зубков, А. С. Федотов. СПб: Нестор-История, 2015]. Из последующего, сохранившего широкую известность до наших дней, достаточно напомнить о Лескове и его «специализации» на быте и нравах русского духовенства. В полемическом ответе Лескову (на заметку, подписанную «Свящ. П. Касторский») Достоевский в «Дневнике писателя» (на то время – отдел в газете «Гражданин», редактировавшейся Достоевским в 1873 г.) язвительно замечал: «Я узнал вас, г-н ряженый, по слогу. Видите ли, в чем тут главная штука: в том, что современные критики и хвалят, пожалуй, иногда современных писателей-художников, и даже публика довольна (потому что, что же ей, наконец, читать?). Но и критика понизилась уже очень давно, да и художники наши, большею частию, смахивают на вывескных маляров, а не на живописцев. Не все, конечно. Есть некоторые и с талантом, но большая часть самозванцы. Во-первых, г-н ряженый, у вас пересолено. Знаете ли вы, что значит говорить эссенциями? Нет? Я вам сейчас объясню. Современный «писатель-художник», дающий типы и отмежевывающий себе какую-нибудь в литературе специальность (ну, выставлять купцов, мужиков и проч.), обыкновенно ходит всю жизнь с карандашом и с тетрадкой, подслушивает и записывает характерные словечки; кончает тем, что наберет несколько сот нумеров характерных словечек. Начинает потом роман, и чуть заговорит у него купец или духовное лицо, он и начинает подбирать ему речь из тетрадки по записанному. Читатели хохочут и хвалят, и, уж кажется бы, верно: дословно с натуры записано, но оказывается, что хуже лжи, именно потому, что купец али солдат в романе говорят эссенциями, то есть как никогда ни один купец и ни один солдат не говорит в натуре. Он, например, в натуре скажет такую-то, записанную вами от него же фразу, из десяти фраз в одиннадцатую. Одиннадцатое словечко характерно и безобразно, а десять словечек перед тем ничего, как и у всех людей. А у типиста-художника он говорит характерностями сплошь, по записанному, – и выходит неправда. Выведенный тип говорит как по книге. Публика хвалит, ну а опытного старого литератора не надуете» [Достоевский Ф. М. Ряженый // Он же. Дневник писателя. В 2 т. Т. 1 / Под ред. Т. А. Касаткиной. М.: Астрель; АСТ, 2004. С. 113–114]. Большую известность в свое время, в 1860-е, за счет знания говоров и быта прикамья получил Ф. М. Решетников, к этнографической точности стремился и во многом ее достигал Г. И. Успенский, за знание коннозаводческого словаря уже на рубеже 1880–1890-х особенных похвал удостаивался в критике роман А. И. Эртеля «Гарденины». Эта литературная линия сохранила свое значение и в дальнейшем: так, именно за своеобразие, этнографизм языка первоначально были удостоены внимания первые произведения Леонида Леонова.
Жаргон (jargon, фр.) – испорченное наречие, местная речь, говор. Бурсацкий жаргон – речь, отдающая семинарией (отметим сразу же, что семинарская характеристика, жаргон Элеонского, будет нарастать по ходу пьесы, и в 3-й сцене IV акта он говорит почти исключительно им).
Несмотря на идейную направленность, которую приобрели с конца 1850-х все русские толстые журналы (процесс этот активно начался еще на рубеже 1830–1840-х гг., с момента появления конкуренции первому отечественному толстому журналу, «Библиотеке для чтения», и необходимости более точного позиционирования на журнальном рынке), и, соответственно, определяющую роль критики и обозрений, основной читательский интерес заключался в беллетристике [см., например: Евгеньев-Максимов В. «Современник» в 40–50 гг.:От Белинского до Чернышевского. Л.: Изд-во писателей в Ленинграде, 1934; в особенности ч. 1, посвященную организации журнала в первые два года его существования]. Соответственно, журналы старались выставить лучшие материалы на месяцы подписки – последние месяцы уходящего и первые месяцы наступающего года, при этом нередко особенно выигрышные вещи помещались так, чтобы одна их часть печаталась в уходящем, а другая – уже в номерах нового года (и, напротив, – как отдельное рекламное сообщение – редакции иногда извещали читателей, что обещанное произведение целиком поместится в номерах одного года).
Трактир в середине XIX века – заведение невысокого уровня для непритязательной публики. Обслуживанием посетителей в трактирах занимались половые: в отличие от официантов, работавших в ресторанах, они были одеты в русский костюм.
О петербургских трактирах см. обстоятельное исследование: Конечный А. «Трактирные заведения» как факт быта и литературной жизни старого Петербурга // Он же. Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника. М.: Новое литературное обозрение, 2021. С. 153–211.
Здесь: появление темы, пока прямо не названной, лишь обозначенной через противопоставление мы/они – «люди сороковых годов» и «новые», – которая станет сквозной.
Цитата из народного стиха «Страшный суд». См.: Голубиная книга: Русские народные духовные стихи XI–XIX вв. М.: Московский рабочий, 1991. С. 243. Особый интерес к русской народной духовной поэзии приходится на 2-ю половину 1850-х – начало 1860-х гг. Примечательно, что 1-е издание Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона под ред. К. К. Арсеньева в статье «Голубиная книга» (автор А. И. Кирпичников) дает в библиографии из семи работ, им посвященных (помимо общих курсов по истории литературы), пять – вышедших в период с 1856 по 1861 г.; а, если к ним прибавить еще и магистерскую диссертацию Ф. И. Буслаева, отпечатанную в 1848 г., шесть из семи работ придутся на годы, близкие ко времени действия пьесы.
