Вылетая в Барселону девятнадцатого июня, трое Ивановых из суеверия держали кулачки сомкнутыми. Настя, глядя на бледную Веру, с поразительным сарказмом успокаивала её в этом первом в жизни полёте:
– Я вот моря боюсь. А самолёт – что? Если сломается, ничего не поймёшь и сразу бухнешься. – Заметив, что от таких слов подруга до белизны сжимает ручки сиденья, Настя расслабленно откидывалась на спинку кресла.
За месяц, что она жила у Ивановых и её берегли как хрупкую фарфоровую куклу, отчего-то созрела в девочке неприязнь к чужой семье. Всё у них было не так. Когда тётя Катя накладывала девочкам в тарелки оладьи или жареную картошку, она не прикусывала от досады губу и не стучала ложкой о край сковородки до звона в ушах. А мужчины, оказывается, тоже умеют пылесосить, мыть раковину в ванной, вешать бельё на верёвку и переживать за жену, когда у неё стреляет в пояснице. И жене не нужно прогибаться перед мужем, вымяукивая деньги на дорогой крем. Ещё было странным, что итальянскими полусапожками со «стеклянными» голенищами из синтетики никто из Ивановых не болел, а в прихожей Уховых на полке их стояло три пары – две маминых и одна её, двенадцатилетней девочки. И не нужно было бегать по всему дому в поисках куска салфетки, чтобы оттереть недельную грязь с того же итальянского сапога, а, не найдя её, плевать на палец, тереть, а потом нестись в кухню мыть руку; коробочки с ваксой и тряпки для чистки обуви лежали у Ивановых в аккуратно поставленном ящичке у входа.
Отношения в семье соседей заставляли девочку усомниться в том, что её родители – лучшие. Злясь, Настя сжимала кулачки: «Но ведь это они пригласили Ивановых, а не наоборот! И, конечно же, они скучают по мне также сильно, как я по ним», – верила она. Но встреча и спешное приветствие отца в аэропорту стали очередным ударом.
Сообщая Егору, что жену уже увезли в частную клинику, где койко-место в сутки стоило как месячная заработная плата половины персонала районного родильного дома в Южном, Ухов словно и не помнил про то, что месяц не видел свою девочку. Он матерился при женщине и детях, не сдерживаясь. В их городе за четверть того, что ему предстояло заплатить за роды в Испании, можно было купить не только врача-гинеколога, а даже его душу. Про расходы на перелёт, дом, питание и арендованную машину он вообще молчал.
– Да, мужик… Ты тут, смотрю, совсем покой потерял, – заметил Егор, когда Ухов резко дёрнул руль, не зная, куда свернуть. Анатолий, оправдываясь, показал на дорогу:
– Да задолбали своими вывесками! Хоть бы где-то по-русски написали, – проворчал он через время, снова свернув не туда. Но уже когда вырулили из Барселоны на нужную трассу, улыбнулся: – Не, ну ты видел? Где по мировой экономике эта Испания, а дороги – масло на горячем тостере! И это мы ещё не во Франции. Там скоростная дорога хоть и платная, но просто зашибись. А у нас за городскую черту выехать нельзя: колдоёбина на колдоёбине…
Последнее слово, видимо, уже не считалось грубым, поэтому произнёс его Ухов смачно, врастяжку, не отказывая себе в удовольствии. Настя на заднем сидении хихикнула. Вера посмотрела на отца, надеясь на замечание. Егор на сказанное даже не отреагировал: картинки из журналов проплывали мимо, как мираж. Очень хотелось выйти и потрогать руками толстые стволы пальм, посаженных зачем-то в странные кадушки. А ещё не терпелось выпить неразбавленной «сервезы», попробовать незамороженных креветок, поесть салата из помидоров, сладкого лука и прозрачно-зелёного, нежного базилика, залитых вязким бальзамическим соусом и оливковым маслом холодного отжима, тоже настоящим, а не с привкусом подсолнечника. Простые желания неизбалованного человека, ставшие уже почти реальностью, грели Иванова изнутри.
Закинув Катю с девочками в дом, мужчины отправились на маленький местный базар. И тут Егора удивляло всё: цены ниже их рыночных, русскоговорящие туристы, встречающиеся повсюду, приятная, негнетущая жара, неразборчивый говор испанцев, вернее, каталонцев. По поводу национального вопроса они с Анатолем, как стал Егор звать друга на местный манер, проржались после первого же обращения к ним. Бородатый толстячок, продавший им мясистый сладкий перец, походил и на грузина, и на абхазца.
– А ещё про наших соседей говорят, что они разобраться в своих корнях не могут: да тут пол-Европы перепахано бывшим османским государством! Так что турки вы все, граждане, турки и есть, – разъяснил Ухов очередному торговцу. Испанец, не поняв ни слова, заулыбался и стал расхваливать свой товар.
