Я схожу с ума.
Несмотря на совершенно неожиданный поворот событий, кажется, моя лодыжка чувствует себя лучше. Теперь я могу ее слегка нагружать. Причина, вероятно, в том, что я застрял в этом доме на неделю без дела. Предполагалось, что несколько недель вдали от Кореи, вне строго рабочего графика, будут полны свободы, расслабления и веселья. Вместо этого я с сестрой сижу на диване и смотрю видеоуроки танцев SEVENTEEN и TXT на YouTube, слушая, как мама и ее лучшая подруга делятся рецептами корейской кухни и часами вспоминают молодые годы. Мы были только в церкви и магазинах H Mart и Target.
Единственный плюс в том, что мне удалось поработать над своими эскизами. В детстве я никогда не рисовал. Но один парень из нашей группы стажеров подарил мне альбом для рисования и несколько ручек, и я подсел. Для человека-самоучки, у которого не так много времени для практики, я рисую лучше, чем мог подумать. Только на этой неделе я закончил три наброска и, кажется, не испытываю к ним отвращения. Сейчас у меня, наконец, появилось свободное время, однако в стенах этого дома мне не так-то просто найти вдохновение.
Мне нужно выйти на улицу. Есть много того, что я хочу сделать, есть места, которые я хочу посетить. Хочу детально запечатлеть океан, пальмы, маленьких детей, строящих замки из песка. Хочу улучшить свои навыки рисования, перенося все это на бумагу, если получится.
А вообще я просто хочу делать то, что делают обычные люди моего возраста, но на что у меня не было ни времени, ни свободы с тех пор, как я перестал быть ребенком.
За исключением одного случая, когда она подняла шум из-за отъезда на какую-то стажировку, Ханна почти все время проводит, запершись в своей спальне. По крайней мере, она хочет, чтобы мы все так думали. Честно говоря, я подозреваю, что она тайком сваливает. Музыка у нее несколько часов подряд играет слишком громко и на постоянном повторе. Даже когда я вижу ее дома, она почти не говорит со мной. Мне хочется спросить, что она делает весь день «в своей комнате». Но она не позволяет даже приблизиться к себе.
По крайней мере, тут все без изменений. Ханна отгородится от тебя, если не захочет слушать, что ты говоришь. Я знаю это не понаслышке. Три года назад я причинил ей боль. И чтобы не остаться в накладе, она оборвала все общение и причинила мне боль в ответ.
Я слышал, как Ханна и ее мама спорили насчет преподавания в каникулярной библейской школе при церкви, но она наотрез отказалась. Ее мама просила Ханну повозить меня по городу. Вряд ли она будет моим первым кандидатом. Но прошла неделя, а других вариантов не представилось. Так что теперь я бы смирился с ее отношением ко мне только для того, чтобы выйти, наконец, из дома и хоть что-то сделать.
Прямо сейчас я мечтаю о карне асада и тако с рыбой. У меня текут слюнки при мысли о гамбургерах и картошке фри из In-N-Out. Я убить готов за итальянский саб от Jersey Mike’s.
Без обид, хоть миссис Чо очень хорошо готовит, меня тошнит от корейской кухни. Я подозреваю, что большую часть времени мы едим дома, потому что мама до сих пор опасается всего, на что у меня аллергия, и нам не очень хорошо известна здешняя еда. Но я провел исследование. На самом деле рестораны в Америке гораздо более осведомлены и осторожны в отношении пищевой аллергии, чем в Корее. А моя аллергия в последнее время стала менее жесткой благодаря лекарству, которое я принимал, участвуя в клинических испытаниях. Размышляя о том, как действует это лекарство и будет ли оно доступно для других детей, страдающих от тяжелой аллергии, прихожу к выводу, что, возможно, пребывание в Корее того стоит, хоть моя работа там столь ответственна и трудна.
Я смотрю на приложение для заметок в своем телефоне и добавляю еще два пункта в список «Чем заняться в Сан-Диего», который регулярно составляю. Судя по тому, как идут дела, все это, видимо, просто несбыточная мечта. Мой список мест, которые я хочу посетить, блюд, которые хочу попробовать, разных штук, которые хочу испытать, пока я здесь, кажется бессмысленным. Это все то, по чему я скучаю, вспоминая проведенное здесь детство, и то, что я упустил с тех пор, как перебрался в Корею. И мне нужно, чтобы кто-то меня повозил.
Мне нужна Ханна.
В комнате жарко, и мне становится некомфортно. Замечаю в углу небольшой вентилятор и иду его включать. Он не подключен к сети, поэтому я беру шнур и становлюсь на четвереньки в поисках ближайшей розетки. И лезу под кровать, пытаясь совместить вилку с отверстиями.
Моя рука касается чего-то склизкого. Вытаскиваю перезрелую, почти черную кожуру банана. Вау, это низко даже для Ханны.
Вытираю руку о шорты и тянусь назад в поисках вилки.
– Ой, гадость! – слышу я, лежа на полу.