Формулировка, приписываемая тем или иным раскольничьим сектам/толкам – от молокан до федоссевцев [см.: Живов В. М. Русский грех и русское спасение. Публичная лекция. 2009. http://polit.ru/article/2009/08/13/pokojanije/; Иванов С. А. «Не согрешишь – не покаешься»: о парадоксах спасения души на Руси и в Византии // Труды Института русского языка им. В. В. Виноградова. 2016. № 9. С. 33–39] и в обыденном представлении зачастую связываемая с хлыстами/хлыстовством [см. о хлыстах и хлыстовстве в контексте русской «высокой» культуры: Эткинд А. М. Хлыст. Секты, литература и революция. М.: Новое литературное обозрение, 1998].
Херес – белое крепленое вино, производимое в провинции Кадис. Популярность приобрело, в ряду других крепленых вин пиренейского полуострова, в XVIII веке в Англии прежде всего благодаря возможности морской транспортировки без риска для качества вина. Среди других вин в XIX в. сравнительно недорогое. Помимо прочего, хересами именовали отнюдь не только крепленое вино из Херес-де-ла-Фронтера и окрестностей, но и аналогичные или сходные вина из других местностей (иногда для различения используя кальку с английского – шэри).
Антониева пища – скудная, постническая пища. Название связано с преп. Антонием Великим (ум. 356), основателем пустынножительства, отшельнического монашества.
Первые строки из III стихотворения из цикла «Монологи» Н. П. Огарева (1844 г., опубликовано впервые, неполно – Современник, 1847, № 3). С. А. Рейсер и Н. П. Сурина в академическом издании стихотворений Огарева отмечали: «“Монологи” Огарева были отмечены русской критикой 50-х годов как “типическое” выражение “современного человека”. <…> О дальнейшем успехе “Монологов” можно еще судить по неоднократным перепечаткам стихотворения в антологиях, школьных хрестоматиях, чтецах-декламаторах и пр. Известен также ряд музыкальных переложений стихотворения <…>» [Огарев Н. П. Стихотворения и поэмы. В 2 тт. Т. 1 / Вступ. ст. С. А. Рейсера и Б. П. Козьмина; ред. и прим. С. А. Рейсера и Н. П. Суриной. М.: Советский писатель, 1937. С. 386].
В силу большой известности стихотворения современникам автора, а также потому, что продолжающие процитированные Клениным строки проясняют один из аспектов разворачивающейся драмы (столкновения, близости и одновременной далекости друг от друга части «людей сороковых годов» и нигилистов), процитируем III стихотворение цикла целиком:
Чего хочу?.. Чего?.. О! так желаний много,
Так к выходу их силе нужен путь,
Что кажется порой – их внутренней тревогой
Сожжется мозг и разорвется грудь.
Чего хочу? Всего со всею полнотою!
Я жажду знать, и подвигов хочу,
Еще хочу любить с безумною тоскою,
Весь трепет жизни чувствовать хочу!
А втайне чувствую, что все желанья тщетны,
И жизнь скупа, и внутренно я хил,
Мои стремления замолкнут безответны,
В попытках я запас растрачу сил [выделено нами – А.Т.].
Я сам себе кажусь подавленным страданьем,
Каким-то жалким, маленьким глупцом,
Среди безбрежности затерянным созданьем,
Томящимся в брожении пустом…
Дух вечности обнять за раз не в нашей доле,
А чашу жизни пьем мы по глоткам,
О том, что выпито, мы все жалеем боле,
Пустое дно все больше видно нам;
И с каждым днем душе тяжеле устарелость,
Больнее помнить и страшней желать,
И кажется, что жить – отчаянная смелость;
Но биться пульс не может перестать,
И дальше я живу в стремленье безотрадном,
И жизни крест беру я на себя,
И весь душевный жар несу в движенье жадном,
За мигом миг хватая и губя.
И все хочу!.. Чего?.. О! так желаний много,
Так к выходу их силе нужен путь,
Что кажется порой – их внутренней тревогой
Сожжется мозг и разорвется грудь.
Неточная цитата из самого известного, снискавшего автору громкий успех, романа А. Ф. Писемского (1821–1881)«Тысяча душ» (первая публикация: «Отечественные записки», 1858, № 1–6). Фраза характеризует издателя петербургского журнала, впечатление главного героя от первого знакомства с ним в его с достатком и вкусом обставленном кабинете: «Вообще во всей его фигуре было что-то джентльменское, как бы говорившее вам, что он всю жизнь честно думал и хорошо ел» [Писемский А. Ф. Сочинения. В 9 т. Т. 3 /Издание под наблюдением А. П. Могилянского; подгот. текста и прим. М. А. Еремина. М.: Правда, 1959. С. 229].
Ерихонцы – одновременно отсылка к семинарскому прошлому обсуждаемого героя (по выбору лексики) и обозначение шумной известности журнальных конкурентов Кленина («иерихонские трубы»); под конкурентами, ерихонцами, как выяснится из дальнейшего хода пьесы (акт II), подразумевается круг «Современника».