– О, куплю Кате лавандового мыла! – Егор отсчитал мелочь и сунул в мгновенно протянутую руку.
– Зачем? – не понял Анатолий.
– Чтобы моли не было в шкафу. Ну, и для запаха.
– Зачем?
– Как зачем? Представляешь, достаёшь зимой дома полотенце, а оно у тебя лавандой пахнет. И сразу вспоминаешь, как классно ты отдыхал летом в Калейе. – Мужчины уже тяпнули по бутылочке пивка. Анатолий задумчиво потёр щёку горлышком бутылки:
– Ну да… – на его трёх полках в шкафу лежали две пары джинсов, несколько маек, старые, уже узкие в плечах, рубахи, обмотанные ненужными теперь галстуками, зимние свитера, ондатровая шапка, носить которую было не с чем, так как ходил он теперь в спортивной куртке и шапке-«петушке». Натягивая её, Ухов видел в зеркале быка с хохолком. Но это было лучше, чем полуистлевшая меховая ушанка. В отдельный ящик шкафа жена складывала его носки и трусы. Мыла, да ещё лавандового, там точно не было.
С тех пор как Раиса задалась целью любой ценой родить второго ребёнка, про свои обязанности хозяйки она вспоминала только тогда, когда в шкафу заканчивалась чистая одежда, пыль под креслами начинала летать по всему залу, а в кухне орал голодный Анатолий. Для себя женщина не готовила. И от кухарки, бывшей у них когда-то, не могла отвыкнуть, и метаболизм, замедленный возрастом, вылезал на боках жировыми складками. В две тысячи первом Уховой было уже критических тридцать восемь лет, и после родов она планировала незамедлительно заняться диетами и спортом, не теряя времени на вскармливание будущего ребёнка грудью. Любые напоминания о необходимости готовить обед вызывали у беременной если не рвоту, то точно тошноту. Раисе, чтобы выжить, хватало то ложечки тёртого с сахаром фейхоа, то глотка соевого молока, то черенка от сельдерея. И если мужу хватало выпивки, бутербродов с сыром и ветчиной и недельного супа, то Насте, чтобы заглушить голод её растущего организма, вопреки правилам диеты приходилось покупать сладости или выпечку. В Испании, оставаясь месяц без дочери, Раиса совсем отказалась от готовок, предлагая мужу то диетический завтрак, то слишком легкий обед, то фрукты на ужин.
– Короче, достала она своими капризами. Быстрее бы уже родила, – признался Анатолий. За прошедший месяц он подурнел. Втихаря от Раисы он уходил из дома и покупал в городке без разбора шаурму, знаменитые хамон и тапасы – хлебцы, намазанные перетёртыми помидорами с чесноком или перетёртыми авокадо с острым соусом табаско, паприкой и ещё какими-то приправами. Торопливо пожирая их, он запивал еду пивом или вином, запрещёнными супругой из-за калорий. Поскольку на супружеский секс был наложен запрет, мужчина засматривался на раскрепощённых югом девиц и женщин разных национальностей.
В кармане шорт Анатолия завибрировал телефон.
– О! Кажись, началось! – нервно крикнул он, увидев номер на дисплее мобильного, и спешно сунул Егору пакеты с купленным. Едва не заплутав в кривых испанских улочках, Иванов кое-как добрался до дома. Отдавая пакеты, он огляделся. Катя и девочки сидели на диване посреди хаоса вещей, разбросанных за месяц, и не знали с чего начать обустройство. На кухне голосила весёлая кухарка – испанка каталонских кровей, вполне способная сойти за армянку с азербайджанскими корнями.
– Турки все вы, граждане, турки, – Егор почесал затылок. – И на фига Райке после восьми выкидышей нужен был этот пацан? Не понимаю…
Жена подняла на него удивлённый взгляд.
– Откуда ты знаешь? Я тебе про это не говорила.
– При чём тут ты? Анатоль проболтался… – глядя на разбросанную одежду, коробки с бытовой химией, пакеты с приготовленными памперсами, пляжный надувной матрас, зонтик от солнца, ласты и прочее, Егор выглядел беспомощным. – Бедная Настя, – Иванов примерил маску для подводного плавания. Девочка безрадостно пожала плечами. Иметь братика ей почему-то расхотелось, зато запоздало появилось желание почистить обувь губкой, пропитанной кремом, взятой в специально отведённой для этого коробочке. От бессилия Настя приникла к Кате.
– Пошли! Наша комната наверху, – Вера потянула её за руку. Настя подчинилась, подумав, что при случае можно будет уткнуться в плечо и подруге. Девчонок всегда соединяло нечто большее, чем обыкновенные добрососедские отношения.