Это Ханна. Она по ту сторону стены, и она что-то задумала. Почему-то через розетку я слышу намного четче. Видимо, музыка у нее играет из колонки, расположенной выше.
Я слышу, как открывается ее окно, и мои подозрения подтверждаются. Она сваливает.
Я встаю и, выйдя из комнаты, окидываю взглядом коридор. Горизонт чист, и я устремляюсь к входной двери. Лодыжка немного побаливает, но я стараюсь не обращать на это внимания и бегу что есть сил. Приоткрываю дверь, чтобы убедиться, что она меня не видит, и выхожу. Заглядываю за угол, наблюдая, куда она направляется.
На Ханне короткие джинсовые шорты, отчего ее загорелые ноги кажутся намного длиннее. Немного странно видеть кореянку такой загорелой. У большинства девушек в Корее кожа всегда бледная. На ней майка, и я вижу бретельки ее красного купальника, завязанные на шее. А волосы у нее… светлые. Должно быть, она их осветлила за то время, пока избегала меня. Это напоминает мне, как Розэ из BLACKPINK стала блондинкой. Я едва узнаю ее сзади. Но эту походку я ни с чьей не перепутаю.
Отсюда она не может дойти до пляжа. Так куда она, черт возьми, идет?
Я следую за ней пару кварталов, мы движемся к школьному бассейну. Я помню ссору Ханны и ее мамы из-за лагеря спасателей. Миссис Чо запрещает ей туда ходить. А Ханна выбегает из комнаты с криком о том, что ее социальная жизнь разрушена.
Похоже, она сваливает, чтобы заявить права на свою социальную жизнь.
Я не могу удержаться и продолжаю следить за ней. Приходится сбавить шаг из-за лодыжки, я слегка прихрамываю. Но любопытство активирует все нейроны в моем мозгу, заставляя забыть о боли. Интересно, какая Ханна сейчас. Кто ее друзья? Она та же всезнающая, веселая, волевая, невероятно преданная и добрая девочка, которую я знал в детстве?
В груди неожиданно появляется странное стеснение. Я скучаю по ней. Я прожил годы без ее присутствия в моей жизни, испытывая гнев с примесью сожаления. Но находясь здесь, рядом с ней, мне трудно не думать о дружбе и привязанности, которые между нами когда-то существовали.
Я одет слишком нарядно – джинсы скинни и футболка оверсайз Off-White, – и пот стекает по моей спине. Вытираю капельку, которая скатывается со лба. Гребаные волосы липнут к лицу. Я выглядываю из-за забора и вижу ребят в купальных костюмах, слоняющихся туда-сюда. Все парни в мешковатых бордшортах до колен, коротко стриженные и в основном низкорослые. Я беру на заметку, что мне нужно купить более длинную пару плавок на лето. В Корее мы носим короткие и плотные. У меня такое чувство, что я выставлю себя на посмешище, если надену те, что привез.
Я крупнее, чем был в детстве. Но я не хочу, чтобы эти местные парни меня доставали.
Все девушки в раздельных купальниках, довольно откровенных, слишком узких и непрактичных для спасателей, если вас интересует мое мнение. Но я чувствую, что все они здесь вовсе не ради спасения жизней. Все спортивные и загорелые, разговаривают и смеются слишком громко.
Я не привык бывать в компаниях ребят, которые тусуются вместе изо дня в день. Мне плохо от того, что я чувствую себя чужим, и не потому только, что я в Америке. Меня раздражает это напоминание, что у меня вообще нет друзей.
Хотя Ханна и окружена ровесниками, и смеется в нужный момент вместе со всеми, но как будто находится немного в стороне. Я хорошо помню, как Ханна рассказывала анекдоты, а я хохотал до колик в животе. И я не врубаюсь, наблюдая сейчас за ней в этой компании. Она слишком старается стать своей.
Во мне борются разочарование и печаль.
Почему она так старается спрятаться? Она никогда ни за кем не следовала.
Инструктор дает свисток, и все объединяются в пары для выполнения упражнения. Ханна подбегает и встает рядом с высоким загорелым парнем, которого наверняка зовут Чадом. Он смотрит на нее с легкой улыбкой и опускает взгляд на ее грудь.
Я удивлен, как сильно хочу ему втащить.
Сжимаю руку в кулак и играю желваками. Получше всматриваюсь в лицо, чтобы представить, как бью по его идеально отбеленным зубам.
У меня кровь стынет в жилах, когда я внезапно узнаю его.
Мне вдруг снова десять лет. Нейт Андерсон держит мой ЭпиПен[5] над головой, а я подпрыгиваю, пытаясь дотянуться до него. Меня окружают его смеющиеся приятели, я на четыре дюйма ниже всех, я переживаю, что никогда его не верну.
Мне снова одиннадцать лет. Нейт Андерсон прижал меня в школе к стене, угрожая сломать руку, если я не позволю ему списать контрольную по математике. У меня горит плечо и, кажется, вот-вот польются слезы. Я с трудом заставляю себя не плакать.
