Мама суетится, стараясь подготовить дом к приезду гостей. Я тоже готовлюсь: прячу в кровати фантики от конфет, всякий мусор и грязные носки. Мы с Джейкобом выросли аккуратистами, поэтому я получаю истинное наслаждение, наводя беспорядок в его комнате.
Когда мама разговаривала вчера по телефону с миссис Ким, ее лицо просто сияло от радости. От этого моя печаль стала еще сильнее. У Джейкоба произошел какой-то несчастный случай на работе, вероятно, выскочил прыщ на носу или что-то в этом роде. Я надеялась, что из-за этого он не приедет. Но, по-видимому, они приедут к нам даже раньше, чем намечалось. Они прибудут уже сегодня.
Мое сердце чуть не рвется из груди, как Усейн Болт на финише. А я ругаю его за то, что оно делает вид, будто ему не все равно.
Потому что мне. Плевать. На Джейкоба.
Я буду занята. У меня стажировка, лагерь спасателей и еще куча важных дел. Мне нужно вернуть Нейта, и это потребует от меня полной концентрации. А потому у меня вряд ли будет время пересечься с Джейкобом.
Но это не значит, что я не могу сделать что-нибудь, чтобы его пребывание было немного менее приятным.
В нашем доме сейчас свободны две комнаты: спальня моей сестры и моя бывшая игровая, которая теперь называется гостевой. Комната для гостей примыкает к моей спальне, но так даже будет легче пакостить. Я настояла, чтобы в ней поселился Джейкоб, и готовлю ее к приему непрошеного гостя. При мысли о том, как Джейкоб спит в тесной детской кроватке на чересчур коротких простынях, злой гений внутри меня хихикает.
Я смотрю на часы. Час тридцать, они с минуты на минуту будут здесь. Последний штрих: засовываю банан в рот и прячу кожуру под кровать. В теплое время года от муравьев нет спасенья. Устрою им теплейший прием. Последний раз окидываю комнату взглядом. Идеально.
Я бегу в свою комнату и плотно закрываю дверь. Включаю саундтрек к «Гамильтону» и прибавляю громкость, чтобы заглушить все, что будет происходить за дверью. Хватаю пульт и включаю еще и телевизор. В эфире канала Food Network шоу «Из города на ранчо», главная героиня готовит очередное чудо в горшочке. Это создает дополнительное шумоподавление. А потом я сажусь на свою кровать и жду.
Я почти не слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Я почти не слышу, как мама сообщает, что гости приехали. Я почти не слышу извинений, которые она приносит нашим гостям за мое поведение. Я почти не слышу, как она еще раз зовет меня снизу. Я почти не слышу ее шагов, когда она поднимается на второй этаж в мою комнату. И почти не слышу, как она стучит в мою дверь.
Однако я не могу не видеть, что она стоит в моей спальне с очень раздраженным выражением лица.
– Ханна, разве ты не слышала, как я тебя звала? – спрашивает она.
– Чего? – Дуэт Лин-Мануэля Миранды, который выпивает шот, и Ри Драммонд, которая коверкает название каждого ингредиента в своем блюде, звучит на полную громкость, но для моей мамы это не помеха. Она даже не повышает голос и не выключает звук. Она говорит приказным тоном, как человек, ожидающий, что его непременно выслушают, и каким-то образом каждое ее слово отчетливо слышно сквозь шум.
– У нас внизу гости. Не заставляй меня снова просить тебя присоединиться к нам. – Она подкрепляет сказанное, подняв свою идеальную левую бровь с микроблейдингом, и тут же удаляется. Когда дело доходит до приема гостей, моя мама не шутит.
Я испускаю мучительный стон, опускаю плечи и, шаркая, вытряхиваюсь из комнаты, топаю вниз по лестнице и за угол на кухню.