…на Щукин… – имеется в виду Щукин двор, рынок в Петербурге (между Садовой и Фонтанкой), на котором торговали сельскими продуктами, названный по имени купца Ивана Щукина, владевшего этой землей в середине XVIII века. Щукин двор прекратил отдельное существование в 1833 г., когда был объединен в один рынок с соседним Апраксиным (имя последнего стало наиболее распространенным общим наименованием для них вместе). После большого пожара 1862 г., в 1863–1870-х гг., была осуществлена систематическая застройка района, в основных чертах сохранившаяся по сей день и обычно называемая «Апраксин двор».
Район этот должен был хорошо быть известен героям повествования уже потому, что, помимо разнообразной другой торговли, на всем протяжении XIX и части XX века он был букинистическим центром Петербурга [см. в частности: Свешников Н. И. Воспоминания пропащего человека / Подгот. текста, сост., вступ. ст., коммент. А. И. Рейтблат. М.: Новое литературное обозрение, 1996].
Эмансипация – распространенный оборот в 1840–1860-е гг., прилагавшийся к разным сюжетам (от женской эмансипации до эмансипации крестьян) и позволявший мыслить их если не как части единого процесса, то как взаимосвязанные. В дальнейшем оборот русифицировался, и вошел в широкий оборот, в частности в виде известной конструкции «освободительное движение». В поздних воспоминаниях, написанных, вероятно, уже в годы Первой мировой войны, М. А. Антонович, один из ключевых деятелей шестидесятых годов, преемник Добролюбова на посту главного литературного критика «Современника» и ведущий автор журнала после ареста Чернышевского в 1862 г. и вплоть до закрытия журнала в 1866 г., писал, уже используя русскую кальку, но хорошо передавая логику начала 1860-х: «И когда действительно было провозглашено освобождение крепостных, то ни у кого уже не оставалось сомнения в том, что освободительное движение началось, что за этим освобождением крестьян последует освобождение всего, что до сих пор было несвободно, закрепощено [выделено нами – А.Т.]» [Антонович М. А. Поездка Н. Г. Чернышевского в Лондон к А. И. Герцену // Шестидесятые годы:
М. А. Антонович. Воспоминания. Г. З. Елисеев. Воспоминания / Вступ. статьи, коммент. и ред. В. Евгеньева-Максимова и Г. Ф. Тизенгаузена. М., Л.: Academia, 1933. С. 49].
Прообразом Бурилина послужил, по всей вероятности, А. Н. Серов (1820–1871) – композитор, сотрудничавший с «Библиотекой для чтения» в одно время с Боборыкиным и оцениваемый последним в позднейшем мемуарном очерке как «вагнерист чистой воды» [Боборыкин П. Д. “Mélodie en Fa”. (Из воспоминаний об А. Г. Рубинштейне) (1904) // Боборыкин П. Д. Воспоминания. В 2 тт. Т. 2 / Подгот. текста и прим. Э. Виленской и Л. Ройтберг. М.: Художественная литература, 1965. С. 451]. В том же мемуарном очерке Боборыкин пишет: «С Серовым я познакомился у Писемского, когда стал постоянным сотрудником “Библиотеки для чтения”, на вечере. За ужином он овладел разговором и начал очень ядовито и задорно острить над Рубинштейном, повторяя слово “тапер”. Этот пренебрежительный термин “тапер” нашел я перед тем в его музыкальном фельетоне “Библиотеки для чтения”, и не одному мне было неприятно видеть в таком умном и даровитом человеке подобную резкость, которая так чудовищно противоречила тому, что Рубинштейн представлял собой как пианист» [Там же]. О Серове см. воспоминания жены (и матери художника): Серовы, Александр Николаевич и Валентин Александрович. Воспоминания В. С. Серовой. СПб: Шиповник, 1914; В. С. Серова. Как рос мой сын: [о В. А. Серове] / Сост. и науч. ред. И. С. Зильберштейн; статьи и коммент. И. С. Зильберштейна и В. А. Самкова. Л.: Художник РСФСР, 1968.
Боборыкин был хорошо знаком с М. А. Балакиревым, с которым учился вместе в нижегородской гимназии. Балакирев был старше его на класс. Потом они в один год поступили в Казанский университет, и в Петербурге поддерживали отношения: через него он в 1860 г. познакомился с М. А. Мусоргским и В. В. Стасовым [Боборыкин П. Д. “Mélodie en Fa”… С. 450]. Стасов выведен в образе одного из «братьев Трусовых»: семейство Стасовых (детей архитектора В. П. Стасова) активно интересовалось всеми проявлениями художественной и множеством граней общественной жизни России. Помимо В. В. Стасова, крупного музыкального и художественного критика, существенную известность (сверх основной, адвокатской, деятельности) в творческих кругах приобрел его брат Дмитрий. Их сестра Надежда – заметная фигура в русском (прото-)феминистском движении 1860-х гг. и последующих лет [см.: Стасов В. В. Надежда Васильевна Стасова: Воспоминания и очерки. СПб: Тип. М. Меркушева, 1899; Легкий Д. М. Дмитрий Васильевич Стасов: Судебная реформа 1864 г. и формирование присяжной адвокатуры. СПб: Дмитрий Буланин, 2011].