Мне снова двенадцать лет. Нейт Андерсон хватает мою сумку GameStop с видеоигрой, на покупку которой я копил все лето. Я притворяюсь храбрым и кричу, чтобы он ее немедленно отдал, а он только смеется надо мной. Все смеются надо мной. Он меня не боится.
И тут Ханна встает перед ним. Говорит, сволочь, отдай сумку, иначе она расскажет его матери, как он курил сигареты за шкафчиками. Я никогда раньше не слышал, чтобы Ханна так ругалась. А потом она наклоняется и шепчет ему на ухо, что расскажет его друзьям, как ему потом было плохо.
Самодовольная ухмылка на лице Нейта выглядит натянуто. В его глазах страх. Он боится Ханну, но отшучивается и бросает мою сумку на землю. Ханна поднимает ее и делает вид, будто ничего не произошло. Она идет домой пешком, а я тащусь за ней. Она говорить о фанфиках, которые хочет написать по вселенной «Звездных войн». И спрашивает меня, о какой вселенной написал бы я.
Восемнадцатилетний я сгибаюсь пополам и хочу блевануть. Это жара, только и всего. Я больше не тот тощий, мелкий, слабый ребенок. И Нейт Андерсон ничего для меня не значит.
Но он явно что-то значит для Ханны.
Я больше не могу на это смотреть. Отворачиваюсь и ковыляю назад тем же путем, каким пришел.
Во время своего восхождения к славе за последние несколько лет я понял две вещи. Во-первых, люди будут использовать меня, чтобы получить то, чего они хотят. Во-вторых, чтобы получить то, чего хочу я, мне нужно, в свою очередь, использовать людей. Что мне с того, что я был хорошим парнем? Я конкретно перегружен работой, и мне недоплачивают за то, что я делаю для компании. Я из кожи вон лезу ради них, работаю в основном по вызову, чтобы играть роль Кима Джина Сока всякий раз, когда им потребуюсь, 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. И у меня нет друзей, чтобы этим поделиться, нет жизни вне работы. На съемочной площадке меня наставляют, как школьника. Моя партнерша по фильму и мой менеджер обращаются со мной, как с грязью.
Но этим летом у меня есть Ханна. И если я хочу сделать все, что собирался сделать в Сан-Диего, мне пора поднять задницу и осуществить это. А если, кроме того, я смогу выиграть чуть больше времени вдали от требовательной студии, тем лучше. И я не буду испытывать чувства вины за свой план.
– Ублюдок! Ты напугал меня до чертиков! – кричит она шепотом, залезая в окно своей спальни и заставая меня сидящим на своей кровати. Она потирает макушку, которой нечаянно стукнулась о раму.
– У тебя довольно острый язык, – ухмыляюсь я. Голос у меня спокойный, холодный, сдержанный. Вот оно. Теперь моя очередь получить то, что я хочу.
Ее загорелые щеки становятся слегка розовыми, и мне хочется улыбнуться, понимая, что я ее пронял. Но я этого не делаю. Я держу свое лицо под контролем. Я довольно хороший актер, черт возьми. По крайней мере, так мне говорят. Мне же за это платят. Что ж, заработаем этот кусочек сыра.
Она встает и кладет руку на бедро.
– Что ты делаешь в моей комнате? – Чего-то в этом роде я и ожидал.
– Жду тебя, – отвечаю я как ни в чем не бывало. – Хорошо провела день в лагере спасателей?
Ее глаза лезут на лоб.
– Ты… ты… ты следил за мной? – шипит она.
– Стопудово, – спокойно говорю я.
Ее ноздри раздуваются, и раздражение волнами исходит от тела, устремляясь прямо на меня.
– Да как ты смеешь? Как ты мерзок! Годы жизни в Корее превратили тебя в настоящего отморозка. Не знаю, ребята, как у вас там все устроено, но здесь, в Америке, это не нормально.
– О, я помню, как все устроено здесь, в Америке, – говорю я, вставая и перенося большую часть веса на здоровую лодыжку, чтобы не показывать ни малейшей слабости. Ханна откидывает голову назад и презрительно смотрит на меня. – Парни вроде Нейта Андерсона задирают малышей, обкрадывают и запугивают их. И, видимо, все девушки по уши влюбляются в такое дерьмо. Не так ли, Ханна?
Ее рот приоткрывается, и я не совсем уверен, попытается ли она отрицать это, извиниться или послать меня к черту. Однако я продолжаю, прежде чем она успевает что-то сказать.
– Послушай, мне все равно, с кем ты тусуешься или перед кем выставляешь себя дурой. Но держу пари, твоей маме было бы любопытно узнать, что ты тайком сваливаешь из дома, когда она запретила тебе ходить в лагерь спасателей. Не знаю, что между вами происходит, но у меня есть подозрение, что она такая же большая поклонница Нейта Андерсона, как и я. Я всегда любил и уважал твою маму.