Там стоят три полузнакомых человека, они медленно поворачиваются ко мне, когда я вхожу. Мои глаза, как ракета с тепловым наведением, предают меня, фокусируясь только на одном лице. Сердце на секунду замирает и перестает биться, когда я смотрю на молодого человека на моей кухне. Мои зрачки расширяются: передо мной Джейкоб, мой лучший друг детства. Маленький, тощий и болезненный мальчик канул в Лету. Теперь он намного выше и шире, чем был когда-то, а его лицо стало более угловатым. Он красивый или типа того. Наверное. То есть, если он в вашем вкусе.
Джейкоб изменился. Но при этом как будто остался прежним.
Наши взгляды встречаются. Его светло-карие глаза светятся добротой. Когда он смотрит в вашу сторону, кажется, будто вас коснулся солнечный луч. В моей голове бурлит поток воспоминаний из прошлого: маленький мальчик и маленькая девочка, смех, царапины на коленках, шепот и обещания. Воспоминания о предательстве, о лучшем друге, который больше не приходит, страхе, жутком одиночестве.
Он опускает глаза, и его щеки заливаются румянцем, как будто он смотрит тот же самый ролик из нашего детства.
Может быть, ему тоже в тягость здесь находиться. Вообще-то я уверена, что это так и есть. Он сказал это три года назад. Он не хочет меня видеть, как и я не хочу видеть его. Ноги чешутся развернуться и убежать.
– Ханна онни! – Длинные руки приближаются и обвивают мою талию, а на плечо мне ложится голова милой молодой девушки.
– И когда ты успела так вырасти? – спрашиваю я Джин Хи. Мой голос дрожит не так сильно, как я думала. Я отстраняюсь и смотрю ей в лицо. – Пипец, ты просто великолепна.
Ее милая улыбка становится еще шире. Лицо двенадцатилетней Джин Хи так сильно напоминает мне лицо Джейкоба в том же возрасте, что сердце у меня начинает биться быстрее. У нее приветливая улыбка и блестящие глаза.
– Ханна-я, какая же ты хорошенькая, – ласково говорит миссис Ким.
– Аньон хасейо, – отвечаю я, слегка кланяясь. – Миссис Ким, я рада снова вас видеть. – Я подхожу и обнимаю лучшую подругу моей мамы и, по сути, тетю, которая видела, как я росла. Я стараюсь не краснеть от ее комплимента. Все корейские тетушки говорят молодым девушкам, какие они хорошенькие. Сначала они тебя умасливают, а потом начинают спрашивать, не набрала ли ты вес, делать замечания, что у тебя слишком длинные волосы, и критиковать другие детали твоей внешности.
– Ты все еще плохо говоришь по-корейски? О, Ханна. Важно, чтобы ты сохранила корейский язык в своем сердце. – Голос добрый, но в ее словах сквозит слишком привычное осуждение, и меня это раздражает.
– Омма, оставь ее в покое, – тихо говорит Джейкоб маме по-корейски. Бьюсь об заклад, он думает, что я его не понимаю. Но я понимаю. Я не так безнадежна в корейском, как они думают, только по той причине, что живу в Америке. Может, я и говорю с акцентом, но все слова мне знакомы.
Я выдавливаю из себя улыбку и иду к холодильнику, беру кокосовую воду.
– Джейкоб, пожалуйста, садись. Твоей лодыжке нужен отдых, – говорит моя мама.
Я оглядываюсь, чтобы понять, о чем это она. Левая нога Джейкоба в бандаже, вроде тех, что надевают в больнице. Он ковыляет к столу и садится. Выходит, у него действительно травма.
– Ханна, пожалуйста, предложи нашим гостям напитки, – просит мама.
Миссис Ким уже пьет чай, так что я беру еще две упаковки кокосовой воды, а свою засовываю под мышку. Одну не особо изящно ставлю на стол перед Джейкобом. Я едва бросаю взгляд в его сторону, но краем глаза замечаю, как он слегка выпрямляется. Я пытаюсь игнорировать исходящее от него тепло. Он всегда был человеком-печкой.