Цитата из стихотворения «Друзьям» Н. П. Огарева. Стихотворение впервые опубликовано в 1856 г. [Огарев Н. Стихотворения. Издание К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1856. С. 5]. В лондонском отдельном книжном издании стихотворений Огарева (1858) оно помещено первым в сборнике, как послание друзьям-читателям, эта же логика сохранена и в издании, подготовленном М. О. Гершензоном [Стихотворения Н. П. Огарева / Под ред. М. О. Гершензона. В 2 тт. Т. I. М.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1904. С. 1].
Не только вследствие его программного характера, но и в силу его известности для большинства интересовавшихся и ценивших в эти годы поэзию Огарева необходимо привести последующие за цитированными Клениным строки, вносящие новый оттенок в смысл сказанного (и примыкающего к дальнейшим спорам Элеонского с Погореловым и с редакторским кружком Карачеева):
И с жизнью рано мы в борьбу вступили,
И юных сил мы в битве не щадили.
Но мы вокруг не встретили участья,
И лучшие надежды и мечты,
Как листья средь осеннего ненастья,
Попадали и сухи и желты, —
И грустно мы остались между нами,
Сплетяся дружно голыми ветвями.
И на кладбище стали мы похожи:
Мы много чувств, и образов, и дум
В душе глубоко погребли… И что же?
Упрек ли небу скажет дерзкий ум?
К чему упрек?.. Смиренье в душу вложим
И в ней затворимся – без желчи, если можем.
В поздних воспоминаниях, опубликованных уже в 1906–1913 гг., Боборыкин вернулся к той же характеристике писательской разъединенности, свойственной, на его взгляд, началу 1860-х гг.: «Журнальный мир не был объединен общностью своих интересов. <…> Пишущая братия сидела по редакциям. Не устраивалось ни обедов, ни банкетов, ни чтений в известном духе» [Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т. 1. С. 231].
Словарь В. И. Даля поясняет: «Салоп, франц. – верхняя женская одежда, большею частью теплая, род круглого плаща; ныне заменен бурнусами, пальтами и шубками», «салопница – нищая, которая ходит в оборванном салопе». В переносном смысле, преобладавшем уже в 1860-е гг., по крайней мере в публицистике, – представитель отсталых взглядов и бытовых привычек вместе, архаичный и одновременно вульгарный персонаж.
«Новые люди» – одно из ключевых понятий шестидесятых годов, вынесенное в подзаголовок романа «Что делать?» Н. Г. Чернышевского (1863): «Из рассказов о новых людях». Напомним, что в целом роман посвящен повествованию об обычных (что всячески подчеркивается) «новых людях», обладающих рядовыми качествами и способностями, и, следовательно, способных к новой жизни, к построению быта и отношений, радикально отличных от прежних, построенных, в отличие от них, на принципах «разумного эгоизма» (тогда как «старые люди» руководствуются либо эгоизмом неразумным, либо альтруизмом, противоречащим человеческой природе, а значит, никогда не реализуемым и порождающим в итоге неразумие и нерефлексивное, скрытое от само себя следование эгоизму). Помимо обычных, есть и «необычный», исключительный «новый» человек – Рахметов (отличный в том числе и по своей природе – по происхождению, аристократ, представитель высшей породы, что проявляется в том числе в увлечении биологизмом, натуралистическими концепциями в 1860-е; реакцией на это станут «Исторические письма» П. Д. Лаврова и «Что такое прогресс?» Н. К. Михайловского, появляющиеся в конце 1860-х [см.: Тесля А. А. Основоположения теории Н. К. Михайловского: формирование «субъективной социологии», конец 1860-х – середина 1870-х годов // Философия. Журнал Высшей школы экономики. 2021. Т. 5, № 2. С. 55–78]).
Идея «новых людей» в романе «Что делать?» имеет отчетливые богословские основания, проанализированные, в частности, в работе И. Паперно [Семиотика поведения: Николай Чернышевский – человек эпохи реализма. М.: Новое литературное обозрение, 1996. С. 174–183], которые в конечном счете сводятся к «чуду преображения».
О расхожести и осмыслении понятия «новые люди» в 1863–1864 гг. см., в частности, в дебютном романе Н. С. Лескова «Некуда»: «Общество распадалось не только прежним делением на аристократию чина, аристократию капитала и плебейство, но из него произошло еще небывалое дотоле выделение так называемых в то время новых людей. Выделение этого ассортимента почти одновременно происходило из весьма различных слоев провинциального общества. Сюда попадали некоторые молодые дворяне, семинаристы, учители уездные, учители домашние, чиновники самых различных ведомств и даже духовенство. Справедливость заставляет сказать, что едва ли не ранее прочих и не сильнее прочих в это новое выделение вошли молодые учители, уездные и домашние; за ними несколько позже и несколько слабее – чиновники, затем, еще моментом позже, зато с неудержимым стремлением сюда ринулись семинаристы. Молодое дворянство шло еще позже и нерешительнее; духовенство сепарировалось только в очень небольшом числе своих представителей» [Лесков Н. С. Некуда // Собрание сочинений. В 12 тт. Т. IV. М.: Правда, 1989. С. 120].
