– Я неясно выразился, Чех? – Похомов с силой стиснул телефон в руке. – Ты башкой думаешь или яйцами? Сроки истекают, пора деньги возвращать!
– Сумма слишком велика, – пыхтел мужчина в трубку, – понимаешь же, что все бабки в деле. Дай мне хотя бы неделю, я все отдам. Даже с процентами, отвечаю!
– Три дня, Чех, – устало выдохнул Дмитрий, – три дня – и ни часом больше. Иначе жди последствий. Без штанов ведь оставлю… Голым по миру пущу!
– Борзый, да ты…
– Все, я сказал! – Прервав вызов, мужчина брезгливо швырнул телефон на стол. Что за паршивый денек, мать его… С самого утра настроение не задалось.
– Чего лютуешь-то, Дим? – Соколовский, расслабившись в кресле-качалке, внимательно наблюдал за другом. – Чех очень важен сейчас как партнер. А ты его ниже плинтуса…
Похомов окинул друга свирепым взглядом:
– Да он лишь благодаря сотрудничеству с нами на плаву держится. Бизнес его давным-давно стал убыточным.
– И только поэтому нужно добить его окончательно?
– Сокол, заткнись уже! Как вы все меня сегодня достали…
Дмитрий, нервно пошарив по карманам брюк, достал оттуда пачку сигарет и зажигалку. Машинально затянулся посильнее, надеясь как можно скорее успокоить разбушевавшиеся эмоции. Умом ведь понимал – прав Пашка. Прав. Да только поделать ничего с собой не мог.
– А! Теперь понятно, почему ты такой смурной весь день, – начал философствовать Павел. – Наверняка у Лизы был?
Дмитрий задумчиво кивнул в ответ:
– Отцовский подарок забрал…
– Не выдержал-таки. – Друг осуждающе покачал головой. – Сразу после моего ухода сорвался адрес проверять или все же подождал часок-другой?
– Перегибаешь палку, Сокол. Я отчитываться, как шкет пятилетний, не собираюсь.
Соколовский очень хорошо знал Борзого. За столько лет бок о бок грех не выучить. Зачастую и без слов друг друга понимали. Сейчас Дмитрий был слишком взвинчен, и причина тому могла быть всего лишь одна:
– Неужели отказала?
– Выставила за дверь! – Похомов в сердцах сломал сигарету и швырнул ее в ближайшую стену.
– Ни хрена себе! – удивленно присвистнул Пашка. – Если мне память не изменяет, то это единственный случай, когда тебя девка отшила.
– Вообще-то, второй, – задумчиво произнес мужчина, – первой была Елена Сергеевна.
Соколовский прыснул со смеху. Даже бумаги из рук выронил.
– Ну да. Как я мог забыть классуху-то нашу? Сколько же нам тогда было?
– Двенадцать. – Борзый, последовав примеру друга, расслабился в кресле, закинув руки за голову. – И столько же часов я простоял в углу за тот случай.
– Зацепила она тебя, да? – прозвучал в тишине вопрос Соколовского.
Дмитрий вмиг серьезным стал. Даже желваки на лице заходили от напряжения.
– Да! И жестко. До сих пор трясет…
– Заметно.
– Не хрен ухмыляться, Соколик. Я тут, вообще-то, душу изливаю.
– И вовсе я не ухмыляюсь. Просто пытаюсь представить, какой ущерб нанесен твоему эго…
– Понять не могу, что в ней такого? Обычная ведь. Невзрачная, серая…
– Рыжая…
– Забитая, – продолжил Похомов, явно недовольный тем, что Пашка его перебивает, – зашуганная, дерганая. Боится каждого шороха… Не мое! Явно не мое! Но не выходит у меня из головы, и все тут! Хоть башкой об стену долбись, честное слово!
Мысли в мгновение ока перенесли Дмитрия на несколько часов назад. В тесную квартирку, где на него бездонными глазами взирала рыжеволосая девушка, облаченная в одно лишь полотенце. Кровь закипела в венах и, повинуясь инстинкту, устремилась к области паха.
– Черт! – ругнулся он сквозь зубы, подавляя в себе внезапно вспыхнувшее желание.
– Что делать будешь?
– Кто ж его знает?.. Для начала дам ей недельку форы. Сам за это время дела кое-какие разгребу, а то из рук все валится. А потом займусь девчонкой вплотную.
Пашка искренне удивился:
– Зачем?
– Туго соображаешь, дружище. Завязывай-ка с бухлом, пока не поздно.
– Можно же было просто ответить, лекарь хренов!
– Я хочу эту девочку. Хочу!
– Да что ж ты как бульдозер! Прешь напролом… Так нельзя!
– Слушай сюда, Паша, – непонятно из-за чего рассвирепел Дмитрий, – если мне просто понравится чья-то жопа, то не пройдет и двух часов, как ее обладательница будет искусно скакать на моем члене! А Лиза… Проблема в том, что Лиза нравится мне вся. От макушки до кончиков пальцев. И я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не наброситься на нее!
– Похомов, ты рехнулся? Угомонись уже. Эту девушку нужно оставить в покое!
Дмитрий упрямо замотал головой:
– Нет. Билет в мою постель ей был прописан, едва она появилась в клубе.
Мужчина, ворвавшийся в кабинет без предупреждения, заставил Борзого вскочить на ноги. Каким таким ветром могло занести сюда самого Зарутского? Пашка – и тот с приоткрытым ртом застыл.
– Ты бы секретаршу сменил, птенчик, – просипел тот прокуренным, севшим голосом. – Слишком уж неубедительно она мямлит о том, что Дмитрий Аркадиевич занят.
Похомов изо всех сил боролся за внутреннее самообладание, но неприязнь к этому человеку брала верх над разумом. Злейший враг его отца и Алексея Гордеева собственной персоной.
– Ты, Макар, часом, дверь не перепутал? Кабинет отца этажом ниже.
– За дурака-то меня не держи. Думаешь, я не знаю, что его нет в городе на данный момент? К тому же с Аркадием поговорить всегда успеется. А вот с тобой, щенок, я побеседую прямо сейчас!
Дмитрий до боли сжал челюсти да поскорее руки на груди скрестил, чтобы не разбить ему морду в приступе ярости.
– Оставь этот дешевый понт для шестерок своих. Выметайся давай отсюда, да поскорее. Не о чем нам разговаривать!
– Тебе придется, иначе…
– Что иначе? – вспылил Дмитрий, угрожающе надвигаясь на противника. – И меня под шумок в турецкий бордель продашь?
– Как же я это обожаю, – Зарутский демонстративно прислонился спиной к стене, – все обо всем знают, а доказать не могут. Ни с чем несравнимый кайф. Но сейчас не об этом… Как же Аркадию удалось тендер выиграть? Не твоих ли рук дело?
Дмитрий хищно оскалился:
– Тоже обожаю, когда всем все без слов понятно, а доказательств-то нет.
– Они будут, поверь, – с ненавистью прищурился мужчина. – Всего лишь вопрос времени. Но если мои подозрения все же подтвердятся, ты пожалеешь, что появился на свет!
– Надоели мне твои пустые угрозы, Макар, – передернул затекшими плечами Похомов. – Вот когда нароешь на меня компромат, тогда и поговорим.
– Вряд ли ты сможешь разговаривать, если я хоть что-то на тебя нарою.
– Громче всех всегда лают дворняжки, – смерил собеседника испепеляющим взглядом. – Молчаливость и выдержка – признак породы. В твои годы следовало бы это уже знать!