В моей голове вдруг всплывает воспоминание, как ветреной летней ночью мы с Джейкобом сидим плечом к плечу и смотрим фейерверк в честь Четвертого июля. В моих воспоминаниях холод в парке Мишн Бэй кажется таким реальным. Мурашки покрывают мои руки даже сейчас, когда я думаю об этом. Он безмолвно прислоняется ко мне, заметив, что я замерзла, и пытается согреть. Тепло его тела унимает мою дрожь. При этом наши взгляды не отрываются от ярко освещенного неба.
Я заставляю себя вернуться в настоящее, отказывая себе в дальнейших прогулках по переулкам воспоминаний. Мне это не поможет. Я уже не та девочка, а он не тот мальчик. Он мне не друг. И я не увлекаюсь корейскими штучками и людьми из Кореи.
Разве что могу притвориться, чтобы вернуть Нейта. Это нужно обдумать.
Вторую упаковку ставлю перед Джин Хи, взъерошиваю ей волосы уже свободными руками и качаю головой, все еще не в силах поверить, как быстро она выросла.
Она хихикает в ответ.
Я сглатываю образовавшийся в горле ком. Раньше я не позволяла себе скучать по Джейкобу. А теперь, когда он тут, рядом, мое сердце сжимается от тоски и оплакивает все, что, расставшись, мы позволили себе забыть. Пытается оправиться от давно совершенного предательства. Предательства Джейкоба.
– Джин Хи, вы с мамой будете жить в комнате Хелен. Джейкоб, а ты в игровой комнате. – Сказав это вслух, я не получаю того удовлетворения, на которое надеялась. Может быть, я смогу посмеяться позже, когда представлю его лежащим в чересчур короткой детской кроватке.
– О, круто, спасибо, – говорит Джин Хи. – А я почему-то думала, что Джейкоб будет спать в твоем подкроватном ящике, как раньше.
Я избавилась от двухъярусной кровати с выдвижным спальным местом тем летом, когда Кимы переехали в Корею и покинули нас. Я не надеялась, что кто-то еще захочет у меня ночевать. И правда, с тех пор никто этого не делал.
– Я выкинула эту старую рухлядь много лет назад, – говорю я.
– Я отнесу наши чемоданы наверх, – слышу я низкий голос. Голос Джейкоба совершенно другой, но в его английском нет даже намека на корейский акцент. Даже не знаю, почему я это замечаю.
Я пожимаю плечами и бросаю небрежно, стараясь скрыть свои чувства:
– Ты знаешь, куда идти.
– Я провел в этом доме больше лет, чем вдали от него, – бормочет он себе под нос.
– И что это значит?
– Ты обращаешься с нами как с иностранцами, которые сняли комнаты на лето.
– Так ты и есть иностранец, – огрызаюсь я, не удосужившись понизить голос.
– Вы словно до сих пор пытаетесь доказать, кто из вас прав. Я так счастлива, что вы все здесь. Все, как раньше, в старое доброе время, в компании моих любимых друзей, – говорит мама. В ее голосе слышится радость, которой долгое время она была лишена. Она говорит, что чувствует. Мама больше всего счастлива, когда заботится о ком угодно, кроме себя. А поскольку мы остались вдвоем, ей, видимо, этого не хватало. Вот почему она так много времени проводит в церкви. Но, похоже, теперь ей кажется, что у нее снова появилась семья.
– Все не так, как раньше, мама. Мы уже не дети. И на самом-то деле я даже не знаю этих людей, – говорю я.
– Что ж, у нас впереди целое лето, чтобы наверстать упущенное, – говорит миссис Ким. Она подталкивает Джейкоба, чтобы тот переводил для меня.
– Она сказала… – начинает он.
– Я все поняла, – обрываю я Джейкоба. – Я не совсем безнадежна в корейском, – бурчу я себе под нос.