Обратим внимание, что «люди сороковых годов» упоминаются Клениным следом за «новыми» людьми, как их противоположность, в то же время «Что делать? Из рассказов о новых людях» появляется как часть полемики по поводу «Отцов и детей» И. С. Тургенева.
«Люди сороковых годов» – оборот, вошедший в широкое употребление с конца 1860-х гг., когда начинается второй этап полемики по поводу соотношения 1840-х и 1860-х (в ней примут участие все ведущие авторы эпохи), а сама конструкция станет названием романа А. Ф. Писемского, начатого в 1867 г. и опубликованного в «Заре» (редактируемой, заметим попутно, Н. Н. Страховым, прообразом Сахарова) в 1869 г. Одним из центральных эпизодов полемики станут дебаты вокруг «Воспоминаний о Белинском» И. С. Тургенева (1869), метящих во многом в Некрасова (что отзовется и в последующем развитии драмы Боборыкина, где вторым центральным узлом, помимо столкновения Кленина и Элеонского, явится обсуждение редакции «Современника» и ее нравов в намеренно смещенной временной перспективе). О спорах о «людях сороковых годов» см.: Кантор В. К. Русская эстетика второй половины XIX века и общественная борьба. М.: Искусство, 1978; Мостовая Н. Н. И. С. Тургенев и русская журналистика 70-х годов XIX века. Л.: Наука, 1983. С. 23–42.
В этой и предшествующей репликах Кленина обобщенно и утрированно выражается спор конца 1850-х – начала 1860-х гг. по поводу «лишних» людей и обличения их со стороны «реалистов» (понятие, введенное несколько позднее Писаревым и вошедшее в оборот в связи с противопоставлением идеализма, или прекраснодушия, говоря критическим языком кружка Станкевича, растиражированным Бакуниным, и трезвого, реального взгляда на мир).
Введение этого сюжета готовит последующее столкновение Элеонского в редакции журнала, отсылая к расхождениям в редакции «Современника» в 1856–1860 гг. по линии эстетики (что публицистически будет представать в глазах оппонентов в проповеди чистого искусства, искусства ради искусства) и противостоящей ей позиции, утверждающей прежде всего общественную значимость искусства, его полезность. Другая сторона спора – полемика вокруг бесплодности «людей сороковых годов», их неспособности к «делу», символами чего станут герои Тургенева и Обломов Гончарова.
В репликах Кленина целый набор ключевых слов «людей сороковых годов», при этом как связанных с Ап. Григорьевым, его ближайшим реальным прообразом («почва»), так и свойственных скорее не для конкретного автора, а для обобщенного языка людей того поколения, памятных в том числе и по манере изъясняться Кирсанова-старшего («гуманный принцип», «искать своих идеалов»).
…Немецких книжек и всяких ваших Гегелей… – обобщенный образ более или менее серьезной теоретической подготовки, характеризующей не столько поколенческое различие, сколько социальное. Так, Антонович вспоминал, как, несколько сблизившись с Добролюбовым, получил от того в изучение (с рекомендацией «проштудировать») «Сущность христианства» и «Сущность религии» Фейербаха. «А знаете ли, – сказал он при этом, – кто меня учил философии, да и не одной только философии? Н. Г. Чернышевский, – как будто для довершения полной параллели и аналогии с тем, что у нас бывало прежде: Герцен и Бакунин учили философии Белинского, Белинский учил уму-разуму Некрасова и Панаева» [Антонович М. А. Из воспоминаний о Н. А. Добролюбове // Шестидесятые годы… С. 138].
«Почва» и «веянье» – ключевые понятия зрелой эстетики Ап. Григорьева, воспринятые от него в дальнейшем К. Н. Леонтьевым, вынесшим второе из них в заглавие своей последней большой прижизненной статьи: «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л. Н. Толстого. Критический этюд» (Русский вестник. 1890. № 6–8). Об эстетике Ап. Григорьева см.: Егоров Б. Ф. Избранное: Эстетические идеи в России XIX века. СПб: Летний сад, 2009. С. 176–231.
…Одет по-бальному… – здесь акцентируется вхожесть И. С. Тургенева, прообраза Погорелова, в светское общество, «хорошее общество» Москвы и Петербурга 2-й пол. 1850-х – начала 1860-х годов [см., например: Письма И. С. Тургенева к графине Е. Е. Ламберт / Предисл., прим. Г. П. Георгиевского. М.: Скоропечатня А. А. Левенсон, 1915]. Светскость Тургенева была не столько его действительной включенностью в светское общество, сколько воспринималась так значительной, если не большей, частью литературного мира на контрасте с собственными привычками и кругом общения. Не избавлен был от этого и Боборыкин, оставивший в своих поздних мемуарах куда менее комплиментарное и явно несущее следы недовольства описываемым персонажем свидетельство о Тургеневе, чем в очерках, посвященных ему (прежде всего во время, близлежащее к его кончине и похоронам) [см. по указателю имен: Боборыкин П. Д. Воспоминания…].
Такого рода высказывания свойственны Тургеневу и в начале 1860-х. Так, например, 22 декабря 1862 г. (3 января 1863 г. по н. с.) он пишет Борисову из Парижа: «Я решительно ничего не могу делать – кое-что вертится в голове, но ничего не ложится на бумагу». Однако более всего они характерны для периода после публикации в 1867 г. «Дыма» и, по крайней мере относительной, неудачи романа.