– Извини, – говорит он. – Раньше ты терпеть не могла, если приходилось говорить по-корейски, – добавляет он.
– Ты тоже, – напоминаю я. – Но, видимо, многое изменилось. Теперь ты получаешь гонорары за съемки в корейском шоу. Я бы никогда на такое не подписалась. – Мой голос звучит резко и желчно.
Я пыхчу и проношусь мимо него. Хочу побыстрее попасть в свою комнату, внезапно ощутив потребность забраться в уютную постель. Злиться, оказывается, очень утомительно. Меня выводит из равновесия сознание того, что когда-то я так хорошо знала этого человека, а сейчас не имею о нем ни малейшего представления.
– Джейкоб, тебе нельзя поднимать тяжесть с твоей лодыжкой! – кричит Джин Хи.
– Я в порядке, – отвечает он.
Но я знаю, что это не так. Я это вижу. Мы все видим.
– Нет. Я возьму свой, а мама может взять свой. А…
– А я возьму твой, – говорю я. Но не смотрю на него. Он меня одолеет, если я дам ему шанс. Я просто хватаюсь за ручку его тяжеленного чемодана. Что, черт возьми, он туда напихал? Раньше у Джейкоба было всего три футболки с его именем. Такое ощущение, что в чемодане столько шмоток, что можно каждый день менять наряды. Почему-то даже от гардероба Джейкоба веет предательством.
Я с неохотой тащу чемодан вверх по лестнице.
Я слышу, как он ковыляет следом за мной.
Я оглядываюсь, а он смотрит вверх и ловит мой взгляд. Он щурится и слегка наклоняет голову, стараясь, вероятно, понять, о чем я думаю. Все еще без улыбки. У меня возникает желание смотреть на него часами, изучить каждую мелочь, которая в нем изменилась. Я хочу узнать все, что произошло за долгих три года.
Нет, не хочу.
Трясу головой, пытаясь ослабить его минутную власть над моим разумом. Напоминаю себе, что Джейкоб Ким, мой лучший друг детства, бросил меня. В оправдание он может сказать, что причина в том, что в Корее ему и его семье что-то светило. Но он не может отрицать, что сам сильно хотел уехать.
Мы строили планы на нашу жизнь здесь. Мы должны были быть друзьями и опорой друг для друга, когда поступим в старшие классы. Никто не смел бы поливать нас дерьмом, и нам бы никогда не было одиноко.
Но именно так я себя чувствовала. Я была одна, без лучшего друга. Уже три года, а может, и дольше.
Потому что все это время он искал способ свалить.
Корея вызывала непреодолимую тягу и желание уехать. Короткая летняя поездка растянулась на годы. Они не вернулись даже за остальными вещами. Брошена лучшим другом в четырнадцать лет. И больше я о нем не слышала.
Я даже толком не успела попрощаться.
Как мне простить того, кто меня кинул, хотя был моим лучшим другом? Я не могу. Не простила. И не прощу. Спорим?
Я молча оставляю чемодан перед его дверью и поворачиваю за угол, чтобы пройти в свою комнату. Мне нужно, чтобы между нами было какое-то пространство. Это слегка перебор.
Едва закрыв дверь, слышу мужской смех, доносящийся из комнаты для гостей.
– Кто бы сомневался, что она это сделает! – хохочет Джейкоб.
Я пыталась выбесить его, наказать, устроив бардак в гостевой комнате, везде расставить ловушки. Но вместо того, чтобы разозлиться, он стал словно бы соучастником моего розыгрыша. Он все раскусил.
– Конечно, он все понял, – тихо говорю я, закрываю глаза и прислоняюсь к двери. Нет, мы не играем в эту игру. Мои шутки предназначены только для меня.
Как бы то ни было, я могу делить крышу с Джейкобом Кимом в течение лета, но больше я с ним ничего делить не буду.