Интерес к буддизму связан во многом с увлечением русского общества философией Шопенгауэра, затронувшим не только Фета и Тургенева, но даже радикального критика Варфоломея Зайцева, напечатавшего в «Русском слове» (1864, № 12) большую и проникнутую симпатией статью о нем. В ней Шопенгауэр именовался «одним из замечательнейших мыслителей» Германии и трактуя его роль как «расчистку поля для деятельности естественных наук» [см.: Зайцев В. А. Избранные сочинения. В 2 тт. Т. 1: 1863–1865 / Под ред. и с примеч. Б. П. Козьмина. М.: Издательство Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев, 1934. С. 267–303].
Аллюзия на рассказ И. С. Тургенева «Призраки», опубликованный в журнале Ф. М. Достоевского «Эпоха» (1864). Напомним, этот же рассказ спародировал Достоевский в «Бесах», на что Тургенев в письме к Полонскому отзывается в 1871 г. демонстративно спокойно, но полтора года спустя в письме к Милютиной от 3(15) декабря 1872 г. взрывается: «Достоевский позволил себе нечто худшее, чем пародию… он представил меня под именем Кармазинова, тайно сочувствующим нечаевской истории. Странно только то, что он выбрал для пародии единственную повесть, помещенную мною в издаваемом некогда им журнале, повесть, за которую он осыпал меня благодарственными и похвальными письмами» [Клеман М. К. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева / Под ред. Н. К. Пиксанова. М., Л.: Academia, 1934. С. 213].
Санкюлоты (франц. sans-culottes; неточно переводится словами «бесштанники», «голоштанники») – в эпоху Французской революции 1789–1794 гг. так назывались революционно настроенные представители простонародья, прежде всего городской бедноты, в отличие от представителей высших классов: последние носили culottes, т. е. штаны по колено, с чулками, а первые – панталоны, длинные штаны до пят.
Ганиме́д (Γανυμήδης) – прекрасный юноша, сын троянского царя Троса, похищенный из-за своей красоты Зевсом, который сделал его виночерпием на пирах богов и своим возлюбленным.
Торговый дом Фохта, существовавший с 1817 г., вел торговлю винами (в том числе располагая собственными виноградниками на Кавказе).
Пивоварня А.-Ф. Кромна существовала в Петербурге с конца XVIII века – ее основатель служил пекарем при дворе Екатерины II. Как пишет Ю. Демиденко: «Согласно семейному преданию, императрица и дала Крону денег на обзаведение собственным делом. Бывший пекарь совместно с компаньоном Даниельсоном устроил свою пивоварню недалеко от Александро-Невского монастыря, а дела его пошли так успешно, что уже в 1804 году его предприятие выпускало пять тысяч бочек пива в год. Производство это можно было считать образцовым, неслучайно в 1818 году Крон и Даниельсон выпустили пособие для начинающих пивоваров: «Описание пивоваренного завода, находящегося в С. – Петербурге, и способов приготовления на оном пива и портера по Англинской методе, сочиненное содержателями сего завода Кроном и Даниельсоном». Пивоваренное заведение Крона осуществляло поставку пива ко двору. В 1850-м году предприятие сменило адрес, переехав к Калинкину мосту. Наследник Крона покинул Петербург и, обосновавшись на Мадейре, сделался поставщиком вин. Новые же владельцы заведения не забывали указывать уже ставшую известной марку – «Калашниковский пиво-медоваренный завод (быв. А. Крон и K°)».
С 1840-х годов на пивоварнях Крона начали изготавливать «Баварское пиво низкого брожения», пользовавшееся большим спросом. А в 1900–1910-е годы «Калашниковский пиво-медоваренный завод» выпускал «Баварское» темное и светлое, «Новое» темное и светлое, «Санкт-Петербургское Кабинетское», «Венское столовое» темное и светлое, «Мартовское», «Столовое», фирменное «Кроновское» темное и светлое, «Мюнхенское», «Пильзенское», «Богемское», английский портер, меды – ягодно-фруктовый, фруктовый, лимонный, розовый. Завод содержал и собственное заведение искусственных шипучих ягодных, фруктовых вод и лимонадов» [Демиденко Ю. Что пили в старом Петербурге // Теория моды. 2011. № 4 (22). https://www.nlobooks.ru/magazines/ teoriya_mody/22_tm_4_2011/article/18828/].
Имеется в виду басня И. А. Крылова «Мор зверей» (1808). Примечательно, что у Крылова виновным и несущим жертву за всех оказывается вол, а не осел. Осел же выступает жертвой в аналогичной басне Лафонтена, послужившей Крылову исходником. Тем самым получается, что Элеонский не знает хрестоматийной басни Крылова, но знаком (вопреки собственным уверениям в неучености) с французским оригиналом, и оскорбляется им (равно как не знает или забыл русский текст и Бурилин, аналогично Элеонскому воспринимающий реплику Кленина как завуалированное оскорбление неприятного ему литератора-пролетария). Однако Кленин цитирует именно Крылова, и тем самым не имеет в виду оскорбить собеседника, поскольку у Крылова вол оказывается жертвой, но не по причине своей глупости, а из-за простодушия (воистину всерьез воспринимая свое положение как следствие вины, греха).
Малантандю (фр. malentendu) – недоразумение, неувязка, оплошность.
Личная жизнь Ап. Григорьева отличалась и известной неупорядоченностью, и несчастностью; при этом трудно судить со стороны и по отдалении времени, что за чем следовало. Первая большая любовь, повлиявшая на всю его последующую (в том числе литературную) жизнь, оказалась обращена на Антонину Федоровну Корш – одну из девиц большого и известного в русской истории семейства Коршей.
Один из ее братьев, В. Ф. Корш, был с 1855 по 1862 г. редактором «Московских ведомостей», а с 1863 и по 1874 г. – редактором «Санкт-Петербургских ведомостей», превратившим их в ведущее либеральное издание, в котором составили себе первую известность сделавшие затем себе большие карьеры А. С. Суворин и В. П. Буренин, с конца 1870-х ставшие личными и литературными последовательными неприятелями Боборыкина. Другой брат, Евгений, после раскола в редакции Катковского «Русского вестника» в 1858 г., возглавил «Атеней» (1858–1862), орган московских «людей сороковых годов». Любовь Корш вышла замуж за Никиту Ивановича Крылова, знаменитого в 1840-е годы профессора римского права Московского университета (его учеником был Ап. Григорьев).
Влюбленность в Антонину Корш оказывается несчастливой – Григорьев встречает соперника в лице Константина Дмитриевича Кавелина, в дальнейшем известного русского юриста и историка права. Не выдерживая создавшегося положения, Григорьев бежит из Москвы, оставив должность секретаря университетского правления, и проводит следующие годы в Петербурге, литератором-поденщиком, обильно печатаясь в «Репертуаре и пантеоне» и переживая первый большой взлет своего поэтического творчества.
В 1847 г., после петербургской загульной, по крайней мере временами, жизни, Григорьев возвращается в Москву и предпринимает попытку остепениться. Путь для этого он выбирает вполне «романтический» – и женится на сестре Антонины Корш (Кавелиной), Лидии. Первые годы их жизнь выглядит довольно мирной, но дальше все ширится семейный разлад (к тому же с годами Лидия приобщится к алкогольной слабости Аполлона – в конце концов жизнь ее закончится более чем печально, она сопьется и умрет больной старухой в 1883 г., сгорев заживо).
На 1851–1854 гг. приходится взлет деятельности Григорьева-критика, ставшего главной теоретической силой «молодой редакции» «Москвитянина», формулирующего основы своего «органического воззрения» и истолковывающего вместе с другими сотрудниками журнала, прежде всего Энгельгардом и Алмазовым, художественный смысл и принципы драматургии Островского, пытаясь выстроить новую эстетическую систему, вне споров 1840-х годов, где искусство понимается как самостоятельная, не сводимая к какому-либо иному началу реальность.
В 1850 г. начнется другой большой роман в жизни Григорьева: он влюбится в Леониду Яковлевну Визард, молодую девушку из семейства, тесно связанного с тем же кругом, в котором прошли молодые годы Григорьева (брат Леониды Визард был домашним секретарем Грановского, сама она жила некоторое время в семействе Фролова, ближайшего друга Грановского, а их обоих связывала большая близость с Кетчерами). Визард не отвечала Григорьеву взаимностью, но его чувство к ней, как полагал Иванов-Разумник, было наиболее глубоким, по крайней мере последнее свое стихотворение, уже 1864 г., он скрытым образом посвятил именно ей [Иванов-Разумник. Аполлон Григорьев // Григорьев А. А. Воспоминания… С. 631]. В конце 1856 г. Леонида Визард выходит замуж за Владыкина, студенческого товарища Сеченова [отметим попутно сложную переплетенность житейских и литературных отношений: Сеченов и его отношения с четой Боковых, семьей домашнего врача Чернышевских, послужили последнему одним из источников для сюжета «Что делать?». Впоследствии уже в жизни и независимо от романа, к тому времени еще целиком не опубликованного, повторится часть тех ходов, которые вообразил для своих героев Чернышевский. – см.: Рейсер С. А. Некоторые проблемы изучения романа «Что делать?» // Чернышевский Н. Г. Что делать? Из рассказов о новых людях / Изд. подгот. Т. И. Орнатская и С. А. Рейсер; примеч. С. А. Рейсер. Л.: Наука, 1975].
В июле 1857 г., после окончательной неудачи возобновить и установить на новых началах «Москвитянин» или найти другую прочную журнальную трибуну, Григорьев, видимо, не без помощи Погодина [Виттакер Р., Егоров Б. Ф. Жизнь Григорьева в письмах // Григорьев А. А. Письма. СПб.: Наука, 1999. С. 300], с которым его связывали самые прочные отношения со времен университета и вплоть до конца жизни (более половины всех сохранившихся писем Григорьева составляют его письма к Погодину), принимает приглашение Трубецких и уезжает в Италию в качестве домашнего учителя 15-летнего князя. В письмах Е. С. Протоповой (бывшей учительнице Визард по музыке), сохранившихся, увы, лишь по явно неполной публикации 1865 г., Григорьев делится своими переживаниями и размышлениями о прошлом. В конце 1858 г. Григорьев возвращается в Россию. Познакомившись в Париже с графом Кушелевым-Безбородко, безалаберным и взбалмошным меценатом, он получает от того предложение возглавить основанный им журнал «Русское слово» [в этом контексте и произойдет вскоре знакомство Григорьева с Боборыкиным]. Впрочем, отношения их почти сразу разладятся, когда окажется, что Григорьев – не единственный редактор журнала, а также независимо от этих принципиальных вопросов, выяснится, что он (если не вообще, то уже) совершенно неспособен к регулярной редакторской работе, опустившись до каких-то мутных дел с деньгами, взятыми из редакционной кассы для авторов, но до авторов не дошедших [см.: Книжник-Ветров И.С. П. Л. Лавров в его письмах // Шестидесятые годы: Материалы по истории литературы и общественному движению / Под ред. Н. К. Пиксанова и О. В. Цехновицера. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1940. С. 284–285, 288]. Далее будут совсем смутные годы – случайного сотрудничества в «Русском мире», в «Сыне Отечества», с 1861 г. Григорьев найдет более прочное пристанище во «Времени» братьев Достоевских, но и здесь все будет весьма далеко от единодушия; все закончится отъездом Григорьева в Оренбург, где он будет учителем в местном кадетском корпусе. Отъезд этот будет связан с последним большим романом в жизни Григорьева: где-то в конце 1858 или начале 1859 года он познакомится с Марией Федоровной (фамилия ее неизвестна), девицей легкого поведения, приведенной в номер к Григорьеву. Случайная связь обернется тяжелым романом, и закончится в конце концов разрывом в 1862 г.
По возвращении из Оренбурга он вновь примется сотрудничать во «Времени» Достоевских, потом – в «Эпохе», которую они начнут издавать после запрещения «Времени» в 1863 г. за статью Н. Н. Страхова по поводу польского вопроса, воспринятую как недопустимое превозношение Польши и поляков перед Россией. Одновременно с сотрудничеством с журналом Достоевских, Григорьев пробует вновь самостоятельное редакторство, взявшись руководить издаваемым Стелловским «Якорем» (и сатирическим приложением к нему – «Оса»), но и там он не уживается; впрочем, нужда в деньгах не дает ему вовсе уйти и из этого журнала – в 1864 г. он продолжает работать в нем, но теперь уже в качестве переводчика [Виттакер Р., Егоров Б. Ф. Жизнь Григорьева… С. 304]. В последний год он неоднократно сидит в долговом отделении (долговой яме, по выражению той эпохи), находя это даже удобным для себя – дабы работать без отвлечения, что трудно ему обеспечить своими силами. Умер Григорьев 25 сентября 1864 г. [об Ап. Григорьеве см. подробнее: Виттакер Р. Последний русский романтик: Аполлон Григорьев (1822–1864 гг.) М.: Common place, 2020; Егоров Б. Ф. Аполлон Григорьев. М.: Молодая гвардия, 2000].
Уже из сказанного видно, насколько история, кратко излагаемая Элеонским Кленину похожа на обстоятельства жизни Григорьева, – и для последующего сюжета основанием служит история отношения Григорьева с Марией Федоровной (подробно изложенная им самим в письмах к Н. Н. Страхову). Однако Элеонский не просто «запирается», отказываясь признавать знание реальных обстоятельств жизни своего собеседника – его последующая отсылка к типичности происходящего имеет основание: достаточно вспомнить изложенную Герценом в «Былом и думах» историю Боткина и некой француженки Арманс, девицы также не слишком скромного поведения, завершившуюся браком и стремительным расставанием новоявленных супругов. Не менее характерны будут разнообразные истории из личной жизни ближайшего друга Герцена, Н. П. Огарева – начиная с его первого брака, через несколько лет закончившегося разъездом и своеобразным тяжелораспутным образом жизни Марии Львовны (близкой подруги Авдотьи Панаевой, напомним, многолетней сожительницы Некрасова, компаньона ее мужа, Панаева, по изданию «Современника», сестры жены другого издателя и редактора Краевского) [см. Гершензон М. О. Избранное. В 4 тт. Т. 3: Образы прошлого. М., Иерусалим: Университетская книга, Gesharim, 2000. С. 250–414].
Примечательно, что идею перевоспитания, обращения к новой жизни Боборыкин в пьесе связывает исключительно с «людьми сороковых годов», в то время как идеи эмансипации и многочисленные попытки обращения проституток на путь истинный, социального перевоспитания и личных опытов связаны именно с «шестидесятниками» [и в своем романе «Жертва вечерняя», впервые опубликованном в 1868 г., он побуждает героиню, заинтересовавшуюся современными идеями, прежде всего обратиться к перевоспитанию «падших женщин»].
Гегель здесь используется как общее имя философских увлечений и интересов 1830–1840-х гг. Для отношения к философии Гегеля – без какого бы то ни было знания ее – ярких представителей «шестидесятничества» напомним, что Варфоломей Зайцев, критик благосветловского «Русского слова», именовал Гегеля «невежественным шарлатаном», а Писарев, ведущий критик того же журнала, утверждал: «О философии Гегеля распространяться нечего. Всякий читатель знает не понаслышке [sic! – А.Т.], что это штука хитрая и что понять ее мудрено и, кроме того, бесполезно» [цит. по: Чижевский Д. И. Гегель в России / Вступ. ст., сост. А. А. Ермичева. СПб.: Наука, 2007. С. 296].
Так в оригинале.